Адорно Т. Негативная диалектика. (29)

| АДОРНО (ADORNO) ВИЗЕНГРУНД-АДОРНО (WIESENGRUND-ADORNO) ТЕОДОР |
НЕГАТИВНАЯ ДИАЛЕКТИКА | ИССЛЕДОВАНИЕ АВТОРИТАРНОЙ ЛИЧНОСТИ

Диалектика тождества

Мышление, погружаясь в ему сначала противостоящее – в понятие, и убеждаясь в его имманентно антиномическом характере, находится в плену идеи о нечто, существующем "по ту сторону" противоречия. Противоположность мышления к ему гетерогенному воспроизводится в самом мышлении как его внутреннее противоречие. Сфера мышления нетождественности особенного и понятия – это обоюдная критика всеобщего и особенного, процессы отождествления как суждения о том, насколько справедливо применение этих понятий; осуществилось ли особое в своем понятии. И не только сфера исключительно мышления. Если человечество должно избавиться от принуждения и давления, которое реально существует в форме отождествления, то одновременно оно должно стремиться к достижению тождества с понятием идентификации. Принцип обмена – сведение человеческого труда к абстрактной всеобщности средней продолжительности затраченного рабочего времени, не имеет ничего общего с принципом отождествления. Последний имеет в обмене свою общественную модель; без этой модели принципа тождества не существовало бы; с его помощью нетождественные единичные сущности и достижения становятся исчислимыми, соизмеримыми, тождественными. Распространение этого принципа относит к тождественному, целостности, тотальности весь мир. Если при этом принцип тождества абстрактно был подвергнут отрицанию; если он провозглашен идеалом, то это делалось ради более высокого статуса качественного, которое не подвластно редукции; этот постулат отныне не должен быть тождеством, подобием, равенством; такая логика помогала бы создавать всяческие отговорки, оправдывавшие рецидив старой несправедливости. Эквивалентный обмен с древнейших времен состоит в том, что под видом эквивалентного обменивается то, что не равно и не эквивалентно; в этом обмене присваивается прибавочная стоимость труда. Если просто аннулировать категорию меры – соизмеримость, сравнимость, то место рациональности, которая хотя и идеологически, но все же присуща принципу обмена (существует как обещание самой его возможности), займет непосредственное присвоение, насилие, которое сегодня являетсяголой привилегией монополий и разного рода клик. Критика принципа обмена как принципа мышления (его идентифицирующего принципа, принципа тождества) стремится к тому, чтобы действительно осуществился идеал свободного и справедливого обмена, который давно стал просто предлогом или отговоркой. Обмен трансцендирует только его воплощение. Если критическая теория разоблачила принцип обмена как обмена равным и одновременно не равным, то критика неравенства нацелена на равенство, в том числе и на равенство (при всем скепсисе в отношении к этому понятию) против Rancune, буржуазного идеала эгалитарности, не терпящего

136

качественно различного. Если бы каждый человек отныне располагал той частью своего живого труда, которая у него изначально изымается, то можно было бы достигнуть рационального тождества; общество преодолело бы границы унифицированного мышления по принципу тождества. Это достаточно близко к Гегелю, к его философии. Демаркационную линию с ней вряд ли можно провести, исходя из отдельных незначительных различий, – скорее, это можно сделать, если поставить вопрос: а утверждает ли сознание – теоретически и в практических своих выводах, тождество как последнее основание, абсолют и хотело бы оно это тождество закрепить и усилить; или сознание узнает в этом тождестве универсальный аппарат принуждения, в котором в итоге нуждается и оно само, чтобы спасти себя от всеобщего принуждения; спасти идеями типа "действительная свобода осуществляется только в рамках принуждения цивилизацией, но не в retour a la nature". Тотальности можно противостоять; вместе с нею и посредством нее привносится та нетождественность, которую тотальность соответствия со своим собственным понятием искажает и фальсифицирует. Негативная диалектика связана с высшими категориями философии тождества, как со своими истоками. Поэтому негативная диалектика остается ложной, неистинной, по своей логике – логико-тождественной, то есть тем, антитезой чему она задумывалась. Негативная диалектика должна опровергать себя в критическом движении, аффицирующим понятия, форма которых исследуется отрицательно-диалектически, и эти формы как бы являются самым главным. Это две различные установки – мышление, нуждающееся в любой неускользающей, устойчивой форме, является закрытым, принципиально работает на себя, чтобы имманентно подвергнуть отрицанию, отвергнуть стремление традиционной философии к замкнутой текстуре; или мышление спешит спроецировать "из себя" эту форму закрытости, превратить интенцию "к себе самому" в первое (Erstes). Формальный принцип тождества в идеализме благодаря своей собственной формализованности обладает способностью утверждать и подтверждать, что содержание существует. Это неумышленно раскрывает терминология; простые предикативные суждения называются положительными. Согласно copula, "это так, а не иначе"; в акте синтеза, за которую copula отвечает, утверждается "это не должно быть по-другому, в противном случае синтез просто неосуществим". В любом синтезе работает воля к тождеству; как априорная, имманентная мышлению задача синтез представляется позитивным и желанным; субстанция синтеза посредством его самого может примириться с Я и таким образом превратиться во благо. Это вполне определенно допускает впоследствии моральное искомое и желаемое – субъект может склониться перед чужеродным, уступить своему гетерогенному, потому что он осознает, насколько любая вещь является его вещью. Тождество является протаформой идеологии. В качестве адекватности тождество наслаждается

137

предметами, которые угнетает; адекватность – это всегда подчинение с целью порабощения и является его собственным противоречием. После невыразимого усилия, которое уготовил человек своему роду – обратить господство и главенство идеологии наконец-то против самих себя, род торжествует и вкушает плоды своей победы, превращая человека в определение его предмета, той вещи которой обладал род: то, что выпадает на долю вещи, она должна представлять и демонстрировать как свое в себе. Сила сопротивления идеологии – это ответ, который она дает, осознав сложность средств, которые использует мышление по принципу тождества, мышление вообще. Мышление обнаруживает свою идеологическую составляющую тем, что никогда не следует собственному тождественному завершению: Не-я в итоге всегда Я; чем в большей мере мышление постигает Я, тем совершеннее способы обнаружения Я в объекте. Тождество превращается в конечном счете в учение о приспособлении; объект, на который субъект должен ориентироваться, демонстрирует, что добавил субъект к объекту. Субъект должен принять идею разума – вопреки своему собственному разуму. Поэтому критика идеологии – не есть в философии нечто вторичное, чисто научное, ограниченное объективным духом и продуктами духа субъективного; это с точки зрения философии центральный пункт; критика идеологии есть критика самого конститутивного сознания.

Саморефлексия мышления

Критика сознания настигает и свои собственные иллюзии. На уровне рационального можно познать, где свободная, убегающая от себя рациональность превращается в ложную, по истине становится мифологией. Ratio превращается в иррациональность в своем необходимом движении, ошибочно утверждаясь в мысли о том, что исчезновение его (пусть даже очень утоньшившегося) субстрата является результатом собственной деятельности ratio. Если мышление бессознательно следует закону своего движения, оно действует вопреки собственному смыслу – приостанавливает мысли о мыслимом, препятствует бегству от субъективных намерений. Диктат собственной автаркии обрекает мышление на пустоту; эта пустота превращается в итоге, субъективно, в глупость и примитивность. Регресс сознания – это результат дефицита мышления в процессах самосознания. Самосознание позволяет видеть принцип тождества насквозь, но самосознание немыслимо вне идентификации, всякое определение есть отождествление. Но именно отождествление приближается к тому, что есть сам предмет как нетождественное: тождество, создавая и чеканя нетождественное, само хочет быть создано и отчеканено им. Втайне нетождественное является телосом отождествления; это то, что необходимо спасти; ошибка традиционного мышления состоит в том, что достижение тождества

138

оно считает своей целью. Сила, которая разрушает видимость тождества -это сила самого мышления: применяя формулу "Это является", расшатывают имманентную форму мысли. Диалектически познание нетождественного состоит в том, что именно познание идентифицирует, отождествляет – чаще способами, отличными от мышления по принципу тождества. Познание хочет сказать, что такое нечто, в то время как мышление тождества сообщает, чему нечто подчинено, чьим примером, образом или представителем является, – т.е. чем само нечто не является. Мышление тождества тем дальше удаляется от тождества своего предмета, чем решительнее и бесцеремоннее оно стремится добраться до сути дела. Тождество не исчезнет в результате критики тождества; оно просто качественно изменится. Элемент родства предмета к мысли об этом предмете живет в тождестве. Насмешкой является то, что быть тождественным означает, что вещь в себе соответствует своему понятию. Но идеал вещи не так просто отбросить: в упреке, что вещь не идентична своему понятию, живет и стремление понятия стать тождественным вещи. Таким образом сознание содержит тождество нетождества. Пожалуй, в этом предположении (вплоть до формальной логики) присутствует идеологический момент – тяга к чистому мышлению. Но в него ввинчивается и истинностный момент идеологии, там, где есть инструкция и указание, не должно существовать никакого противоречия, никакого антагонизма. Уже в простом идентифицирующем суждении с прагматическим элементом -получить власть над природой, овладеть ею – соединяется утопический. А должно быть тем, чем оно еще не является. Эта надежда непоследовательно привязана к тому, что прорывает оболочку и разрушает форму предикативного тождества. Для этого философская традиция имеет в своем распоряжении слово идеи. Идеи – это не ### не пустой звук; это негативные знаки, символы. Неистина любого осуществленного, достигнутого тождества является превращенной формой истины. Идеи живут в пустотах – между тем, чём претендуют быть вещи и тем, что они есть. Утопией была бы совместность (miteinander) различного. Ради них идентификация рефлектирует себя способом, аналогичным тому, как язык использует это слово за пределами логики, рассуждая не об идентификации объекта, но об идентификации с людьми и вещами. Спор в греческой античности, что познает подобное – подобное или неподобное, можно было бы разрешить только средствами диалектики. Если в тезисе "только подобное способно познать подобное" удается прийти к осознанию неуничтожимого, момента мимезиса во всяком познании и человеческой практике, то это знание превращается в неистинное, как только аналогия, в своей неуничтожимости одновременно бесконечно далекая, исчезающая [для мышления], позитивно себя полагает. В теории познания отсюда неизбежно выводится ложное следствие – объект это и есть субъект. Традиционная философия исходит из того, что познает непохожее, различное, превращая его в

139

подобное, сходное; однако таким способом она познает только себя. Идеей преобразованной философии могла бы стать идея внедрения в подобное, превращение в его внутреннее в процессах определения философией этого подобного как ей неподобного. Независимо от обязательств момент нетождественности в идентифицирующем суждении предусмотрен постольку, поскольку любой единичный предмет, принадлежащий к определенному классу, обладает определением, которое не содержится в дефиниции класса. Если понятию присуща большая выразительность, это уже не просто совокупность признаков, признаковость (Merkmalenheit) отдельных предметов, из которых выведено; значение сразу приобретает противоположное. Суждение "некто является свободным человеком" с точки зрения эмфатического мышления относится к понятию свободы. Но понятие свободы – понятие, которое обозначает намного превосходящее все то, что можно утверждать об этом человеке; так же и любит человек, согласно другим определениям, нечто большее, чем понятие своей свободы. Понятие свободы говорит не только о том, что оно применимо ко всем отдельным людям, которые могут подойти под дефиницию "быть свободным". Оно приближается к идее состояния, в котором индивиды обладают качествами, которые здесь и сейчас не могут быть никому приписаны. Разговор об одном как о свободном имеет своеобразие в sous-entendu; одному приписывается невозможное, потому что это невозможное проявляется в нем; это бросающееся в глаза и одновременно скрытое, потайное одухотворяет любое идентифицирующее суждение, которое как-то оправдывает себя. Понятие свободы остается скрытым самим собой, если используется эмпирически. Само оно не есть то, что утверждает. Так как понятие всегда должно быть понятием того, что под этим понятием понимается, оно необходимо оспоривает понимаемое. Такая конфронтация приводит понятие к противоречию с самим собой. Любая попытка исключить при помощи "операциональной", заданной дефиниции из понятия свободы то, что когда-то философская терминология назвала идеей свободы, произвольно локализует, уменьшает понятие в сравнении с тем, что оно в себе подразумевает (хотя эта локализация осуществляется ради компактности и операбельности понятия). Единичное одновременно больше и меньше, чем его всеобщее определение. Только снимая противоречие -достигая тождества между особенным и его понятием, можно подвести особенное определение "к себе"; поэтому интерес единичного состоит не только в том, чтобы сохранить себя, что отнимает у него всеобщее понятие, но также и в том, чтобы сохранить это больше (Mehr) понятия, противоположное его бедности. Вплоть до сего дня единичное познает это больше как свою собственную отрицательность, негативность. Противоречие между всеобщим и особенным состоит в том, что индивидуальности еще нет; поэтому плохо там, где она себя учреждает. Противоречие между понятием свободы и ее осуществлением остается вместе с тем и недостаточностью, несовершенством понятия; потенциал свободы стремится к критике того, во что превратила понятие свободы его принудительная формализация.