А.Ф.Лосев. ИСТОРИЯ АНТИЧНОЙ ЭСТЕТИКИ. ВЫСОКАЯ КЛАССИКА (14)

3. Отношение к древнейшим поэтам

Переходя к оценке у Платона древнейших греческих поэтов, мы сталкиваемся с обычной для Платона эстетической традицией, которая требует отчетливой фиксации чистой и бескорыстной поэзии, но фактически трактует ее только в связи с общей онтологией40.

Орфея, Мусея, Гесиода и Гомера Платон мыслит в потустороннем мире в блаженном состоянии, которое не только не страшит Сократа, но, наоборот, обещает ему избавление от здешних зол (Apol. 40 е).Олимп, Фамир, Орфей, Фемий приходят Платону на ум, когда он восхваляет рапсодическое исполнительство Иона (Ion. 533 b). Орфей, Марсий и Олимп мыслятся у Платона вообще как изобретатели мусического искусства (Legg. III 677 d). Орфей, Мусей и Гомер – это поэтические магниты, притягивающие к себе множество художественно одержимых людей (Ion. 536 b). Орфей вместе с Гомером и Гесиодом производят всех богов из текучей влаги, наподобие Гераклита (Crat. 402 b). Мусей и его сын Евмолп рассказывают о наградах в потустороннем мире для людей благочестивых (R. Р. II 363 с). Орфея боги наказали, и он был растерзан вакханками за то, что захотел встретиться со своей женой не после своей смерти, но живым, после нисхождения в Аид (Conv. 179 d). Душа Орфея избирает себе на земле жизнь лебедя из-за ненависти к растерзавшим его женщинам, а душа знаменитого певца Фамира вновь избирает себе земную жизнь соловья (R. Р. X 620 а). Протагор завораживает своих слушателей как Орфей (Prot. 315 b).

Последователи Орфея и Мусея прикрывали свое софистическое искусство таинствами и прорицаниями (316 d). Имелись книги Мусея и Орфея, трактовавшие об очистительных таинствах и доставлявшие блаженство в потустороннем мире (R. Р. II 364 е). Знаменитые слова "много у нас тирсоносцев, но мало вакхантов", цитируемые Платоном (Phaed. 69 с), как мы теперь знаем, орфического происхождения. Наконец, из какого-то неизвестного нам произведения Орфея Платон цитирует слова о прекращении песни "на шестом колене" (Phileb. 66 с). Этот последний текст, как и другие два (Legg. II 669 d, VIII 829 d, тут же фигурирует и Фамир), преследует у Платона, очевидно, только цели словесного украшения с помощью имен древности.

Из этого обзора видно, что Платон трактует Орфея, Мусея и прочих полумифических поэтов и музыкантов как вполне реальных и исторических деятелей, что их поэтическое творчество он объединяет с их культовыми нововведениями и что их поэзия и музыка заслуживают наивысшей оценки, завораживая людей своей божественной красотой. Ясно, что эстетика Платона в данном случае остается верной самой себе, что она отождествляет искусство, науку и религию и трактует этот синтез не только как наилучший, но и как наиболее древний.

4. Отрицательное отношение к Гомеру

а) Больше всего, однако, задевает Платона поэтическая деятельность Гомера. Правда, уничтожающую критику Гомера мы находим у Платона только в "Государстве". Но и в "Государстве" эта уничтожающая критика все время сопровождается оговорками о красотах у Гомера и о высокой художественной ценности его творений. В конце концов, Платон, можно сказать, не знает, куда и деться от Гомера. Его весьма болезненное, противоречивое и капризное отношение к Гомеру является не только одной из самых главных проблем платоновской эстетики, но, пожалуй, это проблема и для всей античной эстетики в целом. В древнем мире не было поэта более популярного, чем Гомер, на котором воспитывались целые века. Но в Греции не было и более авторитетного философа, чем Платон, который, можно сказать, в корне изничтожал Гомера и в конце концов оставлял из него только гимны богам (их мы теперь не приписываем Гомеру, так как хорошо не знаем, кто такой был Гомер, был ли он и когда был; а сборник так называемых гомеровских гимнов составлялся и пополнялся вплоть до византийской эпохи). Из Гомера Платон оставляет также похвалы "добрым" людям (R. Р. X 607 а). При таком положении дела все отрицательные и положительные высказывания Платона о Гомере заставляют нас весьма чутко к ним прислушиваться и делать из них самые существенные выводы и вообще для всей эстетики Платона.

б) Платоновское отрицательное отношение к Гомеру можно представить себе в виде следующих пяти основных платоновских точек зрения.

Во-первых, Гомер, с точки зрения Платона, совершенно не понимает того, что бог вечен и неизменяем, что нельзя говорить о блужданиях богов в разных видах (R. Р. II 381 d со ссылкой на Od. XVII 485-487), нельзя говорить об оборотничестве Протея (там же, со ссылкой на Od. IV 384-425, 455-458); и боги поэтому не могут трепетать перед Аидом (386 d со ссылкой на Il. XX 65). Платон (379 с) возмущается изображением у Гомера (Il. XXIV 525-533) двух сосудов у ног Зевса с добром и злом, которые дают возможность верховному божеству одним людям посылать добро, а другим зло и страдание. Боги, по Платону, могут посылать только добро, но никак не зло. Все подобные рассказы Гомера не только унизительны для богов, но и указывают на полную неосведомленность его в том, что касается самой сущности богов. Все эти рассказы, кроме того, развращают юношество и создают в нем самый низкий образ мышления. Во-вторых, Платон раздражен не только отсутствием у Гомера знания сущности богов, но и частыми рассказами Гомера о недостойном поведении богов и об их отдельных поступках. Не нужно сообщать детям и подросткам ни аллегорически, ни без аллегорий таких постыдных мифов, как миф об оковах Геры, наложенных на нее Зевсом в воздухе ради ее усмирения (378 d со ссылкой на Il. XV 16-24), или о низвержении Гефеста с неба на Лемнос за освобождение им своей матери (там же, со ссылкой на И. I 590-594), или о натравливании Пандара Зевсом и Афиной начать наступление на троянцев, вопреки договорным клятвам и возлияниям (379 е со ссылкой на Il. IV 70-104, 113-126), или о позорном романе Ареса и Афродиты (III 390 b со ссылкой на Od. VIII 265-344). Платон (Il 379 е – 380 а) недоволен знаменитой битвой богов у Гомера, а особенно тем, что предварительное совещание у богов было собрано Зевсом и Фемидой (имеется в виду Il. X 4-31). Никуда не годится изображение невоздержанного поведения Зевса во время его свидания с Герой на Иде (III 390 b со ссылкой на Il. XIV 293-350). Боги не могут предаваться безудержному смеху по поводу шутовства Гефеста (III 389 а со ссылкой на Il. I 599-600), равно как и Зевс не может стенать по поводу судьбы Гектора (388 с со ссылкой на Il. XXII 167-176) или Сарпедона (там же, со ссылкой на Il. XVI 433-438), а также Фетида со своими сестрами – по поводу судьбы Ахилла (388 b-с со ссылкой на Il. XVIII 52, 70-72, 94). Зевс не мог посылать обманный сон Агамемнону (383 а со ссылкой на Il. II 5-7). По Платону (II 364 de; ср.: Legg. X 906 de), Гомер не имел права утверждать, что умолимы и самые боги (Il. IX 497-501), потому что это и есть не что иное, как оправдание взяточничества.

В-третьих, резко критикует Платон также и отношение Гомера к Аиду. Платон возмущается тем, что в Аиде разум оставлен только одному Тиресию, а прочие души летают здесь, как тени (III 386 е со ссылкой на Od. X 494-495), – тем более, если Гомер сравнивает полет этих свистящих душ с движением летучих мышей (387 а со ссылкой на Od. XXIV 5-9). Невозможно отрицать жизненную силу за душами в Аиде (386 d со ссылкой на Il. XXIII 103-104) и уж тем более нельзя говорить, что душа Патрокла, уходя в Аид, теряет и крепость и юность (386 е со ссылкой на Il. XVI 855-857) или что душа с воем уходит под землю, как облако дыма (там же, со ссылкой на Il. XXIII 100). Очень плохо, что гомеровский Ахилл предпочитает быть, батраком у бедного на земле, чем быть царем в Аиде над мертвыми (386 с со ссылкой на Od. XI 488-491).

В-четвертых, отвергается Платоном и гомеровское изображение героев. Ахилл и Агамемнон не могут так грубо браниться между собою (389 е со ссылкой на Il. I 225-244). Этот же самый Ахилл не может находиться под влиянием Феникса, сулящего ему дары Агамемнона за возвращение к боям (390 е со ссылкой на Il. IX 515-520, XIX 276-281), не может предаваться безумной истерике по поводу смерти Патрокла (388 е со ссылкой на XXIII 12-23, XXIV 9-12), не должен был выдавать труп Гектора за выкуп (390 е со ссылкой на Il. XXIV 175-176, 503, 555-558, 592-595), не должен был издеваться над трупом Гектора (391 b со ссылкой на И. XXII 395-405), не должен был приносить пленных троянцев в жертву за Патрокла (там же, со ссылкой на Il. XXIII 175-178), не может дерзко ослушиваться божеств-рек Ксанфа (там же, со ссылкой на И. XXI 233-283) и Сперхея (там же, со ссылкой на Il. XXIII 141-151). И уж тем более Ахилл не мог так неблагочестиво и злобно упрекать Аполлона и бессильно ему грозить (391 а, со ссылкой на Il. XXII 14-20). И вообще, с точки зрения Платона (391 с), Ахилл не может страдать скупостью и корыстолюбием, а также кичливостью перед богами и людьми (Il. XXI 183-199). Гомеровского Ахилла Платон, можно сказать, почти целиком вычеркивает из Гомера и вообще из поэзии. Приам, по рождению близкий к богам, тоже не должен так унижаться перед Ахиллом, другими греками и троянцами (388 b, со ссылкой на Il. XXII 415, XXIV 477-512). Поэт Стесихор, осудивший однажды Елену и потому ослепший, в дальнейшем покаялся в этом, восхваляя Елену, и потому прозрел, а вот Гомер так и остался слепым (Phaed. 243 ab).

В-пятых, Платон обрушивается на полную жизненную бесполезность, а зачастую даже на глубоко вредный характер изображения у Гомера и обыкновенных людей. Гомер не строил городов и не был законодателем, так что в этом отношении люди ровно ничего не получили от него для себя полезного (X 599 de). Гомер мог хорошо изображать войну, но сам военачальником не был; и в этом отношении его деятельность для людей тоже бесполезна (599 е).

Он не был никаким мудрецом и мастером ни в никаких полезных искусствах (600 а). Гомер не мог воспитать ни одного приличного гражданина; и не существует никакого гомеровского образа жизни, как говорят, например, о пифагорейском образе жизни (600 b-е). У Гомера мы читаем о наградах для справедливых людей согласно молве, а не согласно их справедливости по существу (II 363 bc со ссылкой на Od. XIX 109-114). Справедливость не нуждается ни в чем, ни в наградах, ни в славе, как это утверждают Гомер и Гесиод, но она имеет самодовлеющее значение (X 612 b). Плохо говорит Гомер также и о том, что голодная смерть самая плохая (III 390 b со ссылкой на Od. XII 341-342). Гомеровское изображение роскошных яств может создавать у юношей только привычку к невоздержанности (390 а со ссылкой на Od. IX 8-11).

в) Если теперь подвести итог платоновской критике Гомера, то основной упрек Платона Гомеру заключается в том, что, создавая свои художественные образы, Гомер плохо различает в них сущность изображаемого и образ этого последнего. Отсюда, по Платону, у Гомера возникает множество совершенно неприемлемых художественных образов, с которыми нужно не только бороться, но нужно прямо их изгонять из памяти образованных людей, особенно детей и подростков.

Отсюда а) в логическом отношении гомеровские изображения лживы и противоречивы, б) в моральном отношении они безнравственны и губительны, в) в общественном отношении и особенно г) впедагогическом отношении они поселяют разврат и разложение, д) в художественном отношении они фальшивы и безвкусны и, наконец, е) в религиозном отношении они кощунственны, богохульны и основаны на дерзкой и балаганной трактовке небесных богов, подземных богов и героев.

Такой ужасающий итог платоновской критики Гомера, как это ни удивительно, нисколько не противоречит у Платона общей высочайшей художественной оценке Гомера, которую он весьма часто и специально подчеркивает.

5. Положительное отношение к Гомеру

а) Желая восхвалить мужество и бесстрашие, Платон (Apol. 28 cd) вспоминает из Гомера того же самого развенчанного им Ахилла, который из страха сделать постыдное презирает опасность (здесь имеются в виду, вероятно, такие тексты, как Il. XVIII 90-104). Умение властвовать над собой тоже иллюстрируется посредством указания на Гомера (R. Р. III 390 b; IV 441 bc; Phaed. 94 d; ср.: Od. XX 16-21).

Ахейцы у Гомера (Il. III 8-9, IV 431) хорошо поступают, когда идут в строю молчаливо, тем самым выражая свое уважение к вождям (R. Р. III 389 е).

Очень хорошо у Гомера (Il. IV 412) Диомед пресекает критику Агамемнона как верховного вождя Сфенелом (тот же текст Платона).

Гомер иной раз, по Платону (Il. VII 321), правильно изображает справедливое распределение наград (R. Р. V 468 cd). Квалификация многих героев как "богоподобных" тоже является у Гомера часто весьма справедливой (VI 501 b), для чего из Гомера можно было бы привести много разных мест, например Il. I 131, где, между прочим, таковым эпитетом награжден не кто иной, как опять-таки столь глубоко раскритикованный Платоном Ахилл.

Правильно Одиссей возражает у Гомера (Il. XIV 96-102) Агамемнону относительно приведения в порядок кораблей, чтобы воины стремились в бой, а не к кораблям (Legg. IV 706 е – 707 а).

Одобряется (Lach. 191 а) гомеровское изображение (Il. V 223) коней Энея для подтверждения мысли о том, что можно быть смелым и в то же время отступать.

Выше (стр. 70) мы уже приводили платоновский текст (Legg. II 658 d) о необходимости присудить наивысшую награду рапсодам, хорошо исполняющим Гомера и Гесиода. Платоновский Сократ (Apol. 41 а-с) хотел бы встретиться в загробном мире с разными великими людьми, и в том числе с Гомером. В конце концов, Гомер рассматривается у Платона в контексте размышления о "добрых" людях (R. Р. V 468 е) и квалифицируется (Phaed. 95 а) даже как "божественный поэт".

Начиная свою ниспровергающую критику Гомера, Платон (R. Р. X 595 а) говорит о "какой-то своей любви и уважении", питаемом им к Гомеру с детства, и называет его "первым учителем и вождем всех этих трагических красот". Критикуя и изничтожая сверху донизу подражательную поэзию, Платон (607 d) выражает свое художественное восхищение перед нею, особенно когда созерцает ее в стихах Гомера. Платон (605 с) не только вносит Гомера в число трагических поэтов, но и вообще для него (598 е) Гомер – "вождь трагедии". Несмотря на жесточайшее ниспровержение творчества Гомера, Платон (606 е – 607 а) все-таки пишет:

"...если ты... встретишься с хвалителями Гомера, которые говорят, что этот поэт воспитал Элладу и, ввиду благоустроения и развития человеческих дел, стоит того, чтобы, перечитывая его стихотворения, изучать их на память и по тем правилам строить всю свою жизнь, то ты люби их и приветствуй как людей наилучших, какими только они могут быть, и соглашайся, что Гомер – поэт величайший и первый из трагиков..."

В частности, Гомер, по Платону, вовсе не худо разбирался в том, какова сущность отдельных богов. Так, многие знатоки Гомера, с точки зрения Платона, совершенно правильно толкуют поэта, в том смысле, что "Афина воплощает ум и самое мысль" (Crat. 407 ab). Платон даже и вообще не отвергает мифов целиком и полностью. Он только требует от поэтов, чтобы выбирались и излагались лучшие мифы, без всякой морально-общественной двусмысленности (R. Р. II 377 с).

б) Таким образом, в результате обзора положительных высказываний Платона о Гомере, необходимо думать, что вся приведенная у нас выше уничтожающая критика Гомера Платоном нисколько не мешает самой высокой художественной оценке Гомера у Платона. Единственно, чем уязвлен Платон, – это морально-общественным ригоризмом и суровостью, требованиям которых Гомер, конечно, далеко не всегда соответствует; и тут Платон, со своей точки зрения, совершенно прав. Однако глубочайшая оценка художественного творчества Гомера и даже несомненная интимная близость к нему чувствуются у Платона на каждом шагу; и он сам этого не только не скрывает, но даже постоянно подчеркивает.