А.Ф.Лосев. ИСТОРИЯ АНТИЧНОЙ ЭСТЕТИКИ. АРИСТОТЕЛЬ И ПОЗДНЯЯ КЛАССИКА (67)

Здесь тоже следует, кстати, отметить некоторое расхождение с тем, что мы находим в трактате "О чувственном восприятии" по вопросу о цвете солнца. Для трактата "О цветах" желтый цвет солнца есть цвет, присущий ему по природе, как цвет стихии огня; между тем в трактате "О чувственном восприятии" (3, 440 а 10-11) сказано решительно: "Солнце само по себе бело".

г) Не мешает также отдавать себе отчет и в том, что такое античный xanthos, "желтый". Это – наиболее общее обозначение желтого цвета, хотя, как всегда, с массой разных оттенков. "Желтая" кожа человеческого тела (хотя уже – здорового тела). Волосы с таким эпитетом, по-видимому, – рыжие или светло-коричневые, каштановые волосы. Таковы у Гесиода волосы Радаманта, Менелая, Деметры, а также – иных лошадей (Theog. 947 фр. 117, 7; 135, 5). С этим эпитетом встречаются в греческой литературе шафран (crocos), мед, воск. У Пиндара такой – лев (фр. 237 Sn.) и такие "стада быков" (Pyth. IV 149).

Cirros, который мы бы перевели, пожалуй, как "палевый", отличается от xanthos тем, что это – светло-желтый, переходящий в светло-красный или коричнево-желтый. Заметим, что, по Г.Шмидту150, у Галена читаем: "Если ты хочешь назвать "палевый" цвет иначе, то можно было бы говорить об огненно-желтом (pyrron ochron, Method. raed. 12). Тот же автор говорит, что Гиппократ имел обыкновение называть вино "желтым", хотя его можно было бы называть и xanthos (De sanit. tuend. 5). Необходимо отметить и другие оттенки, близкие к xanthos и почти покрываемые им. Это прежде всего mёlinos, густо-желтый с переходом в красноту, очень насыщенный желтый. Название – от кидонских яблок, или айвы. Чистейший желтый, живой цвет лимона, без всякого перехода в красное, это – crocinos, croceos, "шафранный". Бледно-желтый, серно-желтый – thapsinos151.

В общем нужно сказать, что к группе xanthos относятся по крайней мере три разных цвета, – mёlinos, crocinos и thapsinos, если их расположить по убывающей темноте. Именуя солнечный свет этим xanthos, Аристотель, конечно, находится под слишком большим впечатлением обыкновенного земного пламени, не обращая внимания на то, что солнце испускает, по крайней мере для глаза, самый настоящий белый цвет.

д) Итак, три стихии: земля, вода и воздух имеют белый цвет152, а четвертая – огонь – желтый. Возникает вопрос: откуда же берется третий простой цвет – черный? Что черный цвет есть цвет и не должен быть принимаем за темноту, то есть за одно только отсутствие света, на этом трактат "О цветах" настаивает. Черный цвет именуется цветом, в отличие от темноты, которая не есть цвет. "Черный цвет, – говорит Аристотель в этом трактате, – соответствует стихиям при переходе одной в другую" (1, 791 а 2-10, metaballonton). Этот переход стихий одной в другую – одна из характерных для аристотелевской натурфилософии идей (подробнее о нем см. в соч. De gener, et corr. II 4-6). Переход одной стихии в другую означает действительно изменение стихии, но почему такое изменение, связанное с переходом, должно сопровождаться появлением черного цвета, – это не совсем ясно. По крайней мере никакого разъяснения по этому поводу не дается.

Из некоторых примеров возникновения черного цвета видно, что черное появляется и не только при переходе стихий одной в другую. "Черное, – читаем мы, – дает себя знать трояко: или как черное по природе, совсем не поддающееся видению, – от всех предметов такого рода отражается (anaclatai) какой-то черный цвет (ti phos melan), – или как то, от чего до зрения не доходит никакой свет, потому что то, чего мы не видим всякий раз, когда окружающее место видимо, создает впечатление черного; наконец, черным является все то, от чего отражается редкий и крайне слабый свет" (De color. 1, 791 а 13-19). В каком отношении стоят все эти три случая к переходу стихий друг в друга, остается неизвестным. Правда, есть и такие предметы, в которых можно было бы, пожалуй, при желании, увидеть иллюстрацию мысли о появлении черного цвета при переходе стихий одной в другую, но они говорят больше о воздействии одной стихии на другую, в котором "перехода" увидеть еще нельзя. "Черный цвет может появиться, когда воздух и вода перегреваются огнем, как и все, что сжигается огнем" (b 17-19). "Черным, кроме того, становится и то, через что протекает вода" (b 25-26). Свойством стареющей влаги тоже является почернение (5, 794 b 24-34). В качестве догадки можно было бы предложить такое толкование: почернение можно сблизить с отрицательным моментом утраты одною из стихий своей самости в состоянии ее перехода в другую, нарушения или разрушения ее как данной стихии, предшествующего образованию из нее другой. Может быть, здесь имелось в виду даже то обстоятельство, что при переходе одной стихии в другую наиболее заметно, насколько проявляет себя материя, противоположная свету, и что это и есть причина появляющейся здесь черноты. Однако такое предположение есть только гипотеза.

е) Нетрудно заметить у Аристотеля и расхождение по вопросу о числе простых цветов. В трактате "О чувственном восприятии" роль простых цветов, по-видимому, играют только два цвета – белый и черный, причем о возникновении их говорится очень мало. "Как в воздухе бывает то свет, то темнота, так и в других телах появляется и белизна и чернота" (De sens. 3, 439 b 16-18; о желтом цвете нет совсем упоминания ни в трактате De sens., ни в трактате De an.).

3. Критические замечания по вопросу о простых цветах.

Чтобы у нас не осталось никаких неясностей, необходима критика вышеизложенных учений Аристотеля, потому что многие из них только тогда и можно понять, если отнестись к этому критически.

а) Во-первых, совершенно ясно, что Аристотель не выдержал своего принципа "стихийного" происхождения цветов, хотя этот принцип, как мы указывали выше, мог бы оказаться для него и весьма полезным. Сначала Аристотелю хотелось установить непосредственную связь цветов с элементами; а потом оказалось, что только огонь дает желтое, а прочие элементы – только белые, если их брать как таковые, или черные, если их брать в их взаимном переходе. Почему для "белизны" существует целых три элемента и какая именно между ними разница в отношении этой белизны, неизвестно.

б) Далее, в трактате "О цветах" весьма противоречиво трактуется существование белизны в элементах. С одной стороны, воздух и вода белы по природе (1, 791 а 2-3). С другой стороны, они меняют свой цвет в зависимости от своего состояния и в зависимости от своего окружения (а 4-12). Спрашивается: если, например, воздух в своей толще синий, то значит ли это, что он все-таки в основе белый, или в данном случае белизна снимается синевой, и если она не снимается, то в каком же смысле можно было бы продолжать считать его белым? Неизвестно.

в) Автор трактата "О цветах" находится, как и Демокрит, всецело во власти физических представлений, что делает заключение непринципиальным, капризным и случайным. С этой стороны особенно удивительна трактовка "цвета" солнца как желтого, хотя в другом трактате, как сказано, оно – белое, а также трактовка "черного" цвета с указанием на почернение сгоревшего тела. Такого рода противоречия вполне объяснимы общетелесным характером зрительных ощущений у Аристотеля. Однако соответствующего толкования у автора трактата мы не находим. Курьезным является также, например, и доказательство белизны земли ссылкой на белизну пепла после сожжения тела. Все эти наблюдения поражают своей узостью и случайностью, мешающей им в корне давать хоть какой-нибудь принципиально важный материал.

г) Все эти недочеты трактата "О цветах", в особенности в сравнении с двумя другими используемыми у нас трактатами по вопросу о цветах, являются весьма ощутительным аргументом против авторства самого Аристотеля. Едва ли мог автор "Метафизики" и "Органона" рассуждать столь беспомощно. Кроме того, как мы указывали, существуют и прямые расхождения в ряде вопросов между трактатом "О цветах" и указанными двумя другими.