А.Ф.Лосев. ИСТОРИЯ АНТИЧНОЙ ЭСТЕТИКИ. ВЫСОКАЯ КЛАССИКА (53)

§6. Отдельные иллюстрации общего соматического прасимвола73

1. Вещество. Благовония

Справедливость и прочие добродетели должны быть так же отчетливо представляемы, как отчетливо мыслим мы о числах, величинах и весах (Euthyphr. 7 b-d). Вещи, возникающие как результат становления идей, возникают как золотые вещи, отливаемые в определенную форму (Tim. 50 ab), или как восковые и глиняные – из воска и глины (50 cd). Материя ровно ничего не привносит от себя в идею для того, чтобы идея могла осуществиться в материи наиболее чисто. Так же и благовонные мази составляются из влаги, которая сама по себе уже не имеет никакого запаха, а весь аромат благовонной мази определяется только употребленным здесь благовонным веществом (50 е). Идея, следовательно, есть благовонное вещество.

Променять меньшую красоту на большую значит выменять медь на золото (Conv. 218 е). Отделить от политического искусства все ему чуждое – это значит путем разных больших усилий из металлической смеси получить чистое золото (Politic. 303 de). Хотя справедливость трактуется у Платона и "драгоценнее всякого золота", тем не менее поиски ее сравниваются у него с поисками золота (R. Р. I 336 е). При обсуждении разных видов справедливости и блага Платону хочется, чтобы эти виды отличались между собою так же четко, как серебро и железо (Phaedr. 263 ab).

2. Зрение

Ставя зрение вообще выше всяких других чувственных ощущений (R. Р. VI 507 е – 508 а), Платон очень часто говорит: "око души" (VII 533 d, 540 a; Soph. 254 а); глаз человека видит глаз другого человека, и тем самым душа созерцает самое себя, разум и бога (Alcib. I 133 а-с); у Платона – целая теория перехода душ из области света в область тьмы и от тьмы к свету (R. Р. VII 518 а – 519 b) ; во время своего небесного путешествия душа одно видит, другое не видит (Phaedr. 248 а) или "видит частицу истины" (248 с); душа мудреца имеет хорошее зрение (R. Р. VII 519 а); вечная красота блестит (Phaedr. 250 bc; ср. de); знаменитый пещерный символ весь наполнен у Платона зрительными аналогиями (514 а – 517 с); платоновская эстетика, как мы видели выше (стр. 242), вообще есть философия солнца, так что "глаз есть солнцеобразнейшее из чувственных орудий" (VI 507 b – 509 а)74. Платоновская эстетика также есть и философия света вообще, как это мы тоже отмечали выше (стр. 241)75.

Познавательное значение имен зависит от сочетания тех или других звуков, подобно тому как и живописцы для изображения того или иного красочного предмета пользуются смешением разных красок (Crat. 424 b – 425 b). Справедливость можно изучать в отдельном человеке, но это значит пытаться разбирать мелкий текст слабыми глазами; поэтому сначала лучше изучать справедливость в обществе, и тогда это будет равносильно использованию крупного шрифта при помощи достаточного зрения (R. Р. II 368 d – 369 а).

3. Слух

Сочетание логических понятий или невозможность их сочетания совершается так же, как и в речи, – одни звуки приходят в определенное и осмысленное сочетание, другие же не приходят (Soph. 252 е – 253 а). Точно так же сочетания или несочетания понятий подобны таким же результатам в области объединения музыкальных тонов (253 ab). Сущность дела выражается при помощи сочетания букв или звуковне самих по себе, но имеющих значения (Crat. 393 d). Диалектическое изучение одного и многого прямо иллюстрируется у Платона установлением определенного количества звуков, речевых и музыкальных,вместо отвлеченных принципов предела и беспредельного (Phileb. 16 b – 18 b). Справедливость и вообще настроена как благозвучный и гармоничный музыкальный аккорд (R. Р. IV 443de).

4. Питание

Однако душа не только видит солнечный свет истины и мрачные низины лжи. Платон весьма охотно пользуется в данном случае также и метафорами из области еды, питания, голода и насыщения. Душапитается знаниями, а софисты являются в этом смысле торговцами весьма плохой пищи (Prot. 313 cd). Крылья души "вскармливаются и взращиваются" божественным, то есть прекрасным, мудрым и доблестным и тому подобным (Phaedr. 246 de). Боги поднимаются на своих колесницах к небесной вершине на "праздничный пир" созерцания (247 ab). "Мысль бога питается разумом и чистым знанием, как и мысль всякой души... Поэтому она, когда видит сущее хотя бы время от времени, любуется им, питается созерцанием истины и блаженствует" (247 d). "Насладившись (буквально – "наевшись")созерцанием всего, что является подлинным бытием", душа приходит домой; а ее возничий ставит коней колесницы души к яслям, кормит амвросией и нектаром (247 е). Оставшиеся вне подлинной истины души "питаются только представлениями" (248 b). На лугах истины душа находит наилучшее питание (248 bс). При правильном питании душа сохраняет в себе космические обороты тождества и различия; но она их теряет, когда лишается правильной пищи ума и образованности (Tim. 44 с). Голодное тело насыщается хлебом и питьем, а душа насыщается "истинным знанием" (R. Р. IX 585 ab, 586 а). Желания души тоже основаны на своеобразном голоде и насыщении (IV 437 b – 438 b); "ненасытное всю жизнь искание" может приводить к "алчному копанию в своей душе", а также к погоне за разнообразной пищей и питьем, золотом и серебром, за сладострастным пресыщением, наподобие зверя (Legg. VIII 831 d – 832 а). Дурное и безнравственное искусство приводит к тому, что воины "питаются образами зла" и как бы поедают "дурную траву", и в результате такого собирания себе в пищу "многого и ненужного накопляют у себя в душе великое зло" (R. Р. III 401 bс). Правильный ветерок поэзии приводит к хорошему питанию души; а поэтому для души "главнейшая пища заключается в музыке", если кто питается правильно (401 d). Это правильное мусическое воспитание приводит к навыку правильно оценивать прекрасное и им питаться (401 е), и "в музыке есть для этого пища" (402 а).

5. Природа и жизнь

С картинами искусства, в свете которых Платон понимает свою эстетику, да и всю свою отвлеченную философию, соперничают и часто привлекаемые им образы природы и жизни.

"Открытое море красоты" должен представлять всякий, кто любит и мыслит (Phaedr. 210 d). В отрицательном смысле о "море слов", которым отличался Протагор, читаем в соответствующем диалоге (Prot. 338 а). Но тут образ сложнее: Сократу нужно ослабить "вожжи речей", чтобы они не были такими краткими; а Протагору "не надо натягивать все канаты и пускаться с попутным ветром в открытое море речей, потеряв из виду землю". Но о "глубоком и широком море речей" Платон говорит и в положительном смысле (Parm. 137 а).

Когда души вращаются по небосводу, они начинают видеть занебесное "поле истины", потому что там "на лугах" имеется для них наилучшая пища (Phaedr. 286 bс). В подземном мире суд происходит тоже "налугу" (Gorg. 524 а). На небесном "лугу" происходит свидание душ, пришедших с неба и с земли (R. Р. X 614 е). О небесном "луге" имеются и другие тексты (616 b). Голова возничего "поднимается в занебесноеместо" (Phaedr. 248 а). Поэзия веет на нас легким и нежным ветерком как бы из здоровой местности (R. Р. III 401 cd).

Идея, распределяясь по отдельным вещам, нисколько не отчуждается от самой себя, как и день, хотя он тоже охватывает множество предметов (Parm. 131 ab). Завеса покрывает много предметов и является одной для всех, хотя это не мешает тому, чтобы каждый отдельный предмет покрывался только какой-нибудь частью этой завесы (там же). Если нет одного, рассуждает Платон (164 с – 166 с), то нет и ничего иного, и всякий отдельный момент этого иного будет дробиться в беспредельную, то есть вполне иррациональную, множественность. Здесь Платон для выражения понятия момента или элемента в области иного употребляет физический термин "масса" (ogcos) и говорит об ее "дроблении", подобно тому как во сне нечто единое вдруг рассыпается в неопределенное множество. Таким образом, даже в диалектике чистых категорий Платон отнюдь не чуждается физических символов.

6. Ремесла и искусства

Огромное символическое значение имеют для Платона самые разнообразные ремесла и искусства.

Необходимо указать прежде всего на то, что творческое начало в идеальном мире Платон наименовал не иначе, как демиургом, то есть мастером, и, следовательно, вся организация космоса мыслится им как результат работы универсального мастера в универсальной мастерской (Tim. 40 с, 41 а, 46 е, 59 а, 68 е, 69 с, 75 b).

Диалектическое отношение между идеей и материей – это есть у Платона тканье (Parm. 129 d – 130 а), и отношение между бытием и небытием есть результат сплетения, тоже похожего на изделия ткацкого ремесла (Soph. 239 с – 240 с), что подтверждается и другими местами (Politic. 281 а). "Царское ткачество" заключается в том, чтобы путем сплетения разных добродетелей в людях создавать "мягкую" и "плотную" "ткань" для занятия ими государственных должностей (310 е – 311 а). Отношение души к телу тоже мыслится как ткачество: душа ткет тело (Phaed. 87 а – 88 b, с пояснениями 80 с-е). Имя функционирует в учении и познании как челнок для разделения основы в ткацком ремесле или как бурав для сверления в других ремеслах (Crat. 387 е – 390 а).

Для того чтобы конкретизировать свои отвлеченные рассуждения, Платон постоянно прибегает к живописным (тексты выше, стр. 161), скульптурным (тексты выше, стр. 171) и архитектурным (тексты выше, стр. 173) образам. Среди этих многочисленных текстов некоторые весьма значительны и для нашего понимания платоновской эстетики являются решающими. Все небесное или невидимое рисуется в видимом, как картина живописца. Идеальное государство пишется как живописная картина. Весь божественный идеальный мир является на земле скульптурно. Высшее благо – это не только солнце, которое все освещает и которое делает все видимым, но и огромный, универсальный космический дом. Когда любящий видит любимое лицо, возница его души устремляется "к природе самой красоты" и "снова видит ее, воздвигнутую вместе с воздержанностью на чистом и священном возвышении" (Phaedr. 254b). Ясно, что красота мыслится здесь как скульптурное изваяние, помещенное на возвышении. Когда Платон говорит о том, что требуется неподвижное, но благоговейно почитаемое и священное (semnon cai hagion), то есть имеющее и жизнь и ум (Soph. 248 е – 249 b), то, очевидно, высшая красота опять-таки мыслится им здесь скульптурно. Наверняка можно сказать, что и то самотождественное, которое достойно величайшего почитания (Phileb. 53 de, semnotaton), тоже мыслится Платоном скульптурно.

7. Врачевание (здоровье и болезнь)

Платон упорно и много раз трактует справедливость как физическое здоровье и несправедливость как физическую болезнь (R. Р. IV 444 с – 445 b). Тут же у него постоянные ассоциации с врачебным делом,с поварским искусством, с косметикой и пр. (ср. Gorg. 464 а – 465 е).

Прямо говорится "лечить душу" (Crat. 440 cd), дурной человек, связанный с такими же дурными людьми, "неисцелим" (Legg. V 728 с). Дурные люди могут исцеляться от совершаемого ими зла (731 cd). Воспитание добрых граждан есть то же, что и гимнастическая муштра и тренировка для спортсменов (VIII 830 а). Государство различает исцелимых и неисцелимых преступников и принимает каждый раз для этого соответствующие меры (IX 862 с, е). А. де Мариньяк76 правильно напоминает, что три диалога: "Хармид", "Лахет" и "Лисий" мыслятся на фоне палестры или гимнасия. В "Евтифроне" (2 а) прямо говорится о частом посещении Сократом Ликея. После знаменитого пира у Агафона Сократ опять-таки отправляется прямо в Ликей и только к вечеру идет домой отдыхать (Conv. 223 d). В этом же Ликее Сократ дискутирует с софистами Евтидемом и Дионисидором (Euthyd. 271а).

Возражающий Сократу Кебет говорит о воплощении души в тело как о начале ее болезненного существования (Phaed. 95 d). Партийные распри в государстве приводят его в болезненное состояние, наподобие больного тела (R. Р. VIII 556 е). Не что иное, как особого рода заболевание приводит государство к гибели, а именно к олигархии, демократии и тирании (563 е), и эта болезнь рассматривается у Платона специально (564 а-с). Закон для души граждан – то же, что здоровье для тела (Gorg. 503 е – 505 с). Защищая винопитие как известный метод психологического испытания людей, Платон вспоминаетбольницы и гимнастические упражнения (Legg. I 646 b-е). Винопитие и вообще призывается на службу государству (650 b). Младенцы и больные требуют сладких лекарств; и чтобы приучить их к правильному лечению, надо вредные лекарства подносить в горьком виде, а это и должно быть примером для законодателя (II 659 е – 660 а; ср. III 687 с). Врачевание – для тела, а красноречие – для души (Alcib. I 133 с; Phaedr. 270 bc). Тело нужно лечить не столько физически, сколько психически и духовно, путем, как говорит Сократ, особого рода "приговоров" (Charm. 155 е – 157 с, 175 е – 176 b; R. Р. X 604 cd, в противоположность неправильным внушениям II 364 bс, IV 426 b).