Святитель Игнатий Брянчанинов (38)

"Да отступит от неправды, всяк, именуяй имя Господне" [827], завещает Апостол. Это завещание, относясь ко всем христианам, в особенности относится к вознамерившимся упражняться непрестанным молением именем Господа Иисуса. Пречистое имя Иисуса не терпит пребывать посреди нечистоты, оно требует, чтобы из сосуда душевного было извергнуто и извергаемо все нечистое; входя в сосуд по степени чистоты его, оно само начинает действовать в нем и совершать дальнейшее очищение, для которого собственные усилия человека недостаточны и которое требуется для того, чтобы сосуд соделался достойным вместилищем духовного сокровища, всесвятой святыни. Устранимся от пресыщения и даже насыщения, положим себе в правило умеренное, постоянное воздержание в пище и питии, откажем себе в наслаждении вкусными яствами и питиями, будем успокаивать себя сном удовлетворительно, но не чрезмерно, откажемся от празднословия, смеха, шуток, кощунства, прекратим ненужные выходы из кельи к братиям и прием братий в келью, под предлогом любви, именем которой прикрываются пустые беседы и занятия, опустошающие душу. Откажемся от мечтательности и суетных помышлений, возникающих в нас по причине нашего неверия, по причине безрассудной попечительности, по причине тщеславия, памятозлобия, раздражительности и других страстей наших. С полнотой веры возложим все на Господа, и многомыслие наше, наши пустые мечты, заменим непрерывающейся молитвой ко Господу Иисусу. Если мы окружены еще врагами, то будем вопиять с сильным плачем и воплем к Царю царей, как вопиют обиженные и угнетенные из толпы народной; если же мы допущены во внутренний чертог Царя, то будем приносить Ему жалобу и просить Его милости с величайшей тихостью и смирением, из самой глубины душевной. Такая молитва – особенно сильна: она – вполне духовна, произносится непосредственно к самому слуху Царя, к Его сердцу. Необходимое, существенное условие преуспеяния в молитве Иисусовой есть пребывание в заповедях Господа Иисуса. "Будите в любви Моей" [828], сказал Он ученикам Своим. Что значит пребывать в любви ко Господу? Значит непрестанно памятовать о Нем, непрестанно пребывать в единении с Ним по духу. Первое без последнего мертво и даже не может осуществиться. "Аще заповеди Моя соблюдете, пребудете в любви Моей" [829]; если будем постоянно соблюдать заповеди Господа, то духом нашим соединимся с Ним. Если соединимся с Ним духом, то устремимся к Нему всем существом нашим, будем непрестанно памятовать о Нем. Направь поступки твои, все поведение твое по заповедям Господа Иисуса, направь по ним слова твои, направь по ним мысли и чувствования твои – и познаешь свойства Иисуса. Ощутив в себе эти свойства действием Божественной благодати и из этого ощущения стяжав опытное познание их, ты усладишься сладостью нетленной, не принадлежащей миру и веку сему, сладостью тихой, но сильной, уничтожающей расположение сердца ко всем земным наслаждениям. Усладившись свойствами Иисуса, возлюбишь Его и возжелаешь, чтобы Он вполне обитал в тебе; без Него сочтешь себя погибающим и погибшим. Тогда будешь непрестанно вопиять, вопиять из полноты убеждения, от всей души: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго" . Молитва Иисусова заменит для тебя все прочие молитвословия. И все они какую могут вместить и изложить мысль, более обширную мысли о помиловании грешных Иисусом? Положи себе единственной целью жизни исполнение воли Иисусовой во всяком обстоятельстве, как бы оно по-видимому ни было важно или мелочно; старайся делать дела, единственно благоугодные Иисусу, и все дела твои будут одинаково достойны неба. Возлюби волю Иисуса паче пожеланий плоти твоей, паче спокойствия и удобств твоих, паче жизни, паче души твоей. Как можно чаще читай Евангелие, изучай в нем волю Господа и Спаса твоего. Не оставь без внимания ни малейшей черты из Евангелия, никакой маловажной, по наружности, заповеди. Обуздывай и умерщвляй все движения собственные свои, не только греховные, но по-видимому и добрые, принадлежашие падшему человеческому естеству, часто весьма развитые у язычников и еретиков, отстоящие от добродетелей евангельских, "яко Запады от Востоков" . Да молчит в тебе все ветхое твое! Да действует в тебе один Иисус святейшими заповедями Своими, помышлениями и ощущениями, истекающими из этих заповедей. Если будешь жительствовать таким образом, то непременно процветет в тебе молитва Иисусова, независимо от того, пребываешь ли ты в глубокой пустыне, или посреди молв общежития, потому что место вселения и покой этой молитвы – ум и сердце, обновленные познанием, вкушением, исполнением "воли Божией, благой, угодной и совершенной" [830]. Жительство по евангельским заповедям есть единый и истинный источник духовного преуспеяния, доступный для каждого, искренно желающего преуспеть, в какое бы наружное положение он ни был поставлен недоведомым промыслом Божиим. Упражнение молитвой Иисусовой по самому свойству этого упражнения требует непрерывного бодрствования над собой. "Благоговейная осторожность, – говорит старец Серафим, – здесь нужна по той причине, что "сие море" , то есть, сердце со своими помыслами и пожеланиями, которое должно очистить посредством внимания, "велико и пространно, тамо гади, их же несть числа" [831]"," то есть многие помыслы суетные, неправые и нечистые, порождения злых духов[832]. Непрестанно должно наблюдать за собой, чтобы не подкрался каким-либо либо образом грех и не опустошил души. Этого мало, непрестанно должно наблюдать, чтобы ум и сердце пребывали в воле Иисусовой и следовали Его святым велениям, чтобы плотское мудрование не вытеснило какой злохитростью мудрования духовного, чтобы не увлечься каким-либо разгорячением крови, чтобы пребывать по возможности в непрестанной мертвости, в некотором тонком хладе[833]. Когда явится ощущение этого тонкого хлада, тогда из него усматривается яснее воля Божия и исполняется свободнее. Когда усмотрится яснее воля Божия, тогда с особенной силой возбуждается алчба и жажда правды Божественной, и подвижник, в глубоком сознании нищеты своей и в плаче, с новым усилием старается раскрыть в себе эту правду внимательнейшей, благоговейнейшей молитвой. "Как эта Божественная молитва, – говорит старец Паисий, – есть высший из всех монашеских подвигов, верх исправлений по определению Отцов, источник добродетелей, тончайшее и невидимое делание ума во глубине сердца, так, сообразно этому, поставляются невидимым врагом против нее невидимые, тонкие, едва постижимые для ума человеческого сети многообразных прелестей и мечтаний"[834]. Положить другое основание для моления именем Иисуса, кроме положенного, невозможно: оно есть Сам Господь наш, Иисус Христос, Богочеловек, непостижимо прикрывший неограниченное естество Божие ограниченным естеством человека и из ограниченного человеческого естества проявляющий действия неограниченного Бога. По младенчеству же нашему святые Отцы преподают некоторые способы, как выше сказано, для удобнейшего приучения себя молитве Иисусовой. Эти способы суть не что иное, как только способы, не заключающие в себе ничего особенного. На них не должно останавливаться с излишним вниманием, им не должно придавать излишней важности. Вся сила и все действие молитвы Иисусовой истекает из покланяемого и всемогущего имени Иисус, имени, "единаго под небесем, о нем же подобает спастися нам" . Чтобы сделаться способными к открытию этого действия в нас, мы должны быть возделаны евангельскими заповедями, как и Господь сказал: "Не всяк глаголяй Ми Господи, Господи, внидет в царствие небесное" , и в то, которое ожидает нас по блаженной кончине, и в то, которое раскрывается в нас во время земной жизни нашей, "но творяй волю Отца Моего, иже на небесех" [835]. Для преуспевших не нужны никакие внешние способы: среди шумящего многолюдства, они пребывают в безмолвии. Все препятствия к преуспеянию духовному – в нас, в одних нас! Если же что извне действует, как препятствие, то это только служит обличением нашего немощного произволения, нашего двоедушия, нашего повреждения грехом. Не были бы нужными никакие внешние способы, если бы мы жительствовали, как должно жительствовать. Жительство наше расслаблено: произволение шатко, ничтожно, и потому мы нуждаемся во внешних способах, как больные ногами в костылях и посохе. Милосердые Отцы, видя, что я желаю заняться Иисусовой молитвой, притом видя, что я вполне жив для мира, что он сильно действует на меня через мои чувства, советуют мне для моления войти в уединенную, темную келью, чтобы таким образом чувства мои пришли в бездействие, прервано было мое сообщение с миром, облегчено было мне углубление в себя. Они советуют сидеть во время упражнения молитвой Иисусовой на низком стуле, чтобы я, по телу, имел положение нищего, просящего милостыни, и удобнее ощутил нищету души моей. Когда я присутствую при Богослужении и во время его занимаюсь молитвой Иисусовою, Отцы советуют мне закрывать глаза для сохранения себя от рассеянности, потому что мое зрение живо для вещества, и едва открою глаза, как начнут тотчас напечатлеваться на уме моем видимые мной предметы, отвлекут меня от молитвы. Много и других внешних способов, найденных делателями молитвы для вещественного вспомоществования духовному подвигу. Эти способы могут быть употреблены с пользой; но при употреблении их должно соображаться с душевными и телесными свойствами каждого: какой-либо механический способ, весьма хорошо идущий для одного подвижника, для другого может быть бесполезным и даже вредным. Преуспевшие отвергают вещественные способы, как исцелевший от хромоты кидает костыль, как младенец, достигший некоторого возраста, отлагает пелены, как от выстроенного дома снимаются леса, при по мощи которых он строился. Для всех и каждого существенно полезно "начинать" обучение молению именем Господа Иисуса с совершения молитвы Иисусовой "устно при заключении ума в слова молитвы" . 3аключением ума в слова молитвы изображается строжайшее внимание к этим словам, без которого молитва подобна телу без души. Предоставим Самому Господу преобразовать внимательную устную молитву нашу в умную, сердечную и душевную. Он непременно совершит это, когда узрит нас сколько-нибудь очищенными, воспитанными, возращенными, приуготовленными деланием евангельских заповедей. Благоразумный родитель не даст острого меча младенцу, сыну своему. Младенец не в состоянии употребить меча против врага, он будет играть мечом грозным, скоро и легко пронзит себя им. Младенец по духовному возрасту не способен к дарованиям духовным, он употребит их не во славу Божию, не в пользу свою и ближних, не для поражения невидимых супостатов, употребит их для поражения себя самого, возмечтав о себе, исполнясь пагубного превозношения, пагубного прожорства к ближним. И чуждые дарований духовных, исполненные смрадных страстей, мы гордимся и величаемся, мы не перестаем осуждать и уничижать ближних, которые по всем отношениям лучше нас! Что было бы, если бы нам поверилось какое-либо духовное богатство, какое-либо духовное дарование, отделяющее обладателя своего от братий его свидетельствующего о нем, что он – избранник Божий? Не соделалось ли бы оно для нас причиной страшного душевного бедствия? Потщимся усовершиться в смирении, которое состоит в особенном блаженном настроении сердца, и является в сердце от исполнения евангельских заповедей. Смирение есть тоть единственный жертвенник, на котором дозволяется нам законом духовным приносить жертву молитвы, на котором принесенная жертва молитвы восходит к Богу, является лицу Его. Смирение есть тот единственный сосуд, в который влагаются перстом Божиим благодатные дарования. Займемся молитвой Иисусовой бескорыстно, с простотой и прямотой намерения, с целью покаяния, с верой в Бога, с совершенной преданностью воле Божией, с упованием на премудрость, благость, всемогущество этой святой воли. При избрании механических способов постараемся поступить со всевозможной осмотрительностью и благоразумием, не увлекаясь пустой пытливостью, безотчетливой ревностью, которая неопытным представляется добродетелью, а святыми Отцами названа гордостной дерзостью, разгорячением безумным. Будем преимущественно обращаться к способам простейшим и смиреннейшим, как к безопаснейшим. Повторяем: все механические способы должно считать не иным чем, как только способами, сделавшимися для нас полезными по причине немощи нашей. Не возложим упования нашего ни на них, ни на количество делания нашего, чтобы не похищено было у нас таким образом упование на Господа, чтобы по сущности дела мы не оказались уповающими на себя, или на что-либо вещественное и суетное. Не будем искать наслаждения, видений: мы – грешники, не достойные духовных наслаждений и видений, не способные к ним по ветхости нашей. Внимательной молитвой взыщем обратить взоры ума на самих себя, чтобы открыть в себе нашу греховность. Когда откроем ее, встанем мысленно перед Господом нашим Иисусом Христом в лике прокаженных, слепых, глухих, хромых, расслабленных, беснующихся, начнем перед Ним из нищеты духа нашего, из сердца, сокрушенного болезнью о греховности нашей, плачевный молитвенный вопль. Этот вопль да будет неограниченно обилен! Да окажется всякое многословие и всякое разнообразие слов не способным к выражению его. По обилию и невыразимости его, да облекается он непрестанно, да облекается он в малословную, но обширного значения молитву: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго" . Аминь. Странник [836] Откуда Ты шествуешь? Где Твое обычное селение? Где Ты был доселе? Почто доселе оставлял меня в одиночестве, в сиротстве, в нищете, в смерти ужасной? Познав Тебя, я познал, что без Тебя таким было мое состояние! Так было оно бедственно! Я стоял в преддвериях темного ада, я был повергнут в глубокую, неисходную пропасть. Не оставляй меня! Не могу быть без Тебя! Если оставишь – опять я в дверях ада, опять в пропасти, опять в бедствии невыносимом и невыразимом. Ты приходишь! Я не вижу образа шествия Твоего; вижу Твое пришествие, вижу не плотскими очами – ощущением. Ты не даешь ни времени, ни способа размыслить – кто Ты? Неожиданно являешься в душе, Невидимый и Непостижимый! Являешься с несказанной тихостью и тонкостью, вместе с властью и силой Творца, потому что изменяешь всего человека: изменяешь, претворяешь, воссоздаешь, обновляешь и ум, и сердце, и тело! Ты – Сильный – входишь в дом, связываешь крепкого, расхищаешь сосуды дома, расхищаешь не в погибель – во спасение! И дом и сосуды были прежде Твоими, Ты их устроил, устроил для Себя, они сами отдались в горестный плен хищнику. И были они доселе – ум мой, душа моя, тело мое – под властью лютого властелина, действовали под его влиянием. Ты приходишь: они отныне поступают в Твое распоряжение, начинают действовать под Твоим влиянием, святым, блаженным. Как назову Тебя? Как скажу о Тебе братии моей? Как передам им имя Странника, уклонившегося под кров души моей, под кров обветшавший, пришедший в окончательное разрушение, открытый для ветров порывистых, для дождя и снега – под кров, лишь годный для стоялища бессловесных? Что нашел ты в сердце моем, к которому приходили попеременно различные греховные помышления, входили в него беспрепятственно, находили в нем, как в яслях, как в корыте свиней, лакомую пищу разнообразных страстных чувствований? Мне кажется, я знаю имя Гостя моего! Но, взирая на нечистоту мою, страшусь произнести имя. Одно неблагоговейное произнесение великого и всесвятого имени может подвергнуть осуждению! Сколько страшнее самое присутствие Именуемого! Но Ты присутствуешь! Твоя безмерная благость привела Тебя к скверному грешнику, чтобы грешник, познав достоинство и назначение человека, вкусив самым опытом, увидев ощущением, "яко благ Господь" [837], оставил пути беззаконий, оставил возлюбленное себе блато (болото – "ред" .) смрадных страстей, позаботился о стяжании чистоты покаянием, соделался Твоим храмом и жилищем. Как же назову витающего у меня, витающего во мне Странника? Как назову чудного Гостя, пришедшего утешить меня в моем изгнании, исцелить от болезни неисцелимой, изъять из пропасти мрачной, вывести на поле Господне злачное, наставить на стези правые и святые, пришедшего отъять непроницаемую завесу, которая доселе распростиралась пред очами моими, закрывала от меня величественную вечность и Бога моего? Как назову Наставника, возвещающего мне учение о Боге, учение новое и вместе древнее, учение Божественное, а не человеческое? Назову ли Наставника светом? Я не вижу света, но он просвещает ум мой и сердце превысшее всякого слова, превыше всякого земного учения, без слов, с несказанной быстротой, каким-то странным – так выражу невыразимое – прикосновением к уму, или действием внутри самого ума. Назову ли Его огнем? Но Он не сжигает, напротив того – орошает приятно и прохлаждает. Он – некий "глас хлада тонка" [838]; но от Него бежит, как от огня, всякая страсть, всякий греховный помысл. Он не произносит никакого слова, не произносит и вместе глаголет, учит, воспевает чудно, таинственно, с несказанной тихостью, тонкостью, изменяя, обновляя ум и сердце, прислушивающиеся Ему в безмолвии. в душевной клети. Он не имеет никакого образа, ни вида, ничего в Нем нет чувственного. Он вполне невеществен, невидим, крайне тонок: внезапно, неожиданно, с несказанной тихостью является в уме, в сердце, постепенно разливается во всю душу, во все тело, овладевает ими, удаляет из них все греховное, останавливает действие плоти в крови, соединяет рассеченные части человека во едино, являет целым наше естество, которое рассыпалось от страшного падения, как рассыпается от падения сосуд скудельный. Кто, видя воссоздание, не познает руки Создателя, единого имеющего власть созидать и воссоздавать? Доселе говорю лишь о действии, не называя, кто действующий. Наименовать мне Его – страшно! Осмотрите меня, братия! Разглядите совершающееся во мне! Вы скажите мне, что во мне совершается? Вы скажите мне, кто совершающий? Чувствую, ощущаю в себе присутствие Странника. Откуда Он пришел, как во мне явился – не знаю. Явившись, Он пребывает невидимым, вполне непостижимым. Но Он присутствует, потому что действует во мне, потому что обладает мной, не уничтожая моей свободной воли, увлекая ее в Свою волю несказанной святостью Своей воли. Невидимой рукой взял Он ум мой, взял сердце, взял душу, взял тело мое. Едва они ощутили эту руку, как ожили! Явилось в них новое ощущение, новое движение – ощущение и движение духовные! Я не знал доселе этих ощущений и движений, даже не ведал, не предполагал существования их. Они явились, и от явлений их скрылись или сковались ощущения и движения плотские и душевные; они явились, как жизнь – и исчезло, как смерть, прежнее состояние. От прикосновения руки ко всему существу моему ум, сердце и тело соединились между собой, составили нечто целое, единое; потом погрузились в Бога, пребывают там, доколе их держит там невидимая, непостижимая, всемогущая рука. Какое же чувство объемлет меня там? Объемлется все существо мое глубоким, таинственным молчанием, вне всякой мысли, вне всякого мечтания, вне всякого душевного движения, производимого кровью; субботствует и вместе действует все существо мое под управлением Святого Духа. Управление это необъяснимо словом. Пребываю как упоенный, забываю все, питаюсь недоведомой, нетленной пищей, нахожусь вне всего чувственного, в области невещественного, в области, которая превыше не только вещества, превыше всякой мысли, всякого понятия: не чувствую самого тела моего. Очи мои смотрят и не смотрят, видят и не видят, уши слышат и не слышат; все члены мои упоены – и я шатаюсь на ногах моих, держусь за что-нибудь руками, чтобы не упасть мне, или лежу, поверженный на одр, как бы в болезни безболезненной и в расслаблении, происшедшем от переизобилия силы. "Чаша" Господня, чаша Духа упоявает "державно" [839]. Так провожу дни, недели!.. И сокращается время!.. Молчание дивное, объемлющее ум, сердце, душу устремившихся всей крепостью – своей к Богу и потерявшихся – так сказать – в бесконечном движении к беспредельному, молчание это – вместе и беседа, но – без слов, без всякого разнообразия, без мыслей, превыше мыслей. Странник, совершающий все это, имеет и голос и слово необычное, без слов и звука говорящие и слышимые таинственно. Ищу в Писании, где бы сказано было о таких действиях, чтобы познать чудного Странника, и невольно останавливаюсь перед словами Спасителя: "Дух, идеже хощет, дышет, и глас его слышиши, но не веси откуду приходит и камо идет, тако есть всяк человек рожденный от Духа" [840]. Как же назвать самое действие? Оно примиряет, соединяет человека с самим собою, а потом с Богом: невозможно не узнать в этом действии веяния благодатного мира Божия, "превышающаго всяк ум, соблюдающаго сердце и помышления во Христе Иисусе" [841], подаемого приходящим к человеку, обновляющим человека Святым Духом. Точно! При этом действии ум и сердце соделываются евангельскими, соделываются Христовыми; человек зрит Евангелие начертанным в себе, на скрижалях души, перстом Духа. Божественный Странник отходит, скрывается так же незаметно, как незаметно приходит и является. Но Он оставляет во всем существе моем воню бессмертия, невещественную, как и Сам Он невеществен, воню духовную, живительную, ощущаемую новым ощущением, которое Он насадил или воскресил во мне. Оживляемый, питаемый этим благоуханием, пишу и сказую слово жизни братии моей. Когда же истощится это благоухание, когда раздастся в душе моей воня смертная страстей, тогда и слово мое – без жизни, заражено смрадом и тлением!.. Если кто, слыша из уст грешника слово великое о действиях Духа, колеблется неверием, смущается мыслью, полагая, что возвещаемое действие есть действие прелести бесовской, тот да отвергнет помышление хульное. Нет, нет! Не таково действие, не таковы свойства прелести! Скажи, свойственно ли диаволу, врагу, убийце человеков, делаться врачом их? Свойственно ли диаволу соединять во едино рассеченные грехом части и силы человека, изводить их из порабощения греху на свободу, изводить из состояния противодействия, борьбы междоусобной, в состояние священного о Господе мира? Свойственно ли диаволу извлекать из глубокой пропасти неведения Бога и доставлять живое, опытное Богопознание, уже не нуждающееся ни в каких доказательствах извне? Свойственно ли диаволу проповедовать и подробно объяснять Искупителя, проповедовать и объяснять приближение к Искупителю покаянием? Свойственно ли диаволу восставлять в человеке падший образ, приводить в порядок расстроенное подобие? Свойственно ли приносить вкушение нищеты духовной и вместе воскресения, обновления, соединения с Богом? Свойственно ли диаволу возносить на высоту Богословия на которой человек бывает как ничто, без мысли, без желания, весь погруженный в чудное молчание? Это молчание есть иссякновение всех сил существа человеческого, устремившихся к Богу, и, так сказать, исчезающих перед бесконечным величием Бога[842]. Иначе действует прелесть, и иначе Бог, беспредельный Владыка человеков, Который был и ныне есть их Создатель. Тот, Кто создал и воссозидает, не пребывает ли Создателем? Итак, услышь, возлюбленнейший брат, услышь, чем различается действие прелести от действия Божественного! Прелесть, когда приступает к человеку, мыслью ли или мечтанием, или тонким мнением, или каким явлением, зримым чувственными очами, или гласом из поднебесной, слышимым чувственными ушами – приступает всегда не как неограниченная властительница, но как обольстительница, ищущая в человеке согласия, от согласия его приемлющая власть над ним. Всегда действие ее, внутри ли оно, или снаружи человека, есть действие извне; человек может отвергнуть его. Всегда встречается прелесть первоначально некоторым сомнением сердца; не сомневаются о ней те, которыми она решительно возобладала. Никогда не соединяет прелесть рассеченного грехом человека, не останавливает движений крови, не наставляет подвижника на покаяние, не умаляет его перед ним самим, напротив того, возбуждает в нем мечтательность, приводит в движение кровь, приносит ему какое-то безвкусное, ядовитое наслаждение, тонко льстит ему, внушает самомнение, устанавливает в душе идол "я" . Божественное действие – невещественно: не зрится, не слышится, не ожидается, невообразимо, необъяснимо никаким сравнением, заимствованным из этого века; приходит, действует таинственно. Сперва показывает человеку грех его, растит в очах человека грех его, непрестанно держит страшный грех пред его очами, приводит душу в самоосуждение, являет ей падение наше, эту ужасную, темную, глубокую пропасть погибели, в которую ниспал род наш согрешением нашего праотца; потом мало-помалу дарует сугубое внимание и сокрушение сердца при молитве. Приготовив таким образом сосуд, внезапно, неожиданно, невещественно прикасается рассеченным частям, и они соединяются воедино. Как прикоснулся? Не могу объяснить: я ничего не видел, ничего не слышал, но вижу себя измененным, внезапно ощутил себя таким от действия самовластного. Создатель подействовал при воссоздании, как действовал Он при создании. Скажи: слепленное из земли тело Адама, когда лежало еще не оживленное душой пред Создателем, могло ли иметь понятие о жизни, ощущение ее? Когда внезапно оживилось душой, могло ли прежде размыслить, принять ли душу, или отвергнуть ее? Созданный Адам внезапно ощутил себя живым, мыслящим, желающим! С такой же внезапностью совершается и воссоздание. Создатель был и есть неограниченный Владыка – действует самовластно, вышеестественно, превыше всякой мысли, всякого постижения, бесконечно тонко, духовно вполне, невещественно. Но ты еще колеблешься сомнением! Смотришь на меня и, видя перед собой толикого грешника, невольно вопрошаешь: неужели в этом грешнике, в котором действие страстей так явно и сильно – неужели в нем действует Дух Святой? Справедливый вопрос! И меня он приводит в недоумение, ужас! Увлекаюсь, согрешаю, прелюбодействую с грехом, изменяю Богу моему, продаю Его за мерзостную цену греха. И несмотря на мое постоянное предательство, на мое поведение изменническое, вероломное, он пребывает неизменен. Незлобивый, Он ожидает долготерпеливо моего покаяния, всеми средствами привлекает меня к покаянию, к исправлению. Ты слышал, что говорит в Евангелии Сын Божий? "Не требуют" , говорит Он, "здравии врача, но болящии. Не приидох призвати праведники, но грешники на покаяние" [843]. Так говорил Спаситель: так и действовал. Возлежал Он с мытарями, грешниками, вводил их через обращение к вере и добродетели в духовное родство с Авраамом и прочими праведниками. Тебя удивляет, поражает бесконечная благость Сына Божия? Знай, что столько же благ и всесвятой Дух, столько же жаждет спасения человеческого. столько же кроток, незлобив, долготерпелив, многомилостив Дух – одино из трех равночестных Лиц всесвятой Троицы, составляющих собой, неслитно и нераздельно, единое Божественное существо, имеющих единое естество. И грех-то привлекает Святого Духа к человеку! Привлекает Его грех, не осуществляемый совершением, но зримый в себе, признаваемый, оплакиваемый! Чем более человек вглядывается в грех свой, чем более вдается в плач о себе, тем он приятнее, доступнее для Духа Святого, Который, как врач, приступает только к сознающим себя больными, напротив того отвращается от "богатящихся" суетным своим самомнением[844]. Гляди и вглядывайся в грех твой! Не своди с него взоров! Отвергнись себя, "не имей душу свою честну себе" [845]. Весь вдайся в зрение греха твоего, в плач о нем! Тогда, в свое время, узришь воссоздание твое непостижимым, тем более необъяснимым действием Святого Духа. Он придет к тебе, когда ты не чаешь Его – воздействует в тебе, когда ты признаешь себя вполне недостойным Его! Но если в тебе кроется ожидание благодати – остерегись: ты в опасном положении! Такое ожидание свидетельствует о скрытном удостоении себя, а удостоение свидетельствует о таящемся самомнении, в котором гордость. За гордостью удобно последует, к ней удобно прилепляется прелесть. Прелесть есть уклонение от Истины и содействующего Истине Святого Духа, уклонение ко лжи и содействующим лжи духам отверженным. Прелесть существует уже в самомнении, существует в удостоении себя, в самом ожидании благодати. Это ее первоначальные виды, так почка, цвет, зародыш – первоначальные виды зрелого плода. От ложных понятий являются ложные ощущения. Из ложных понятий и ощущений составляется самообольщение. К действию самообольщения присоединяется обольстительное действие демонов. Демоны первенствуют и начальствуют в области лжи: произвольно подчинившийся демонам поступает под насильственное влияние их. Как омраченный и обольщенный ложью, признанной им за истину, он лишается самовластия, не примечая того. Такое состояние – состояние прелести. В него входим, в него низвергаемся за гордость нашу и самолюбие. "Любяй душу свою, погубить ю: а ненавидяй души своея в мире сем, в живот вечный сохранит ю" [846]. Аминь. Таинственное объяснение 99-го псалма "Воскликните Богови вся земля" [847]. Землей здесь назван человек. Это название дано человеку Самим Творцом его, Богом. Бог сказал Адаму: "земля еси" [848]. Хотя я одушевлен, но – земля: одушевлен я душой мертвой. Мертвая душа во время земной жизни погребена в земле, то есть, заключена в страстном теле, как в темнице, как в оковах, и порабощена ему; по разлучении с телом, она нисходит в недра земли. Для спасения – необходимо оживление. Чтобы земле ожить, и воскликнуть Богови, нужно предварительное уничтожение в ней разобщения, произведенного в ней падением, нужно соединение ее с собой и в себе. Воскликнуть Богови может только "вся земля" : только все цельное, воссоединенное с самим собой и в себе существо человека, руководимое умом, нерасхищаемым и неколеблемым в молитве чуждыми помыслами, может устремиться всеми силами своими к Богу; только все кости могут обратиться с живым словом истинной молитвы к Богу; всеми костями названы в Писании все составные части человека, собранные и воссозданные Господом, соединенные во едино между собой, соединенные воедино с Господом[849]. Тогда поймет человек из внутреннего опыта, совершившегося в душе его, что он ожил духовно, что дотоле был в плену, в оковах, в смерти. Из этого блаженного опыта преподобный Ефрем сказал: "Умножилась на мне, Господи, благодать Твоя, утолила глад мой и жажду мою, просветила мой омраченный ум, "собрала скитавшиеся помыслы мои, " наполнила мое сердце. Теперь поклоняюсь, припадаю, молюсь и умоляю Тебя, исповедуя мою немощь: ради человеколюбия Твоего, ослабь во мне волны благодати Твоей и сохрани ее для меня, чтобы опять дать мне ее в страшный день (второго пришествия Твоего или в день смерти моей). Не прогневайся на меня, Человеколюбец! Не терплю быть без нее, и потому, отвергши всякое сомнение, обращаюсь к Тебе с молитвой. Превыше меры умножилась во мне благодать Твоя, и язык мой изнемог, не имея средства выразить ее; ум мой пришел в недоумение, не вынося множества волн ее. Образ и сияние благословенного Отца! Укроти во мне ныне волны ее, потому что она сжигает члены мои и сердце, укроти здесь, чтоб там опять дать ее. Спаси меня, Владыко, и соделай достойным царства Твоего. Не помяни беззаконий моих, ниже прогневайся на дерзновение молитвы моей. Даруй мне просимое мной, и вселись в меня, как в обитель[850], с благословенным Отцом Твоим, в день явления Твоего[851]. Христе! Даруй мне молитву мою, потому что Ты один – податель жизни. Скрой беззакония мои от друзей моих! Прими эти слезы мои! Да предстанет перед Тобой плач мой!"[852]. Эта речь – речь упоенного духовно милостью Божией: она – воскликновение. "Работайте Господеви в веселии, и внидите пред Ним в радости" [853]. Доколе молитва расхищается чуждыми помыслами, дотоле подвиг молитвы совершается с трудом, со скорбью, с понуждением и насилием себя, дотоле молящийся не допускается пред лице Божие. Когда же молитва начнет произноситься из всего существа, тогда подвиг ее преисполняется духовным наслаждением. Этим наслаждением влечется подвижник к подвигу, ободряется, укрепляется, удерживается в подвиге, подвиг молитвы соделывается главнейшим, непрестанным единственным подвигом подвижника. В несказанной радости делатели непрестанной молитвы входить духом пред невидимое лице Божие и предстоят лицу Божию. Предстоят они этому Лицу, потому что чуждые помыслы и мечтания, составлявшие непроницаемую завесу, отъяты. Нет никакого препятствия к зрению! Но Бог, необъяснимо зримый чистотою сердца, пребывает невидимым: "Бога никтоже виде нигдеже" [854] по причине бесконечной тонкости, духовности существа Его. Совершенство существа Божия служит причиной неприступности[855] его не только к видению тварями, но и к постижению: оно – "мрак" "под ногами Его" , оно – "тьма, положенная в покров" , которым закрыт Бог. "Приклони" "небеса, и сниде Бог, и взыде на Херувимы и лете: лете на крылу ветреню" [856]. Преклонением небес и сошествием с них названо здесь умаление Богом величия Его, приспособление Его к свойствам тварей, по всемогуществу Его и неизреченной благости. Он как бы умаляется, нисходит с высоты совершенства Своего, чтобы соделать ощутительным всесвятое действие Свое Херувимам и тем человекам, которые оказываются, подобно Херувимам, способными к Богоношению. Действие Духа Божия уподоблено движению ветра или движению на крыльях ветра, чтобы показать, что это действие – невещественно, вполне духовно. Радость и веселие свойственны душе, ощутившей оживление, ощутившей избавление из плена, в котором держали ее грех и падшие духи, ощутившей осенение Божественной благодати, ощутившей, что действием этой благодати она представлена лицу Божию, возведена в непорочное и блаженное служение Богу. Радость и веселие так сильны, что Святой Дух приглашает ощутившего их к "воскликновению" . Как не воскликнуть от радости освободившемуся, ожившему, окрылатевшемуся, вознесшемуся с земли на небо? Воскликновение принадлежит духу человеческому. Оно сильно, но духовно: плоть и кровь не имеют, и не могут иметь в нем участия. Самовольное действие их устраняется: они поступают в подчинение действующей благодати Божией, служат орудиями в истинном подвиге и уже не увлекают человека в неправильные состояния и действия. "Уведите, яко Господь той есть Бог наш: той сотвори нас, а не мы: мы же людие Его, и овцы пажити Его" [857]. Молящийся молитвой нечистой имеет понятие о Боге мертвое, как о Боге неведомом и невидимом. Когда же, освободившись от расхищения и пленения помыслами, он допустится пред невидимое лице Божие, тогда познает Бога познанием живым, опытным. Он познает Бога, как Бога[858]. Тогда человек, обратив взоры ума на себя, видит себя созданием, а не существом самобытным, каким обманчиво представляются люди самим себе, находясь в омрачении и самообольщении; тогда уставляет он себя в то отношение к Богу, в каком должно быть создание Его, сознавая себя обязанным благоговейно покоряться воле Божией и всеусердно исполнять ее. "Пажить Бога " - воля Его, открытая для овец Его в Священном Писании и являемая в непостижимых судьбах Его. "Внидите во врата Его во исповедании, во дворы Его в пениих: исповедайтеся Ему, хвалите имя Его" [859]. Средство к получению доступа пред лице Божие – смирение. Смирение – врата Божии, врата во дворы Божии, в нерукотворенный чертог и храм Божий, в храм сердечный, в котором водворен Бог при посредстве таинства крещения. Врата Божии принадлежат единственно Богу. Они – врата Его; они отворяются исключительно перстом Божиим. Перед отверзением их даруется исповедание, исповедание сердечное, исповедание от всей души. Исповедание есть действие смирения. Исповедание есть выражение человеком сознания его перед Богом. Сознание это является при отверзении очей наших на нас самих от прикосновения благодати к очам души, причем ум отрясает слепоту, доселе омрачавшую его и лишавшую правильного, богоугодного самовоззрения. Мы исповедуем, исповедуем от полноты убеждения, от такой полноты убеждения, с какой произносится и исповедуется Символ веры, что мы существа падшие, обремененные и той греховностью, которая принадлежит всему человеческому роду, и той, которая принадлежит каждому из нас в частности. Мы воздаем славу правосудию Божию, извергшему преступный род наш из рая на землю, обрекшему все человечество на труд и злострадание, карающему каждого человека частными казнями за частные его согрешения. Вслед за исповеданием является непарительная молитва. Она – дар Божий. Десницей этого дара восприемлется молящийся из среды окружавшего и пленявшего развлечения, представляется, вне всякого развлечения, лицу Божию в нерукотворном Божием храме. Из совершенного смирения и из совершенной покорности воле Божией рождается чистейшая, святая молитва. Не может она родиться иначе и из иных деланий: так винограду свойственно родиться на одной лозе, ни на каком ином древе. Молитва эта названа пением, потому что молитва духа есть святая, таинственная песнь, которой воспевается Бог. Великий Павел сказал: "исполняйтеся Духом, глаголюще себе во псалмех и пениих, и песнех духовных, воспевающе и поюще в сердцах ваших Господеви" [860]. "Просвети мои очи мысленныя, отверзи моя уста, поучатися словесем Твоим, и разумети заповеди Твоя, и творити волю Твою, и пети Тя во исповедании сердечнем, и воспевати всесвятое имя Твое!"[861] "Яко благ Господь, в век милость Его, и даже до рода и рода истина Его" [862]. По познании и исповедании правосудия Божия, по оправдании судеб Божиих[863] подвижник молитвы вступает в познание бесконечной благости Божией, неразлучной с правосудием Его. В союзе благости Бога с правосудием Его является всесвятая истина Его: "милость и истина сретостеся, правда и мир облобызастася" [864]. В молитву молящегося молитвой чистой проливается из ощущения благости Божией духовная сладость, погружающая дух человеческий в бездну смирения, вместе возносящая его от земли на небо. Такой молитвенник есть и уединеннейший безмолвник. Безмолвник этот пребывает непрестанно при Боге по действию в нем Бога, вне мира, вне помышлений о преходящем, вне сочувствия к преходящему. Сердце, ожив ощущением своим для Бога и для всего, что принадлежит Богу, умирает для мира, умирает для всего, что враждебно Богу и что чуждо Бога. В смерти этой – жизнь, и в погибели этой – спасение. Аминь. Слово о спасении и о христианском совершенстве. Многие говорят о спасении, многие желают спастись; но если спросить их, в чем заключается спасение, то ответ для них делается очень затруднительным. Не беда, если бы дело оканчивалось одной затруднительностью в ответе! Нет: вредное последствие, истекающее отсюда, очень значительно. Незнание, в чем состоит спасение, сообщает действиям нашим на поприще добродетели неопределенность, неправильность. По-видимому, мы делаем много добрых дел; но, в сущности, делаем очень мало дел для спасения. Отчего это? Ответ очень прост: оттого, что не знаем, в чем состоит спасение наше. Чтобы знать, в чем состоит спасение наше, надо знать наперед, в чем состоит наша погибель, потому что спасение нужно только для погибших. Ищущий спасения, этим самым по необходимости признает себя погибшим: иначе для чего бы ему искать спасения? Погибель наша совершилась через уничтожение общения нашего с Богом и через вступление в общение с падшими и отверженными духами. Спасение наше заключается в расторжении общения с сатаной и в восстановлении общения с Богом[865]. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Весь род человеческий находится в погибели, в падении. Мы лишились общения с Богом в самом корне и источнике нашем: в наших праотцах, при посредстве их произвольного согрешения. Они были сотворены непорочными, не причастными греху и тлению: с самого сотворения своего соделались причастниками Святого Духа; получив бытие естественное по человечеству, вместе получили и бытие сверхъестественное от соединения с Божеским Естеством. Произвольно отвергнув подчинение Богу, произвольно вступив в подчинение диаволу, они утратили общение с Богом, свою свободу и достоинство, предали себя в подчинение и рабство падшему духу. Они произвольно отвергли жизнь, призвали в себя смерть, они произвольно нарушили целость дарованного им при сотворении добра, отравили себя грехом[866]. Как начала рода человеческого, они сообщили и не перестают сообщать свою заразу, свою погибель, свою смерть всему человечеству. Адам, сотворенный по всесвятому Образу и Подобию Божиим, долженствовавший произвести соответствующее потомство, осквернил Образ, уничтожил Подобие, произвел потомство, соответствующее оскверненному образу, уничтоженному подобию. Священное Писание, засвидетельствовавшее, что человек сотворен по Образу Божию[867], уже лишает этого свидетельства чад Адамовых. Писание говорит о них, что они родились по образу Адама[868], т. е. такими, каким соделался Адам по падении. По причине утраты подобия, образ соделался непотребным[869]. От лица каждого человека, вступающего в бытие падения, Писание приносит горестную исповедь: "В беззакониих зачать есмь, и во гресех роди мя мати моя" [870]. Человеки соделались врагами Бога, Творца своего[871]. Бог, по неизреченной милости Своей, призвал снова род человеческий в общение с Собой. Это совершил он при посредстве самого чудного, непостижимого способа. Одним из трех Лиц Своих, Всесвятым Словом, Он принял человечество, зачавшись во утробе Пресвятой Девы действием Всесвятого Духа, устранив от Себя обыкновенное человеческое зачатие от семени мужского; зачатие, сообщавшее всем человекам заразу греховную. Таким образом явился в роде человеческом непорочный Человек каким создан праотец. Этот непорочный Человек был причастником Божественного Естества, подобно первозданному, но несравненно в большей степени: первозданный был святым по благодати человеком, а вочеловечившийся Бог соделался Богочеловеком. Все грехи человеческие Он принял на Себя. Он мог сделать это, потому что, будучи человеком, был и всемогущим, всесовершенным Богом. Приняв все человеческие грехи на Себя, Он принес Себя в искупительную жертву правосудию Божию за согрешившее человечество, Он совершил искупление, ибо мог сделать это. Неограниченно и бесконечно Святой искупил Своими страданиями и смертью многочисленные, но ограниченные, согрешения человеческие – и Священное Писание со всей справедливостью свидетельствует о Нем: "Се Агнец Божий, вземляй грехи мира" [872]. Богочеловек заменяет Собой перед Богом и весь мир, и каждого человека. Добродетели, и общественные и частные, истекающие из падшего человеческого естества, утратили по вочеловечении Бога значение: они заменены великим делом Божиим – "верую в Того, Его же посла Бог" [873]. В этом великом деле Божием заключается и спасение, как засвидетельствовал Сам Спаситель: "Се же есть живот вечный" спасение , "да знают Тебе, единаго истиннаго Бога" , и "Его же послали еси Иисус Христа" [874]. Добродетели христианина должны истекать из Христа, из обновленного Им человеческого естества, а не из естества падшего. Как падение наше состоит не в истреблении добра из естества нашего – это отличительный признак падения отверженных ангелов – а в смешении нашего естественного добра с неестественным для нас злом, то падшее естество наше имеет свойственные ему добрые дела и добродетели. Совершают их язычники, магометане и все, чуждые Христа. Добрые дела и добродетели эти, как оскверненные примесью зла, недостойны Бога, препятствуют общению с Ним, противодействуют спасению нашему. Отвергнем это мнимое добро или, правильнее сказать, это величайшее зло! Отвергнем деятельность падшего естества! Предадимся деятельности, заповедуемой нам Верой во Христа! Перестанем проводить жительство по указаниям нашего падшего разума, по влечению нашего падшего сердца! Начнем проводить жительство по указанию евангельских заповедей, по требованиям воли Божией. Жительствуя так, спасемся. Те, которые дают добрым делам падшего естества не заслуживаемую ими высокую цену, впадают в величайшую душевредную погрешность. Они впадают, не понимая того, в уничижение и отвержение Христа. Часто слышится от них вопрос: "Отчего не спастись язычникам, магометанам, лютеранам и всем подобным, явным и прикрытым врагам христианства? Между ними много самых добродетельных людей". Очевидно, что вопросы и возражение являются от совершенного незнания, в чем заключается погибель и спасение человеческие. Очевидно, что таким вопросом и возражением уничижается Христос, выражается мысль, что Искупление и Искупитель не были необходимостью для человеков, что человеки могут удовлетворить своему спасению собственными средствами. Короче, этим вопросом и возражением отвергается христианство. Добродетели падшего человеческого естества имели свою цену, подобно постановлениям ветхозаветным, до пришествия Христова, они приводили человека в состояние, способное принять Спасителя. "Свет прииде в мир" , сказал Богочеловек о своем пришествии к человекам, "и возлюбиша человецы паче тму, неже Свет: беша бо их дела зла. Всяк бо делаяй злая, ненавидит Света и не приходит к Свету, да не обличатся дела его, яко лукава суть: творяй же истину, грядет к Свету, да явятся дела его, яко о Бозе суть соделана" [875]. Свойственно возлюбившим грех отвергать Христа, потому что Христос повелевает оставление возлюбленного грешниками греха. Свойственно любителям добродетели притекать и прилепляться ко Христу, потому что исполнение (полнота) возлюбленного ими добра – Христос. "Не на лица зрит Бог, но во всяком языце бояйся Его и делаяй правду, приятен Ему есть" [876]. Эти слова произнес святой Апостол Петр по поводу призванного Богом к Вере язычника, сотника Корнилия. Стремление к истинной добродетели предуготовило и соделало Корнилия способным к принятию спасения. Так должно разуметь слово "приятен" , по объяснению великого учителя Церкви, святого Иоанна 3латоуста[877]; так объясняется это слово и самым повествованием, изложенным в Деяниях Апостольских святым Евангелистом Лукой. Корнилий, хотя был язычником, но, оставив идолов, молился прилежно единому истинному Богу, и подавал обильную милостыню. Однажды, во время молитвы, предстал ему Ангел Божий и сказал: "Корнилие" ! "Молитвы твоя и милостыни твоя взыдоша на память пред Бога. И ныне посли во Иоппию мужей, и призови Симона, нарицаемого Петра" (Апостола): "той речет тебе глаголы, в них же спасешися ты и весь дом твой" [878]. Молитвы и милостыни Корнилия были так сильны, что милосердый Господь призрел на них; но они, сами собой, не доставили спасения Корнилию. Они сделали его способным уверовать во Христа, а вера во Христа доставила ему спасение. Вот точная оценка добру падшего естества! Тогда имеет цену это добро, когда оно приводит ко Христу. Когда же оно, удовлетворяясь собой, отлучает от Христа, тогда оно делается величайшим злом, отнимает у нас спасение, даруемое Христом, спасение, которого оно, само собой, никак подать не может. Подобно действию естественного добра действие Ветхого Завета. Уклонение от него до пришествия Христова, было отступлением от Бога; желание остаться при Нем, по пришествии Христа, соделалось отступлением от Бога[879]. Ветхий Завет был служителем спасения, приготовляя человеков к Вере во Христа, которой даруется спасение; но для иудеев, захотевших остаться навсегда при Ветхом Завете, он соделался ходатаем, орудием погибели. Душепагубная погрешность иудеев заключается в том, что они, по действию гордости и самомнения, дали Богом данному им Завету иное значение, нежели какое дано ему Богом, и ради Ветхого Завета, который был живописной тенью Истины – Нового Завета, отвергли Новый Завет, ради тени они отвергли то, что предызображала тень; ради временного руководства ко спасению, они отвергли самое спасение, отвергли Искупление и Искупителя.