Александр Сергеевич Пушкин. (237)

стихами общество в духе традиционной казенно-обывательской морали, как это
делал в своих "нравственно-сатирических" романах Булгарин. В этих
требованиях морализации и оценках пушкинской поэзии, как легковесной и даже
безнравственной, объединялись критики всех лагерей, от Надеждина до
Булгарина. Пушкин, решительно не принимавший этих упреков и считавший, что
он должен делать свое большое дело независимо от того, что "толпа его
бранит" и "плюет на алтарь", где горит его поэтический огонь, - ответил на
все обвинения в безыдейности и требования моральных поучений в стихах-поэмой
"Домик в Коломне" (1830). Автор самых глубоких по идейному содержанию
произведений, Пушкин в то же время отстаивал для поэзии право на
несерьезные, легкие, шутливые темы. "Есть люди, - писал он, - которые не
признают иной поэзии, кроме страстной или выспренней..." ("Путешествие В. Л.
П."; см. т. 6). Он считал более правыми "тех, которые любят поэзию не только
в ее лирических порывах или в унылом вдохновении элегии, не только в
обширных созданиях драмы и эпопеи, но и в игривости шутки, и в забавах ума,
вдохновенных ясной веселостию..." (там же). Об упреках в безнравственности
его поэзии он писал: "...Шутка, вдохновенная сердечной веселостию и минутной
игрою воображения, может показаться безнравственною только тем, которые о
нравственности имеют детское или темное понятие, смешивая ее с нравоучением,
и видят в литературе одно педагогическое занятие" ("Опровержение на
критики"; см. т. 6).
 В "Домике в Коломне" все полемично, начиная с совершенно
анекдотического ее сюжета. Сначала Пушкин думал так начать свою поэму:

 Пока меня без милости бранят
 За цель моих стихов - иль за бесцелье, -
 И важные особы мне твердят,
 Что ремесло поэта не безделье...
 Пока сердито требуют журналы,
 Чтоб я воспел победы россиян... -

 вместо всего этого он пишет поэму на "пустяковый" сюжет. Отказавшись от
этого начала, Пушкин перенес свое вышучивание критиков-моралистов в конец
поэмы:

 Как, разве все тут? шутите! - "Ей-богу".
 . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . .
 - Да нет ли хоть у вас нравоученья?
 "Нет... или есть: минуточку терпенья...

 И дальше, перечислив ряд издевательских "выводов" из своей поэмы,
заключает:

 ...Больше ничего
 Не выжмешь из рассказа моего".

 Полемический характер носит и непропорционально длинное вступление, где
Пушкин рассуждает о технических вопросах поэтического искусства: о рифмах, о
стихотворных размерах, цезурах, о трудности выбранной им строфической формы
- октавы {1}. Сами по себе эти рассуждения очень интересны, несмотря на их
шутливую форму, но вне полемической цели, всерьез, Пушкин никогда не стал бы
посвящать им столько места в стихотворном произведении. Известно его
отрицательное отношение к писателям, которые "...полагают слишком большую
важность в форме стиха, в цезуре, в рифме, в употреблении старинных слов,
некоторых старинных оборотов и т. п. Все это хорошо; но слишком напоминает
гремушки и пеленки младенчества". Так писал Пушкин в том же 1830 г., в
котором написан "Домик в Коломне", в рецензии на книгу "Жизнь, поэзия и
мысли И. Делорма" (см. т. 6). Полемически заострена была и включенная в
поэму сатирическая характеристика современных журнальных нравов, но при
публикации поэмы (лишь через три года после написания ее) Пушкин убрал это
место, как и многое другое (он сократил свою небольшую поэму почти на
полтораста стихов!) {2}, сведя его всего к двум строчкам:

 И табор свой с классических вершинок
 Перенесли мы на толкучий рынок.

 Однако в этой легкомысленно-веселой, с первого взгляда, поэме то и дело
неожиданно прорываются ноты глубокой грусти и горечи. Прервав с самого
начала свой рассказ о "смиренной лачужке", где жила вдова с дочерью (строфа
IX), поэт переходит к размышлениям, сначала грустным, затем все более
горьким и озлобленным; он должен усыплять или давить в сердце "мгновенно
прошипевшую змию"... Поэт мрачной шуткой отбрасывает эти мысли:

 Я воды Леты пью,
 Мне доктором запрещена унылость:
 Оставим это, - сделайте мне милость!

 Второй раз прерывается рассказ грустным отступлением после XX строфы,
где рассказывается о прекрасной, молодой и богатой графине и о том, что
скрывалось за ее гордостью и величавостью:

 Но сквозь надменность эту я читал
 Иную повесть: долгие печали,
 Смиренье жалоб...
 и т. д.

 Этот эпизод никак не связан с сюжетом "Домика в Коломне", но он, как и
предыдущий, приоткрывает подлинный характер с виду "легкомысленной" повести
Пушкина, за веселым, шутливым рассказом которой чувствуется грустная,
огорченная и озлобленная душа поэта...
 Описания Коломны - тогдашнего глухого предместья Петербурга, - образы
ее жителей и их мещанского быта, несмотря на шутливый сюжет, даны с
необыкновенной реалистической верностью, наблюдательностью и поэтичностью.
Они пополняют ту обширную картину русской жизни, которую создал в своих
реалистических произведениях Пушкин.
 Так писывал Шихматов богомольный. - Кн. А. А. Ширинский-Шихматов
(1785-1837), <кн. С.А. Ширинский-Шихматов (1783-1837) -В.Л.>поэт, видный
представитель реакционной литературной школы "шишковистов", "славянофилов".
Позже сделался монахом. Он славился тщательностью рифмовки в своих стихах
(избегал легких глагольных рифм).

 1) Строфа в восемь стихов, где первый стих рифмуется с третьим и пятым;
второй-с четвертым и шестым; седьмой стих рифмуется с восьмым. Сложность
этой строфы состоит в необходимости подбирать каждый раз не по две (как
обычно), а по три точных рифмы, что, по свойству русского языка, но так
легко.
 2) См. эти выброшенные Пушкиным стихи в разделе "Из ранних редакций".


 Анджело

 Написано в 1833 г., напечатано в 1834 г. Представляет собой пересказ в
форме поэмы комедии Шекспира "Мера за меру". Сюжет пьесы Шекспира взят из
итальянской новеллы XVI в. Неизвестно, знал ли это Пушкин, но его поэма
является прекрасной, высокохудожественной стилизацией итальянской новеллы
эпохи Возрождения. Простодушно-важный, иногда слегка шутливый тон рассказа,
длинный, шестистопный стих со свободной рифмовкой, придающий повествованию
спокойствие и торжественность, отдельные короткие эпизоды, из которых
складывается поэма, частые диалоги, представляющие собой великолепный
перевод соответствующих мест шекспировской комедии, - все это прекрасно
воспроизводит и стиль и всю атмосферу эпохи.
 Образы драм Шекспира восхищали Пушкина глубиной психологической
характеристики и, главное, близкой к подлинной жизни широтой, разнообразием
и противоречивостью черт их характеров. "Лица, созданные Шекспиром, - писал
он, - но суть, как у Мольера, типы такой-то страсти, такого-то порока; но
существа живые, исполненные многих страстей, многих пороков; обстоятельства
развивают перед зрителями их разнообразные и многосторонние характеры"
("Таblе-talk"; см. т. 6 <т.7. - В.Л.>). Пушкин сопоставляет два, образа
лицемера - шекспировского Анджело и мольеровского Тартюфа. "У Мольера
лицемер волочится за женою своего благодетеля - лицемеря; принимает имение
под сохранение - лицемеря; спрашивает стакан воды - лицемеря. У Шекспира
лицемер произносит судебный приговор с тщеславною строгостию, но
справедливо; он оправдывает свою жестокость глубокомысленным суждением
государственного человека; он обольщает невинность сильными, увлекательными
софизмами, не смешною смесию набожности и волокитства. Анджело лицемер -
потому что его гласные действия противуречат тайным страстям! А какая
глубина в этом характере!" (там же).
 По-видимому, Пушкин раньше думал просто перевести "Мера за меру"
Шекспира. Сохранилось начало этого перевода (см. т. 4).


 Медный всадник

 Написано в 1833 г. Поэма представляет собою одно из самых глубоких,
смелых и совершенных в художественном отношении произведений Пушкина. Поэт в
нем с небывалой силой и смелостью показывает исторически закономерные
противоречия жизни во всей их наготе, не стараясь искусственно сводить концы
с концами там, где они не сходятся в самой действительности. В поэме в
обобщенной образной форме противопоставлены две силы - государство,
олицетворенное в Петре I (а затем в символическом образе ожившего памятника,
"Медного всадника"), и человек в его личных, частных интересах и
переживаниях. Говоря о Петре I, Пушкин вдохновенными стихами прославлял его
"великие думы", его творенье - "град Петров", новую столицу, выстроенную в
устье Невы, "под мором", на "мшистых, топких берегах", из соображений
военно-стратегических, экономических и для установления культурной связи с
Европой. Поэт без всяких оговорок восхваляет великое государственное дело
Петра, созданный им прекрасный город - "полнощных стран красу и диво". Но