А.Ф.Лосев. ИСТОРИЯ АНТИЧНОЙ ЭСТЕТИКИ. ВЫСОКАЯ КЛАССИКА (24)

4. Ритмика и метрика

Учение Платона о ритмах и о метрах, к сожалению, тоже не обладает для нас достаточной ясностью.

Один раз (Legg. V 728 e) "ритм" понимается у Платона настолько широко, что уже выходит за рамки всякой музыки: имущественные отношения должны строиться "в том же самом ритме", что и соотношение слишком изнеженных тел или душ и слишком грубых, то есть они должны занимать в этом смысле среднее место. "Ритм" здесь есть, очевидно, "соответствие" вообще, или "пропорция", "пропорциональность".

а) Что такое музыкальный ритм (rhythmos) y Платона в самой общей форме, мы уже знаем (выше, стр. 128), – это известное сочетание быстрых и медленных звуков (Conv. 137 bc). Значит, это не есть просто средство против нестройности души, с которым мы тоже выше (стр. 125) встречались (Tim. 47 de), и не просто "порядок (taxis) движения" (Legg. II 665 а), и уж тем более не просто само "движение" (Legg. II 672 е).

Однако перевод указанного текста из "Пира", приведенный у нас выше (стр. 126), пользуется терминами "долгота" и "краткость", в то время как буквально по-гречески (см. указ. текст) здесь имеются в виду "быстрота" и "медленность". Сейчас необходимо обратить на это особое внимание. Если действительно иметь в виду долготы и краткости, то "ритм", по Платону, ничем не будет отличаться от самого обыкновенного "метра", и ритмическая фигура ничем не будет отличаться от "такта". Но у Платона есть тенденция различать ритмику и метрику и противопоставлять их.

Прежде всего, когда Платон (Crat. 424 с) в нарастающем порядке перечисляет категории "букв" (то есть отдельных звуков), "слогов" (сочетаний звуков) и "ритмов", то под ритмом здесь явно понимается сочетание слогов, что в стихосложении обычно именуется метрической стопой. Когда, далее, наряду со "стихами", говорится о "ритмических долях" (Legg. VII 810 b memata), то ритм, очевидно, мыслится здесь опять разделенным на стопы. "Фигуру (Schemata) в ритмах" (Legg. II 660 а), вероятно, тоже надо понимать метрически. Характеризуя дактиль по Дамону, Платон (R. Р. III 400 b) прямо говорит уже не о "быстроте" и "медленности", но о "долготе" и "краткости".

С другой стороны, уже одно то, что термин "ритм" употребляется у Платона в одной и той же фразе наряду с явно метрической терминологией, ясно свидетельствует о том, что "ритм" и "метр" для Платона вовсе не одно и то же. О "мелосе, ритме и метре (metron)" (Gorg. 502 с) Платон явно говорит с различением "ритма" и "метра". О "метре, ритме и гармонии" читаем еще раз (R. Р. X 601 a). Bainein en rhythmöi (Legg. II 670 b) может значить только "маршировать в такт". В суждении о том, что движение тел, будучи измерено числами, измеряется "ритмом и тактами (metra)" (Phileb. 17 d), ритмика тоже не есть метрика.

б) Ради терминологической ясности нам необходимо изучить также и те места из Платона, в которых употребляется термин metron.

О том, что в общефилософском и общеэстетическом смысле это есть "мера", мы уже говорили70 в другом месте, где указывали на разные интересные семантические оттенки этого термина и подвели систематический итог, возводящий это слово к целому платоновской философии. Сюда можно было бы прибавить еще и знаменитое протагоровское суждение о том, что "человек есть мера всех вещей", которое обсуждается и у Платона (Theaet. 152 a, 183 b, 168 d; Grat. 385 e). Ясно, что для Платона, критикующего теорию голого субъективизма и эмпиризма, такое учение вполне равносильно учению о том, что мерой всех вещей является свинья, кинокефал (существо с собачьей головой) и вообще любое чувственно воспринимающее животное, а такой субъективист и эмпирик по своей мудрости равен не богу, но "лягушачьему помету" (Theaet. 161 cd). А подлинной мерой, по Платону (Legg. IV 716 с), является бог. Другими словами, мерой мудрости является вовсе не каждый человек сам по себе (Theaet. 161 е), поскольку такая мудрость была бы лишь относительной (179 b).

Все такого рода тексты, конечно, не имеют никакого отношения к метрике как к учению о чередовании долгот и краткостей. Однако всякий скажет, что имеется в виду та или другая более или менее текучая устроенность и соразмерность. Здесь – не просто разделение на промежутки, но какая-нибудь выполненность, исполнение и погруженность четко и неподвижно раздельного в текучее становление. А это значит, что здесь, далеко за пределами всякой музыки, имеется в виду нечто ритмическое, а не просто метрическое. Точно так же не метрически, а ритмически нужно понимать "меру" в словах: "У кого есть ум, для того мерою слушания рассуждений бывает целая жизнь" (R. Р. V 450 b). Таков же и другой текст (VI 504 с):

"Мера подобных вещей, если хоть немного не соответствует сущности, бывает не очень сообразною, ибо ничто несовершенное ничему не может быть мерою, хотя иным что-нибудь такое иногда кажется и достаточным, так что своих исследований они далее уже не простирают".

Понятие совершенства, находимое нами в этом тексте, конечно, далеко выходит за пределы простой раздельности на долготы и краткости.

Далее, Платон имеет представление не только о музыке, построенной на основе четкой числовой структуры, но и о такой музыке, которая не соблюдает этой числовой четкости, поскольку обоснована на простой привычке или опыте, неустойчива и пользуется метрами, как мы сейчас сказали бы, ad libitum, что, конечно, приближает метрику к ритмике (Phileb. 56 а): такова "музыка, строящая созвучие не на мере, но на чуткости, приобретаемой упражнением"; "такова же и вся часть музыки, относящаяся к кифаристике, потому что она ищет меру всякой приводимой в движение струны по догадке и вследствие этого содержит в себе много неясной примеси, устойчивого же – мало". В этом тексте "метр" понимается ближе к метрике в нашем смысле слова и даже противопоставляется возможному его ритмическому разнообразию в случае его художественного исполнения. Здесь, несомненно, имеется в виду не просто метрика, но и артистическое или вообще произвольное исполнительство метрической системы. Всякое музыкальное произведение определяется известной системой долгот и краткостей, которая является одной и той же для любого исполнительства. Тем не менее исполнитель, в соответствии со своими собственными художественными намерениями, может одно из этой метрической системы удлинить, другое по времени сократить, задерживаясь или ускоряя свой темп в отношении любого элемента той метрической системы, которая создана композитором. Такое произвольное и самое разнообразное исполнение одной и той же метрической системы сейчас мы называем ритмом, ритмикой музыкального движения. Несомненно, когда Платон (Tim. 39 d, 53 а) говорит о "метрах" движения космоса, он тоже имеет в виду скорее не метрику, в нашем смысле слова, но ритмику. Близки к этому и тексты о "мере" для скоростей (Legg. VIII 836 а), для судебных дел (XII 957 а), для имущественного состояния (IV 719 е), для царского правления (III 692 а). Словом, так или иначе, но под своим термином "метр" Платон часто понимает не метрическую, но именно ритмическую фигуру или нечто к ней близкое.

С другой стороны, термин metron не только употребляется в собственно метрическом смысле слова, как фигура, состоящая из долгот и краткостей, но даже и в своих внемузыкальных значениях часто содержит элементы более или менее механического дробления цельного процесса на отдельные, противопоставленные друг другу части. Этот термин употребляется в вопросе о разделении соседских земель (Legg. VIII 843 е), о похоронах через три дня после смерти (XII 959 а), о правильном разделении разных классов похорон людей в зависимости от их положения в обществе (959 d), о равенстве по "мере, весу и числу" – в противоположность равенству в более глубоком смысле слова (VI 757 b), о мерах разделения времени (XII 947 b), об употреблении "мер и орудий" в строительном искусстве (Phileb. 56 b), о "мере" сухих и жидких тел (Legg. V 746 d).

В смысле этой четкой разграниченности цельного времени или пространства термин "метр" употребляется у Платона и в логическом и в космологическом плане. Когда свое Единое Платон берет в абсолютном смысле и вообще запрещает употребление здесь каких бы то ни было логических категорий, то запрет употребления категории меры, очевидно, предполагает чисто логическую определенность и отграниченность этой "меры" (Parm. 140 bc). Искусства, "которые входят в круг занятий истинно философствующих", "отличаются необычайной точностью и истинностью в отношении мер и чисел" (Phileb. 57 d). "Меры" здесь есть форма логической или геометрической структуры. Наконец, когда в своем шарообразном космосе Платон трактует о центре, то мера протяжения от этого центра до периферии считается повсюду одинаковой (Tim. 62 d). Таким образом, изучаемый нами термин даже и во внемузыкальной области имеет тенденцию указывать на более или менее механическую раздельность, лишенную ритмических моментов в собственном смысле слова.

Далее, термин "метр" употребляется у Платона и в собственно метрическом смысле слова. В поэме Псевдо-Гомера "Маргит" менее удачное слово употреблено вместо более удачного только потому, что это последнее не входило в "метр" (Alcib. II 147 d). При помощи "метров" говорит поэт, а без метров говорит прозаик (Phaedr. 258 d), каковое противоположение мы находим и дальше (277 е). Такое же сопоставление и в других местах: об ораторах, которые говорят "при помощи метра" (267 а), о Пармениде, писавшем метрами и прозой (Soph. 237 а; ср. R. Р. И 380 с; Legg. X 886 с, IX 858 с). "Говорить без метра" (R. Р. III 393 d) или говорить "без метров" (Legg. VII 809 b), противопоставлять "мелос" (то есть песенные размеры) и "какой-нибудь другой метр" (R. Р. X 607 d) или просто "метры" (Conv. 187 d), сопоставление метров и ритмических долей (Legg. VII 810 b) или музыки и метров (Conv. 205 с), также "слов" и "метров" (Legg. II 669 d) или метров с пением и "разума" (Lys. 205 а), гексаметр среди других метров (Legg. VII 810 е), – все подобного рода выражения и фразы у Платона почти всегда предполагают "метр" именно в метрическом, а не в ритмическом смысле слова.

Таким образом, терминологический анализ текстов, содержащих термины "ритм" и "метр", свидетельствует о том, что Платон прекрасно различал метры как способы того или другого распределения долгот и краткостей (как это мы вообще находим в античной метрике) и ритмы как способы того или другого исполнения, а следовательно, той или иной темпоральной модификации исходного костяка метрической системы. Исследование обнаруживает также и то, что при случае свою ритмику Платон склонен понимать метрически, а свою метрику – ритмически. Это обычное для Платона смешение категорий.

Но есть один момент, с которым мы сейчас столкнемся при изложении собственных мыслей Платона о ритмике, уж во всяком случае, сближающий и ритмику и метрику с чисто жизненными процессами.Ритмы и метры, как и лады, получают у Платона обязательно моральную характеристику, а это уже, во всяком случае, запрещает понимать платоновские ритмы и метры только в виде неподвижных математически-временных структур. Поэтому даже там, где Платон говорит в буквальном смысле о комбинации долгот и краткостей, нужно обязательно иметь в виду моральное назначение ритмики и метрики, что, следовательно, исключает только одно математически-временное понимание их. Теперь мы перейдем к единственному оставшемуся нерассмотренным у нас небольшому рассуждению о ритмах и метрах (R. Р. III 399 е – 403 с).

в) По-видимому, Платон чувствует себя в этом отрывке не очень уверенно, потому что он несколько раз говорит о трудности и малопонятности предмета, а в своих рассуждениях ссылается на музыканта Дамона, у которого он якобы и позаимствовал все эти сведения о ритме.

Уже с самого начала этого отрывка, еще до музыкально-теоретического рассмотрения ритмики, Платон спешит сказать, что его не будут интересовать разнообразные ритмы и их baseis (вероятно, нечто вроде нашего понятия такта или стопы), а только такие ритмы, которые "приличны жизни добропорядочной и мужественной" (399 е). Тут же выставляется тезис о приноровлении стоп (в данном случае прямо употребляется термин poys) и мелодии к словам, а не слов к стопе и мелодии (400 а).

Что касается самой структуры ритма, то Платон здесь же в самом начале говорит о трех родах ритмов, хотя в дальнейшем характеризует только один из таких ритмов и ничего не говорит о двух других. По-видимому, здесь имеется в виду общее античное деление стоп на равные, полуторные и двойные, то есть Платон понимает здесь под ритмами самые обыкновенные метрические стопы. Как гласит элементарное изложение античной метрики, равные стопы – это те, где долгая, или сильная часть стоп по своей долготе соответствует краткой, или слабой, части (таковы, например, дактиль, анапест, спондей); двойные стопы – те, в которых сильная часть стопы вдвое превышает слабую (например, хорей, ямб, ионики); полуторные, в которых сильная часть стопы в полтора раза превышает слабую часть (пеоны, бакхий, антибакхий, кретик). Этой элементарной метрики Платон не излагает, а только указывает на тройное деление стоп. Характеризует же он только один дактиль, да и то весьма неуверенно, со ссылкой на Дамона, и без всякой характеристики упоминает еще ямб и трохей, или хорей (400 b-с). Дактиль он называет "браннозвучным" и "героическим". Ясно, что под именем ритмики у Платона идет разговор о самой обыкновенной метрике.

Полагая, что ритмы должны соответствовать словам, а не слова ритмам, Платон рассуждает здесь о том, что "благоприличие" и "неблагоприличие" должны следовать "благоразмеренности" и "неблагоразмеренности", а эти две последние категории соответствуют "хорошей" или "плохой" речи (400 cd). Из подобного утверждения Платона явствует, что в музыкальной структуре его в конце концов вовсе не интересует ни ритмика, ни метрика; хорошая размеренность звуков диктуется для него только словами, которые сопровождаются музыкой. Если словесный текст высок в моральном отношении, то и сопровождающая его музыкальная мелодия тоже оказывается моральной и вполне допустимой, независимо от ее ритмико-метрического построения.

Это не представляется нам удивительным, потому что у Платона есть подобные же рассуждения и в отношении ладов (мы приводим их выше, на стр. 130). "И хороший подбор слов, и гармоничность, и благоприличие, и благоразмеренность сообразуются с благонравием", причем "благонравие" Платон понимает здесь не в качестве случайного психологического настроения, но строго морально (400 de). Благоприличие и благоразмеренность в этом смысле являются не только признаком хорошей музыки, но, по Платону, далеко выходят за пределы музыкального искусства:

"Этим-то ведь все отпечатлевается и в живописи, и в каждом художестве, это всегда есть и в тканье, и в раскрашивании, и в постройке дома, и в отделке всякой утвари, даже в природе тел и растений. Благоприличие и неблагоприличие имеют место везде. И неблагоприличие, неблагоразмеренность, негармоничность суть сестры злословия и злонравия; а противные свойства сродни противному, бывают сестрами, или подражаниями рассудительности и доброго нрава" (400 е – 401 а).