Свт. Иннокентий Херсонский / Беседы на Рождество Христово (7)

Беседа на третий день Рождества Христова Немало уже, братие мои, представили мы вниманию вашему печальных событий; хотя излагаем пред вами повесть о рождении Того, Кто принес с Собою спасение и радость всему миру; немало уже, может быть, благодарных слез пролито над яслями Спасителя своего теми из вас, кои следуют за Евангельским повествованием о рождении Его не с хладным любопытством соглядатаев, а с верою и любовью, приемля к собственному сердцу все, что ни претерпевает Он в самые первые дни бытия Своего на бедной земле нашей. Но ныне нам должно занять внимание ваше именно тем, что в Евангельской повести есть самого печального и душевозмутительного: мы увидим уже на лицемерие, а кровавое неистовство Ирода, не смущение только Иерусалимлян, а плач и отчаяние Вифлеемлян, увидим потоки крови и слез, и чьей крови? Невинных младенцев, безжалостно избиваемых в колыбели. Чьих слез? Отцов и матерей, коих обезчадил безумный меч Ирода. Поистине, если что может возмутить чувство, привести в недоумение рассудок, то подобное зрелище. Но оно не возмутит и не повергнет нас в уныние, если будем взирать на него не с какого-либо холма Вифлеемского, а со святой высоты горнего Сиона. Ибо если вся земная жизнь Богочеловека была не что иное, как единое великое жертвоприношение Самого Себя за грехи всего рода человеческого, которое, начавшись в яслях Вифлеемских, окончилось только на Голгофе; то что удивительного, если при сей великой, всепримиряющей жертве, дается в самом начале место и другим малым, но чистым жертвам, каковы были младенцы Вифлеемские? Тогда Ирод видев, яко поруган быстъ от волхвов, разгневася зело и послав изби вся дети сущыя в Вифлееме и во всех пределех его, от двою лету и нижайше, по времени, еже известно испыта от волхвов (Мф. 2; 16). Тогда, то есть, когда протекло время, в которое волхвы, по расчету Ирода, должны были непременно возвратиться в Иерусалим, и когда, вероятно, вследствие донесения из Вифлеема, он узнал, что волхвы уже отправились в отечество свое - иным путем. Такой поступок со стороны волхвов, вместо произведения гнева, мог бы образумить Ирода, дать знать ему, что судьба Отрочати под особенным Промыслом Всевышнего, и что, следовательно, он покушается на невозможное, замышляя отнять у Него жизнь. Ибо почему не возвратились волхвы? Явно потому, что проникли в его душу и кровавый замысел. А кто мог сказать им о сем, кроме Ведущего все тайны сердец? Детоубийца, без сомнения, никому не открывал ужасного намерения, посему, если волхвы узнали о нем, то свыше, как то и было на самом деле. А мысль о том должна была остановить Ирода и заставить бросить безумное намерение. Но он не только не делает сего, а отсюда же берет случай к новому, ужасному неистовству, ибо "душа бесчувственная и неизлечимая, - как замечает святой Златоуст, - не принимает никакого врачевания, Богом даруемого". Простой и самый разумный поступок волхвов кажется Ироду обидой нестерпимой и поруганием: он представляет себя обманутым, презренным, поруганным. Чем более он хитрил прежде с волхвами и притворялся, тем для него чувствительнее неудача. Возможно ли? Его перехитрили, его, Ирода!.. Посему в нем начинает действовать теперь уже не одна кровавая, но холодная политика тирана, а и оскорбленное самолюбие хитреца, слывшего непобедимым в кознях. Что же он делает? Бросает личину, которую носил доселе, и прямо берется за находящийся в его руках меч. "Волхвы ушли от меня, - думает сам с собою кипящий от стыда и злости тиран, - но не уйдет Отроча, ибо у меня в руках ключ к Его жизни, оставленный этими же волхвами; я знаю, хотя неопределенно, Его местопребывание. Они сказывали, что звезда явилась им в такое-то время; значит, Младенец должен быть такого-то возраста: пусть будет более; и мы возьмем выше, чтобы не пропустить жертвы. Чего жалеть? Взять меру двух лет, и приказать избить всех детей Вифлеемских, кои принадлежат к сему возрасту. Но Он, может быть, находится не в самом Вифлееме? Да, это может быть: надобно, и с сей стороны, расширить меру - пусть смерть младенцев простирается и на все окрестности Вифлеемские. Где дело идет о моем престоле и безопасности моего владычества, там нечего щадить лишней сотни жертв". И послав, изби вся дети, сущыя в Вифлееме и во всех пределех его. Изби вся дети: то есть, сделано точно так, как задумано и повелено. Жестокость взяла все меры, чтобы не уцелела ни одна из обреченных жертв, как и действительно не уцелела, кроме Той великой Жертвы, Которая в свое время будет принесена на кресте за всех, а теперь, ради всех же, спасена Промыслом через удаление в Египет. Такая жестокость, чтобы не встревожить слишком чувство народное, без сомнения, произведена была самым скрытным образом: могли внезапно отобрать детей ниже двухлетнего возраста под каким-либо благовидным предлогом, на известное только время, даже с выгодой для родителей, и потом внезапно совершить злодеяние. Можете представить, братие мои, что было с сердцем отцов и матерей, когда они узнали ужасную тайну! Евангелист не напрасно говорит, что тогда сбыстся реченное Иеремием пророком, глаголющим: глас в Раме слышан бысть, плачь и рыдание и вопль мног: Рахиль плачущися чад своих, и не хотяше утешитися, яко не суть (Мф. 2; 18). Подлинно, если когда Рахили нежной, яко праматери народа Израильского, довлело восстать из гроба и начать снова плакать и рыдать об участи чад своих, то теперь. У пророка она представляется восставшей из гроба и провождающей со слезами Израильтян, ведомых из отечества через Раму, место ее погребения, в плен Вавилонский. Теперь плена не было; но тягче всякого плена лежало на выи Израиля железное иго владычества Иродова; и верно, не одна матерь Вифлеемская, оплакивая дитя свое, повторяла те слова, кои у пророка исходят из уст плачущей Рахили. А между тем, евангелист, относя к настоящему плачевному случаю пророчество Иеремиино, тем самым успокаивает наше чувство, как бы говоря так: не смущайся много слышимым и не жалей о матерях и младенцах. Если последние лишатся жизни, а первые утешения, то не потому, чтобы в этом мире все предоставлено было злобе и безумию таких извергов, каков был Ирод, и чтобы судьбою каждого из нас не управляла Божия Премудрость: нет, Ирод неистовствует и убивает детей по допущению свыше. В сем случае, как и во всех других, все было давно предвидено и определено, ибо давно было предсказано. И поскольку за этим кровавым зрелищем назирало око Существа всемогущего и всеблагого: то оно допущено не иначе, как по причинам самым премудрым и для целей самых благих. И какие же бы это были причины и цели? - спросит кто-либо. Не лучше ли было бы устранить вовсе это детоубийство? Не предавать невинных младенцев в жертву безумия Иродова? Не искуплять их смертью жизни Искупителя всего мира? Не соединять Его рождения в Вифлееме с таким горьким воспоминанием для Вифлеемлян? Не будем отнимать, братие, важности у сих вопросов: они останавливали некогда на себе внимание и такого учителя Церкви, каков был святой Златоуст, и заставляли его входить в размышление о таинственных путях Божиих касательно судьбы человеческой на земле. Следуя за этим светильником вселенной, и нам нетрудно будет внести свет во мрак наших недоумений. Допущено заклание невинных младенцев: что же было сделать? Удержать Ирода за руку? Но что же, была бы тогда свобода человеческая? В таком случае, пожалуй, можно желать, чтобы удерживаема была рука и всякого злодея. Но тогда превратился бы весь порядок вещей и действий; злодеяния, может быть, исчезли бы, но и добродетель потеряла бы всю цену; ибо сделалась бы не плодом чистого произвола, а следствием необходимости. Или бы сказать каждой из матерей избиенных младенцев, подобно как сказано было Иосифу: пойми отроча твое и бежи из Вифлеема? Но таким образом, во-первых, все пришло бы в Вифлееме в движение, и тайна рождения Мессии обнаружилась бы перед всеми. Притом не у всех была такая вера и послушание, как у Иосифа: иной не поверил бы Ангелу, явившемуся и не во сне. И вот, Провидение попущает вещам идти своим обыкновенным порядком, уготовляя в то же время праведную казнь тому, который злодействует так неистово, и воздаяние сторицею тем, кои страждут так невинно. "Но можно ли при всем том, - скажешь, - не пожалеть об участи младенцев?" Конечно, такая участь жалка: надобно, однако же, возлюбленный, знать хорошо, о чем жалеешь. Чего лишились младенцы? Жизни временной. А много ли значит эта жизнь и что она такое? Мы полагаем в ней все и готовы отдать за нее все: самую совесть. А посмотрите, как взирали на эту суетную, мятежную и многоболезненную жизнь святые Божий человеки. Кто мя избавит от тела смерти сея? (Рим. 7; 24) -вопиет Павел. Увы мне, яко пришелствие мое продолжися! (Пс. 119; 5) — восклицает святой Давид. О чем воздыхали Давид и Павел, то дано теперь младенцам: лишение ли это, или паче награда? Младенцы не остались жить на этом свете; а что ожидало их на нем в те времена? Ожидали, во-первых, величайшие искушения душевные. Ибо это были времена крайнего оскудения веры и любви. Придя в возраст, обуянные тлетворным духом своего времени, они легко могли присоединиться к врагам Мессии, и вместе с другими участвовать в безумном крике перед Пилатом: кровь Его на нас и на чадех наших! Ожидали убиенных и величайшие беды вещественные, ибо наступали времена смятений, междоусобных браней, ужасной последней войны Иудеев с Римлянами, так что Спаситель не без причины сказал на пути к Голгофе плакавшим о Нем женам: себе плачите и чад ваших: зане дние грядут, в няже рекут: блажены... утробы, яже неродиша, и сосцы, иже не доиша (Лк. 23; 28-29). Это именно блаженство (печальное, но блаженство) досталось теперь матерям Вифлеемским. Укрывшись от меча Иродова, младенцы, возмужав, могли многократно сделаться жертвою меча потомства Ирода, или жестоких прокураторов Римских. Что же было лучше - претерпеть смерть мученическую в невинном возрасте, не чувствуя ее ужасов, не испытав жизни и ее удовольствий, или узнав их, достигнув полного возраста и сил, обязавшись семейными отношениями, и что в сем случае важнее всего, очернив свою и душу и тело грехами и страстями? Не оставим без внимания и еще одного замечания святого Златоуста, что Промысл Божий не поступил бы тако предвосхищенным быти младенцем; аще бо они велицы нецыи имели быти и велие нечто исправити имущие. Не было, наконец, ничего неприличного и для Божественного Отрочати допустить, чтобы рождение Его в Вифлееме сопровождено было мученической смертью младенцев Вифлеемских, Ему совозрастных. Это награда Вифлеему, что из него вдруг выйдет столько мучеников, что из него набрана почетная стража для Царя славы. Вифлеем не дал Ему пристанища ни в одной даже из общественных обителей своих; а Он первые места в небесных обителях Своих предоставляет Вифлеемлянам! Возрастные не способны были принять венцов; и вот - они даны их детям! Но довольно уже мы занимались судьбою сих детей; время паки обратиться к Предвечному Младенцу. Умершу же Ироду, се, Ангел Господень во сне явися Иосифу во Египте, глаголя: востав пойми Отроча и Матерь Его и иди в землю Израилеву, изомроша бо ищущий души Отрочате (Мф. 2; 20). Умершу же Ироду - по сему, самому обыкновенному выражению, можно подумать, что и смерть Иродова была обыкновенная. Между тем, она была самая мучительная и ужасная. Рука Божия так видимо отяготела над тираном, что он сам несколько раз покушался прервать свои дни насильственно. Пожираемый вживе червями, Ирод видимо от временных мук переходил к вечным. И евангелисту, казалось, весьма бы прилично было указать на такую смерть, как на казнь за гонение Божественного Отрочати и за избиение младенцев Вифлеемских; но он ни слова о сем, ибо таково свойство Богодухновенных писателей, что они бесстрастны как зеркало; говорят ни более, ни менее, как что им внушается от Духа Святаго. Поелику же сему всемогущему Духу неприличен язык укоризн человеческих, то и святые писатели не укоряют никого: сказывают только, что сделал Ирод, Пилат, Иуда, Каиафа; но суд и осуждение их предоставляют Тому, Кто будет в свое время судить всех. Умершу же Ироду. Смерть сия последовала весьма скоро по преселении Святого Семейства во Египет, ибо Спаситель родился в последний год Иродова владычества. А как со смертию Ирода прекратилась причина странствования, то вот и является паки Ангел с вестию о том, и с повелением возвратиться в землю Израилеву. Востав, пойми Отроча и Матерь Его и иди в землю Израилеву. Иди уже, а не бежи, как говорено было прежде: ибо не было никакой нужды спешить. Изомроша бо, прибавляется, ищущии души Отрочате; хотя умер один Ирод, как один он собственно искал и души Его. Но здесь имеются в виду и клевреты Ирода, кои все как бы умерли с ним, ибо потеряли силу и престали служить его безумию и злобе. Он же востав, поят Отроча и Матерь Его и прииде в землю Израилеву. Слышав же, яко Архелай царствует во Иудеи вместо Ирода отца своего, убояся тамо ити: весть же приемь во сне, отыде в пределы Га-лилейския и пришед вселися во граде, нарицаемем Назарет: яко да сбудется реченное Пророки, яко Назорей наречется (Мф. 2; 21-23). Читая сие место, некоторые вопрошают: для чего здесь двукратное явление Ангела и двукратное вразумление Иосифа? Если сообразно пророчествам надлежало Спасителю обитать в Назарете, то почему бы не сказать небесному вестнику при явлении своем прямо: пойми Отроча и иди в Назарет? Таким образом был бы устранен для Иосифа повод к недоумениям и страху, а вместе с сим и причина к новому явлению Ангела для его вразумления. Так спрашивают некоторые, и даже готовы обратить это обстоятельство в предосуждение сказаний Евангельских. А мы со своей стороны спросили бы таковых, знают ли они тогдашнее состояние души Иосифовой? Уверены ли, что для нее не нужен был в каком-либо отношении самый этот страх? Не служило ли недоумение, отсюда происшедшее, к усилению и обнаружению какого-либо благого качества в Иосифе? Ибо Провидение, бодрствуя над судьбою Божественного Младенца, в то же время разными образами упражняло веру и смирение Его Матери и Иосифа. Для сего попускались, как мы видели, на них разные искушения; к сему же могли служить недоумения и нерешительность насчет избрания будущего местопребывания. Слышав, яко Архелай царствует. Один из сынов Ирода, старший, и подобно ему весьма наклонный к жестокостям. Еще не быв утвержден на престоле от кесаря Римского, Архелай, во время праздника Пасхи, предал смерти более трех тысяч Иудеев за одну их нерасположенность к нему. Слух о таких поступках не мог вселять доверия: убояся тамо ити. "Но чего, - спросит кто-либо, - бояться Тому, Коего все входы и исходы ограждались Провидением? Не знак ли это малодушия и недоверия? Нет. Что Иосиф был великодушен и верен, за это ручается все прочее; но он видел, что Промыслу не угодно употреблять чудес и знамений без крайней нужды. Посему, хотя он и не мог бояться того, чтобы Архелай или подобный тиран пресек нить жизни Божественного Младенца; но мог -и справедливо - опасаться, что новая какая-либо опасность опять будет стоить великих трудностей и скорбей для Младенца и Матери. Почему и убояся тамо ити: весть же приемъ во сне, отиде в пределы Галилейския (Мф. 2; 22), кои принадлежали не жестокому Архелаю, а кроткому брату его, Ироду Антипе; ибо кесарь разделил царство Ирода на четыре части, по числу сынов его, наименовав их потому не царями, а четверовластни-ками, или тетрархами, как они и называются в Евангелии. И пришед, вселися во граде, нарицаемем Назарет (Мф. 2; 23). В том же месте, где обитала Святая Дева во время первых дней обручения Иосифу и где последовало Ей благовестие от Архангела. У Иосифа было там, конечно, готовое, родовое жилище, что, при бедном положении Святого Семейства, значило немало. В сем-то презренном и ничтожном, во мнении народа, городке (почему и говорили: от Назарета может ли что добро быти? - Ин. 1; 46).) суждено проводить земную жизнь Спасителю человеков до времени явления Его миру! Как бы в оправдание сего, евангелист присовокупляет, что Назарет, а не другое место избрано для жительства, да сбудется реченное пророки, яко Назорей наречется (Мф. 2; 23). Сим предсказанием отнимается у Назарета все, что было презренного в глазах Иудеев, ибо где пророчество, там и слава. Реченное пророки, а не пророком; потому не ищи сего пророчества прямо у какого-либо пророка, в определенном месте, буквально: такого пророчества не найдешь ни в одной Священной Книге. Но коль скоро обратишь внимание на дух и силу слов; то у каждого пророка сыщешь не одно место, где будущий Мессия представляется униженным по всему, следовательно, и по месту обитания, где даже употреблено самое это слово. Пророчества вообще как картины: каждое из них имеет свое определенное значение и цель; но, кроме того, из совокупления разных пророчеств, как из сочетания разных картин, происходят новые образы, кои также имелись в виду у святых писателей, тем паче у Святаго Духа, их Собою исполнявшего. Не руководствуясь этим правилом, ты не увидишь многого в пророках и, пожалуй, найдешь повод к нареканию на писателей Нового Завета, якобы они видели в пророках то, чего в них нет, как и поступают люди неопытные и маломыслящие, выдавая себя за дальновидных. Яко Назорей наречется - не в виде почетного наименования, приличного Лицу столь сильному, как Мессия, а в виде поношения, как, и действительно, Иудеи в упрек называли Спасителя Назарянином, и даже доныне называют. Аминь.