ТАЙНЫЙ ЯЗЫК / ФЕНЯ / ЖАРГОН / АРГО / СЛЕНГ

ТАЙНЫЙ ЯЗЫК
 

Тайный язык ремесленников,торговцев,преступников существовал на Руси с давних времён. Одно из свидетельств - анонимная "Автобиография", которая приписывается известному "российскому мошеннику, вору, разбойнику, и бывшему московскому сыщику" ХVIII века Ваньке Каину (отрывок из неё был опубликован Матвеем Комаровым в "Жизнеописании Ваньки Каина". Жаргонные выражения в скобках переводятся на литературный язык). «На другой день поутру граф Семён Андреевич Салтыков, приехав, приказал отвести меня в немшоную баню(то есть в застенок), где людей весют, сколько кто потянет»... Уже тогда жаргону был свойствен "чёрный юмор": "людей весют, сколько кто потянет" - намёк на дыбу; "немшоная баня" (по Далю - "срубленный без мха, непроложенный, непробитый мхом") - ироническое определение каменных подвалов, стены которых действительно были "немшоными", но жару там задавали куда больше, чем в бане... Серьёзно изучали уголовный жаргон учёные и литераторы ХIХ века. Именно они справедливо заметили его связь с "тайными" языками русских ремесленников и торговцев. Даже традиционное название - "феня" - восходит к "офене", "офенскому" языку бродячих торговцев-коробейников ХIХ века. Многие слова перекочевали из "офенского" языка в жаргон преступников. Одной из причин, подтолкнувших офеней к созданию тайного языка, была необходимость обеспечить свою безопасность. Посторонний не должен был знать, где они берут свой товар, сколько чего торговец несёт с собой, куда и какими путями направляется, сколько денег выручил... Однако не случайно сами себя офени также называли "обзетильниками": на их языке "обзетить" значило обмануть, "обзетильник" - плут. Тайный язык нужен был и для "обмена опытом", передачи сведений о местах, наиболее благоприятных для мошенничества... Влияние на "блатную музыку" оказали и многие другие условные языки торговцев и ремесленников, к примеру, "матройский": им пользовались мастера войлочного производства в селе Красное Нижегородской губернии. Немало слов уголовники у костромских шерстобитов, бродячих музыкантов-лирников, нищих-кантюжников (которые целыми деревнями "кантюжили", "кантовались" по городам "Христа ради"), нищих-мостырников (просивших милостыни на мостах) и пр. Академик Лихачёв ещё в 1938 году писал: "Называть воровскую речь условной и тайной только потому, что она нам непонятна, так же наивно, как и называть иностранцев "немцами" потому только, что они не говорят на языке туземцев. Так же наивно предположение, что вор может сохранять конспирацию, разговаривая на своём "блатном языке". Воровская речь может только выдать вора, а не скрыть задумываемое им предприятие: на воровском языке принято обычно говорить между своими и по большей части в отсутствие посторонних. То, что воровская речь не может служить для тайных переговоров, должно быть ясно, поскольку насыщенность её специфическими арготизмами не настолько велика, чтобы её смысл нельзя было уловить слушающему. Воровская речь должна изобличать в воре "своего", доказывать его полную принадлежность воровскому миру наряду с другими признаками, которыми вор всячески старается выделиться в окружающей его среде, подчеркнуть своё воровское достоинство: манера носить кепку, надвигая её на глаза, модная в воровской среде одежда, походка, жестикуляция, татуировка...» ("Черты первобытного примитивизма воровской речи", 1935 г.). Существует также нелепое убеждение, будто "блатной мир" заменяет в своём лексиконе "тайные" слова, как только они становятся известны уголовному розыску. Это не так. Напротив, жаргон - достаточно устойчивая языковая система. Многие слова в нём сохраняются даже на протяжении веков. Например, "лох" (простак), "бабки", "воздух" (деньги); "бутор" (ерунда, барахло); "вассар" (сигнал тревоги), "шмон" (обыск); "болдоха" (солнце; на дореволюционном арго также - беглый каторжник), "мусор", "мент" (сотрудник милиции, мест лишения свободы) и сотни других. Любой "уркаган" - уроженец конкретного региона, и в его речи отражаются языковые особенности родной местности. Уголовное арго включает подобные слова, выражения, пословицы, поговорки в состав своей активной лексики. Для примера:"базлать", "баклан", "ботать", "крутить восьмерики" (восьмерики - жернова на мельнице), "бабки", "локш" и т.д. - всё это слова диалектные, которые уголовный жаргон перенял из говоров и диалектов великорусского языка. Например, слово "гаман" ("гаманец", "гаманок") - так на жаргоне называют кошелёк - занимает почётное место во всех словарях "воровского" языка. Однако на Севере России никто даже в голову не возьмёт, что оно - жаргонное (как и в казачьих станицах). В жаргон "гаман" попал из русских диалектов, в диалекты - из церковнославянского языка, который, в свою очередь, заимствовал слово из тюркских- языков! В татарском (и персидском) хамьян, хам-ян - кожаный или матерчатый кошелёк для денег, иногда в виде пояса. Другое "блатное" словечко - "лАнтух", "лантухи". "Лантухом" называют на жаргоне широкую повязку на рукаве (например, у дежурного офицера или активиста-осуждённого), "лантухами" - краденые носильные вещи, а также - уши ("Чего ты лантухи развесил?"). В "воровское" арго слово попало из диалектов юго-запада России, где "лантухом" называли мешковину. В казачьих говорах "лантух" - платок (через польск. "Lаntuch" из немецкого "Leintuch" - полотно). "Лепень" - так "жулики" и арестанты называют пиджак. У этого словечка - богатая история! На языке бродячих торговцев - "офеней" так назывался платок (и расписной женский, и носовой). Видимо, от церковно-славянского "ле/пота" - красота: женские платки и шали расписываются узорами. Поначалу и у "блатных" слово лепень обозначало носовой платок: надо заметить, что "урки" и "сидельцы" расписывают такие платки различными рисунками и дарят друг другу, а также посылают родным. Однако в период "сучьей войны", когда в противовес "старой фене", известной "гадам" (предателям "воровской идеи"), стала создаваться новая, "честные воры" носовому платку дали название "марочка" (от русского "марать" - пачкать). "Лепень" же превратился в пиджак, вытесняя прежний "клифт" (хотя так и не вытеснив его окончательно). Чрезвычайно интересна этимология слова "бабки". Сейчас его справедливо относят к просторечной лексике. Но сюда "бабки" перекочевали через посредство "воровского" арго, потому многие словари до сих пор дают пометку "жаргонное". Всеволод Крестовский в "Петербургских трущобах" объясняет читателю, что на тайном языке преступного мира Петербурга слово "бабка" (а также "сора") значит деньги. Поначалу слово имело единственное число и уголовным арго оно заимствовано из крестьянского быта, где "бабкой" называли несколько составленных один к другому снопов на жниве, из которых один клали сверху этой "пирамиды". Издали такое "сооружение" действительно напоминало русскую бабу в сарафане. "Бабками" считали часто урожай: "сколько ты бабок снял?" Рассчитывались нередко тоже "бабками". Позже слово стало употребляться во множественном числе - под влиянием русской игры в "бабки". В жаргоне наряду с устойчивым оборотом "снимать бабки" сохранились и "игровые" выражения - "сшибать бабки", "подбивать бабки". По смыслу синонимичные, они, однако, имеют разное происхождение. Некоторые "воровские" слова и выражения уголовный мир перенял у мира дворянского. Например, такое словечко, как "тасоваться", на которое с жаром нынче набрасываются языковеды-пуристы. Но ещё Пушкин в стихотворении "Пирующие студенты" обращался к своему приятелю Михаилу Яковлеву: С тобой тасуюсь без чинов, Люблю тебя душою... "Блатным", "грубым" считается выражение "водить обезьяну" - затягивать время, мешкать; надоедать, приставать к кому-либо. Однако на самом деле этот оборот связан с народными свадебными обрядами. На свадьбах существовал целый ряд таких весёлых обычаев с переодеваниями. Кого-то наряжали "медведем", и он бродил с "цыганом" (в подражание ярмарочным цыганам). Переодевались также в "шарманщика" и "обезьяну": "После венчания все с родства одеваются, как у клоуна, и водят обезьяну, веселятся" ("Словарь русских донских говоров"). Был на свадьбах и обычай "водить кобылу": "Белую кобылу водють: лантухом накроют двух людей, и ходють они по свадьбе. Кобыле мёд дают, водку" (там же). Разумеется, подвыпившие "обезьяны" и " кобылы" становились назойливыми, теряли чувство меры, приставали к гостям... На Дону до сих пор наряду с выражением "водить обезьяну" существует синонимичное "водить кобылу". Из народа пришло в жаргон и выражение "забивать баки".К бакенбардам оно отношения не имеет. Первоначально оно звучало как "забивать буки" ("забивать буквы"): "Забивать буки (буквы)... сбивать с толку, путать. Когда человек что-нибудь рассказывает, а она мешает, а он говорит: чего ты мне забиваешь буквы" ("Словарь русских донских говоров"). Несомненно более раннее по отношению к "бакам" происхождение оборота: "буки" - название второй буквы старославянского алфавита. Отсюда и синонимичное "буквы забивать". Ясен и смысл выражения в первоначальном варианте: некто встревает в чужой рассказ, мешая, забивая свои, лишние "буки". Разумеется, урки трансформировали со свойственным им юморком "буки" в "баки", соответственно и изменив смысл. Таких трансформаций в жаргоне немало, особенно в переосмыслении русских поговорок и пословиц. Так, существует в жаргоне поговорка - "Попал, как хрен в рукомойник". Почему хрен (в смысле – мужской половой член), при чём тут рукомойник? Дело в том, что "жулики" несколько изменили старую русскую поговорку - "Попал, как чёрт в рукомойник". Она обязана происхождением апокрифу о епископе Иоанне Новгородском, позже переделанном народом в сказание "Инок в лесу". Там повествуется, как бес соблазнял праведного инока, а тот, увидев чертёнка в рукомойнике, осенил его крестным знамением, после чего нечистый не мог вылезти. Затем инок заставил беса отвезти его верхом к святым местам в Иерусалим и вернуть назад - точно к обедне. Ну, а "уркаганам" "хрен" показался куда веселее и выразительнее "чёрта"... И неспроста. В уголовном мире прошлого века бытовал фразеологизм "положить голову на рукомойник". Это значило: положить голову жертвы на рукомойник и перерезать ей горло - чтобы крови много не было и преступник не перепачкался. Таким образом, народная и уголовная поговорки переплелись, и родилась новая, дожившая до сего дня (в то время как обе прежние ушли в историю). «Языковед» Сталин придал этому процессу осообый активный характер. С начала 30-х по середину 50-х годов "блатная феня" подверглась мощному воздействию русских диалектов и говоров, профессиональных арго, городского сленга; в неё проникли реалии изменяющегося общества, она не осталась в стороне от политики. Изучая уголовно-арестантский жаргон, мы можем найти в нём следы славянской мифологии, древнерусских сказаний, народных верований, крестьянского и городского быта! Качественные изменения в "блатной музыке" начинают происходить именно "благодаря" созданию системы ГУЛАГа и наполнению этой страшной империи миллионами обитателей из самых разных слоёв населения: потоков "раскулаченных" крестьян из всех уголков России, носителей живого великорусского языка, дворян, священнослужителей, рабочих, военных, казачества... Каждый из этих "потоков" привносил в жаргон элементы своей лексики. "Воровской" мир черпал из этой сокровищницы. Со своей стороны, каждый арестант, отбывая огромные сроки наказания, легко усваивал "блатную феню", перерабатывая и обогащая её. "Феня" в своём изменённом виде стала языком общения всех арестантов независимо от их положения в лагерном мире. Позже это обстоятельство обеспечило жаргону проникновение из лагерей на волю и влияние на язык свободного общества - как просторечный, так и литературный. Этакое "вавилонское столпотворение", смешение языков, воззрений на мир, представлений и проч. Да, великая народная трагедия одновременно обернулась расцветом "блатной фени", взлётом её до невиданных высот. Не случайно многие представители интеллигенции, особенно гуманитарии, прошедшие лагеря, попали под очарование этой дикой, яркой, опьяняющей стихии, сконцентрировавшей в себе подлинно народный язык. Лексика "воровского" арго, её исторические корни, удивительная, забавная, парадоксальная, трагическая этимология - особый, замечательный мир, без знания которого обеднеет и великий русский язык, и великая русская история, и, по большому счёту, вся русская культура. Нынешнее русское "воровское" арго переживает далеко не лучшие времена. Оно постепенно, но неуклонно деградирует. Не в последнюю очередь это связано с изменением контингента мест лишения свободы. Сейчас за "колючкой" оказываются в основном люмпены, люди с небогатым словарным запасом. Сказывается и снижение уровня умственного развития молодёжи. В общем - "падение нравов" арестантского мира...