- 1025 Просмотров
- Обсудить
Н. А. Заболоцкому я выхожу из кабака там мертвый труп везут пока то труп жены моей родной вон там за гробовой стеной я горько плачу страшно злюсь о гроб главою колочусь и вынимаю потроха чтоб показать что в них уха в слезах свидетели идут и благодетели поют змеею песенка несется собачка на углу трясется стоит слепой городовой над позлащенной мостовой и подслащенная толпа лениво ходит у столба выходит рыжий генерал глядит в очках на потроха когда я скажет умирал во мне была одна труха одно колечко два сморчка извозчик поглядел с торчка и усмехнувшись произнес возьмем покойницу за нос давайте выколем ей лоб и по щекам ее хлоп хлоп махнув хлыстом сказал кобыла андреевна меня любила восходит светлый комиссар как яблок над людьми как мирновременный корсар имея вид семи а я стою и наблюдаю тяжко страшно голодаю берет покойника за грудки кричит забудьте эти шутки когда здесь девушка лежит во всех рыданье дребезжит а вы хохочете лентяй однако кто-то был слюнтяй священник вышел на помост и почесавши сзади хвост сказал ребята вы с ума сошли она давно сама скончалась пошли ребята вон пошли а песня к небу быстро мчалась о Боже говорит он Боже прими создание Твое пусть без костей без мышц без кожи оно как прежде заживет о Боже говорит он правый во имя Русския Державы тут начал драться генерал с извозчиком больным извозчик плакал и играл и слал привет родным взошел на дерево буржуй оттуда посмотрел при виде разных белых струй он молча вдруг сгорел и только вьется здесь дымок да не спеша растет домок я выхожу из кабака там мертвый труп везут пока интересуюсь я спросить кто приказал нам долго жить кто именно лежит в коробке подобно гвоздику иль кнопке и слышу голос с небеси мона... монашенку спроси монашка ясная скажите кто здесь бесчувственный лежит кто это больше уж не житель уж больше не поляк не жид и не голландец не испанец и не худой американец вздохнула бедная монашка «без лести вам скажу, канашка, сей мертвый труп была она княгиня Маня Щепина в своем вертепе и легко и славно жила княгиня Марья Николавна она лицо имела как виденье имела в жизни не одно рожденье. Отец и мать. Отца зовут Тарас ее рождали сорок тысяч раз она жила она любила моду она любила тучные цветы вот как-то скушав много меду она легла на край тахты и говорит скорей мамаша скорей придите мне помочь в моем желудке простокваша мне плохо, плохо. Мать и дочь. Дрожала мать крутя фуражкой над бедной дочкою своей а дочка скрючившись барашком кричала будто соловей: мне больно мама я одна а в животе моем Двина ее животик был как холм высокий очень туп ко лбу ее прилип хохол она сказала: скоро труп меня заменит здесь и труп холодный и большой уж не попросит есть затем что он сплошной икнула тихо. Вышла пена и стала твердой как полено» монашка всхлипнула немного и ускакала как минога я погружаюсь в благодушную дремоту скрываю непослушную зевоту я подавляю наступившую икоту покуда все не вышли петухи поесть немного может быть ухи в ней много косточек янтарных жирных сочных мы не забудем благодарны пуховиков песочных где посреди больших земель лежит красивая мамзель тут кончил драться генерал с извозчиком нахальным извозчик руки потирал извозчик был пасхальным буржуй во Францию бежал как злое решето француз французку ублажал в своем большом шато вдова поехала к себе на кладбище опять кому-то вновь не по себе а кто-то хочет спать и вдруг покойница как снег с телеги на земь бух но тут раздался общий смех и затрещал петух и время стало как словарь нелепо толковать и поскакала голова на толстую кровать Столыпин дети все кричат в испуге молодом а няньки хитрые ворчат гоморра и содом священник вышел на погост и мумией завыл вращая деревянный хвост он человеком был княгиня Маня Щепина в гробу лежала как спина и до тропической земли слоны цветочков принесли цветочек тюль цветочек сон цветок июль цветок фасон
Александр Введенский. Полное собрание
произведений в 2-х т. Москва: Гилея, 1993.
увы стоял плачевный стул на стуле том сидел аул на нем сидел большой больной сидел к живущему спиной он видел речку и леса где мчится стертая лиса где водит курицу червяк венок звонок и краковяк сидит больной скребет усы желает соли колбасы желает щеток и ковров он кисел хмур и нездоров смотри смотри бежит луна смотри смотри смотри смотри на бесталанного лгуна который моет волдыри увы он был большой больной увы он был большой волной он видит здание шумит и в нем собрание трещит и в нем создание на кафедре как бы на паперти стоит и руки тщетные трясет весьма предметное растет и все смешливо озираясь лепечут это мира аист он одинок и членист он ог он сена стог он бог но он был просто муравей в шершавой ползал мураве искал таинственных жучков кусал за тетки мужичков увы он был большой больной мясной и кожаный но не стальной он брал худую пирамиду и прославлял Семирамиду и говорил: я бледен, беден я будто крыса тощ и вреден во мне остались пустяки четыре печени да костяки но врач ему сказал граждане я думаю что вы не правы и ваше злое ожидание плевок в зеленые дубравы плевок в зеленые растенья добавлю: в мира сотворенье вот вам мое стихотворенье: «ну что зеленые, зеленые какие ж могут быть растенья и тучи бегают соленые и куры спят как сновиденья» ну что вы мне твердите право про паука и честь и травы вы покажите мне стакан в котором бегает полкан который лает гав гав гав скажу пред смертью не солгав я болен болен как дитя на мне платочков триста штук давай лечебного питья по предписанию наук так молвил больной усмехаясь на север и запад чихаясь но доктор как тихая сабля скрутился в углу как доска и только казенная шашка спокойно сказала: тоска мне слышать врачебные речи воды постепенный язык пять лет продолжается вечер болит бессловесный кадык и ухо сверлит понемногу и нос начинает болеть в ноге наблюдаю миногу в затылке колючки и плеть ну прямо иголки иголки клещи муравьеды и пчелки вот что странно он стал похожим на барана он стал валяться на кровати воображать что он на вате что всюду ходят грезы феи и Тицианы и Орфеи синицы тещи и мартышки играют в тусклые картишки но этого ничего не было ему все это показалось оно воды великой не пило все быстро в мире развязалось: стекло стоявшее доселе в связи с железною дорогой теперь кивает еле еле и стало долгой недотрогой корова бывшая женою четвероногого быка теперь качает сединою под белым сводом кабака и видит как полкан залез в большой стакан звезда казавшаяся ране одною точкою в грязи теперь сверкает на овце на котелке на торговце и все вообще переменилось о Бог смени же гнев на милость так на войне рубила шашка солдат и рыжих и седых как поразительная сабля колола толстых и худых сбирались в кучу командиры шипели вот она резня текли желудочные жиры всю зелень быстро упраздня ну хорошо ревет чеченец ну ладно плакает младенец а там хихикает испанец и чирикает воробей ты не робей ты знай что ты покойник и все равно что рукомойник так говорил больному врач держа ручные кисти над водой во фраке черном будто грач не в позументах — с бородой и с продолжительной тоской вот он какой увы стоял в зверинце стул увы увы там был аул там собиралися казаки и собиралися кусаки и грациозный разговор вели с утра до этих пор был слышен шум тяжелых шпор увы увы он был мертвец ты не носи ему овец ты не ходи к нему с посудой и не зови его Иудой где стул где поле где аул он поплясал и он уснул и снова увидал аул. Как же так?
Александр Введенский. Полное собрание
произведений в 2-х т. Москва: Гилея, 1993.
Где он стоял опершись на статую.Где
С лицом переполненным думами. Он стоял.
Он сам обращался в статую. Он крови не имел. Зрите он вот что сказал:
Прощайте темные деревья, прощайте черные леса, небесных звезд круговращенье, и птиц беспечных голоса.Он должно быть вздумал куда-нибудь когда-нибудь уезжать.
Прощайте скалы полевые, я вас часами наблюдал. Прощайте бабочки живые, я с вами вместе голодал. Прощайте камни, прощайте тучи, я вас любил и я вас мучил.[Он] с тоской и с запоздалым раскаяньем начал рассматривать концы трав.
Прощайте славные концы. Прощай цветок. Прощай вода. Бегут почтовые гонцы, бежит судьба, бежит беда. Я в поле пленником ходил, я обнимал в лесу тропу, я рыбу по утрам будил, дубов распугивал толпу, дубов гробовый видел дом и песню вел вокруг с трудом.[Он во]ображает и вспоминает как он бывало или небывало выходил на реку.
Я приходил к тебе река. Прощай река. Дрожит рука. Ты вся блестела, вся текла, и я стоял перед тобой, в кафтан одетый из стекла, и слушал твой речной прибой. Как сладко было мне входить в тебя, и снова выходить. Как сладко было мне входить в себя, и снова выходить, где как чижи дубы шумели, дубы безумные умели дубы шуметь лишь еле-еле.Но здесь он прикидывает в уме, что было бы если бы он увидал и море.
Море прощай. Прощай песок. О горный край как ты высок. Пусть волны бьют. Пусть брызжет пена, на камне я сижу, все с д[удко]й, а море плещет постепе[нно]. И всё на море далеко. И всё от моря далеко. Бежит забота скучной [ш]уткой Расстаться с морем нелегко. Море прощай. Прощай рай. О как ты высок горный край.О последнем что есть в природе он тоже вспомнил.
Он вспомнил о пустыне.
Прощайте и вы пустыни и львы.И так попрощавшись со всеми он аккуратно сложил
оружие и вынув из кармана висок выстрелил себе в голову.
[И ту]т состоялась часть вторая — прощание всех с одним.
Деревья как крыльями взмахнули [с]воими руками.
Деревья как крыльями взмахнули [с]воими руками.
Они обдумали, что могли, и ответили:
Скалы или камни не сдвинулись с места.
Ты нас посещал. Зрите, он умер и все умрите. Он нас принимал за минуты, потертый, помятый, погнутый. Скитающийся без ума как ледяная зима.Что же он сообщает теперь деревьям.— Ничего — он цепенеет.
Скалы или камни не сдвинулись с места.
Они молчанием и умолчанием и отсутствием звука внушали и нам и вам и ему.
Рыбы и дубы подарили ему виноградную кисть и небольшое количество последней радости.
Река властно бежавшая по земле. Река властно текущая.
Спи. Прощай. Пришел конец. За тобой пришел гонец. Он пришел последний час. Господи помилуй нас. Господи помилуй нас. Господи помилуй нас.Что же он возражает теперь камням.— Ничего — он леденеет.
Рыбы и дубы подарили ему виноградную кисть и небольшое количество последней радости.
Дубы сказали: — Мы растем. Рыбы сказали: — Мы плывем. Дубы спросили: — Который час. Рыбы сказали: — Помилуй и нас.Что же он скажет рыбам и дубам: — Он не сумеет сказать спасибо.
Река властно бежавшая по земле. Река властно текущая.
Река властно несущая свои волны. Река как царь.
Она прощалась так, что. Вот так. А он лежал как тетрадка на самом ее берегу.
И море ослабевшее от своих долгих бурь с сожалением созерцало смерть.
Прощай тетрадь. Неприятно и нелегко умирать. Прощай мир. Прощай рай. Ты очень далек человеческий край.Что сделает он реке? — Ничего — он каменеет.
И море ослабевшее от своих долгих бурь с сожалением созерцало смерть.
Имело ли это море слабый вид орла.— Нет оно его не имело.
Взглянет ли он на море? — Нет он не может. Но — чу!
Взглянет ли он на море? — Нет он не может. Но — чу!
вдруг затрубили где-то — не то дикари не то нет.
Он взглянул на людей.
КогдаКогда он приотворил распухшие свои глаза, он глаза свои приоткрыл.
Он припомнил всё как есть наизусть. Я забыл попрощаться с прочим, т. е.
он забыл попрощаться с прочим. Тут он вспомнил, он припомнил весь миг своей смерти.
Все эти шестерки, пятерки. Всю ту — суету. Всю рифму. Которая была ему верная
подруга, как сказал до него Пушкин. Ах Пушкин, Пушкин, тот самый Пушкин,
который жил до него. Тут тень всеобщего отвращения лежала на всем.
Тут тень всеобщего лежала на всем. Тут тень лежала на всем.
Он ничего не понял, но он воздержался. И дикари, а может и но дикари,
с плачем похожим на шелест дубов, на жужжанье пчел, на плеск волн,
на молчанье камней и на вид пустыни, держа тарелки над головами,
вышли и неторопливо спустились с вершин на немногочисленную землю. Ах Пушкин. Пушкин.<1941>
Всё
Александр Введенский. Полное собрание
произведений в 2-х т. Москва: Гилея, 1993.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.