Александр Сергеевич Пушкин. (348)

24 марта; см. т. 9).
 Эти, казалось бы исключающие друг друга, утверждения на самом деле оба
справедливы. Лиро-эпическая форма пушкинского "романа в стихах" с его
"смесью прозы и поэзии в изображении действительности" (Белинский),
непрерывными авторскими "лирическими отступлениями", афористическими
суждениями и высказываниями на самые разнообразные темы, непринужденной
поэтической "болтовней", ироническим тоном и веселым, порой пародическим
пересмеиванием устарелых, но еще бытующих литературных традиций,
действительно очень близка к "Дон Жуану". Но по существу Пушкин не только не
следует Байрону, но и прямо противопоставляет свой роман произведению
английского поэта-романтика.
 При сходстве манеры повествования "Евгений Онегин" и "Дон Жуан"
представляют собой два совершенно различных вида романа. Действие "Дон
Жуана" перенесено в прошлое - в XVIII в. По фабуле это - любовно-авантюрный
роман с галантными приключениями условно-литературного героя. "Евгений
Онегин" - роман о современности, о пушкинском "сегодняшнем" дне, -
произведение, которое заимствует все свое содержание - образы действующих
лиц, картины быта, природы, -из непосредственно окружавшей поэта
действительности.
 Читая пушкинский роман в стихах, мы все время ощущаем присутствие
автора, который неизменно выражает свое личное отношение к совершающемуся,
дает свою оценку всему, о чем он рассказывает и что показывает в своем
произведении, - героям, фабульным положениям, в которые они попадают, их
реакции на это, их поведению, поступкам. Но поэт не смешивает воедино
лирическое и эпическое начала, не подменяет образа героя самим собою, объект
- субъектом. Нагляднее всего это сказывается на новом методе изображения
"главного лица" романа, лица, в котором с наибольшей силой проявляются
"отличительные черты молодежи XIX века" и который в силу этого особенно
близок и родствен самому поэту. Перечисляя те "черты" в натуре Онегина,
которые ему "нравились", указывая на известное сходство характеров и
жизненных обстоятельств героя и самого себя (строфа XLV первой главы),
Пушкин одиннадцатью строфами ниже столь же отчетливо подчеркивает и
"разность" между собой и героем (строфа LVI). То, что говорится здесь о
различном отношении автора и героя к природе, как бы последнее звено в целой
цепи "разностей", которые то и дело выступают из предшествующего изложения
(см., например, строфы XVII-XXII, в которых говорится о равнодушии и
охлаждении Онегина к театру, балету и тут же, в лирическом отступлении,
показано совершение иное, восторженное отношение к ним поэта). Отделение
автора от героя дается не только в порядке субъективных деклараций, а и
художественно-объективно, образно-осязательно. Не ограничиваясь, так
сказать, бесплотным присутствием своим в строфах романа (которое все время
дает себя знать в особой то лирической, то иронической, порой и той и другой
вместе, интонации повествования и еще непосредственнее сказываете" в
лирических отступлениях), поэт прямо объективирует себявводит в ряд
вымышленных персонажей, в образно-художественную ткань романа, живописующую
картину жизни петербургского общества "в конце 1819 г." (то есть незадолго
до высылки Пушкина из столицы на юг), как точно датирует он действие первой
главы в предисловии к ней. Это несомненно сообщает данной картине большеи
жизненности и полноты. По-видимому, с этой же целью поэт показывает (именно
показывает, а не только называет.) в той же первой главе в числе друзей
Онегина и еще одно реальное лицо, для данной эпохи весьма выразительное, -
своего близкого приятеля, кутилу и вольнодумца - гусара Каверина; позднее, в
седьмой главе, в картину дворянской Москвы он подобным же образом включает
характерную фигуру своего друга - поэта кн. Вяземского - рисует знакомство
его с Татьяной. Отводя целых семь строф (строфы XLV-LI) из шестидесяти,
составляющих первую главу, описанию своего знакомства и дружбы с Онегиным, -
поэт наглядно демонстрирует читателю, что автор и герой не одно, а два лица,
из которых каждое имеет свой особенный характер ("Я был озлоблен, он
угрюм"), живет своей собственной жизнью. Снова и таким же точно приемом
напоминает об Этом Пушкин читателю и почти в самом конце романа, в
вынужденно исключенной из него предпоследней главе - о путешествии Онегина:
герой и автор встречаются друг с другом в Одессе незадолго до ссылки поэта в
Михайловское.
 Во время подготовки к печати первой главы "Евгения Онегина" Пушкин
вслед за текстом посылает набросанный им рисунок, иллюстрирующий XLVIII
строфу, с ее характерным петербургским пейзажем (см. стр. 29). Настойчиво
требуя приложения соответствующей "картинки" к печатному тексту первой
главы, Пушкин, несомненно, хотел и зрительно закрепить в сознании читателей,
что автор и герой - два разные лица.
 Все это показывает, какое большое и важное значение придавал поэт
выработанному им теперь и существенно новому по сравнению с "Кавказским
пленником" объективно-реалистическому способу изображения человеческого
характера. В одной из заключительных строф первой главы (строфа LVI), как бы
теоретически осмысляющей опыт творческой работы над ною, он прямо
противопоставляет себя "гордости поэту" - Байрону, демонстративно заявляя,
что, в противоположность ему, он не "намарал" в лице героя своего
собственного портрета, и добавляя: "Как будто нам уж невозможно // Писать
поэмы о другом, // Как только о себе самом". В этих шутливых по тону строках
по существу содержится серьезнейшая и с полной, отчетливостью
сформулированная декларация того принципиально нового творческого пути, на
который, отталкиваясь от субъективно-романтического метода Байрона, Пушкин
становится уже в 1823 г. и который все больше и больше делается основным,
магистральным путем его творчества.
 Пушкин никогда не переставал высоко ценить сильные стороны
свободолюбивой и мятежной, исполненной неудовлетворенности и протеста поэзии
Байрона. Вместе с тем Пушкин все критичнее относится к творческому методу
великого поэта-романтика, который, по его словам, "бросил односторонний
взгляд на мир и природу человеческую, потом отвратился от них и погрузился в
самого себя. Он представил нам призрак себя самого. Он создал себя
вторично... Он постиг, создал и описал единый характер (именно свой), все,
кроме некоторых сатирических выходок, рассеянных в его творениях, отнес он к
сему мрачному, могущественному лицу, столь таинственно пленительному"
(заметка "О трагедиях Байрона", 1827 г.). В переполняющей последующие главы
"Евгения Онегина" то явной, то скрытой полемике с этими сторонами творчества
Байрона - его "унылым романтизмом", "безнадежным эгоизмом" его
героев-индивидуалистов - Пушкин утверждает себя, свой взгляд на мир и людей,
свой новый творческий метод. О том же, как далеко отходит Пушкин от Байрона
к концу работы над "романом в стихах", яснее всего говорит его собственное
признание, что глава о путешествии Онегина - по форме - пародия на сводившие
его с ума лет десять назад и продолжавшие сводить с ума огромную часть его
современников, как в России, гак и на Западе, "Странствования
Чайльд-Гарольда".
 Метод объективного изображения героя, осуществляемый Пушкиным
посредством целого ряда тонких художественных приемов, дает себя знать с
первых же строф "Евгения Онегина". Вместо традиционно описательной
экспозиции роман открывается как драматическое произведение - внутренним
монологом Онегина. Из этого короткого монолога сразу же выступают
отличительные черты его характера. Это - человек острой и трезвой мысли,
эгоист, скептик, даже циник, превосходно разбирающийся в "низком коварстве"
- лжи и лицемерии патриархальных семейных связей и отношений. Подлинное
отношение Онегина к умирающему дяде ясно из первых же его слов,
перефразирующих строку известной басни Крылова "Осел": "Осел был самых
честных правил". И вместе с тем Онегин считает себя вынужденным подчиниться
этим сложившимся патриархальным связям, то есть, в свою очередь, лгать и
лицемерить, сетуя лишь на сопряженную с этим скуку. Таким предстанет нам
"главное лицо" романа и в один из самых ответственных моментов его жизни - в
эпизоде дуэли с Ленским. Онегин сам прекрасно понимает, что он был неправ,
зло подшутив над "робкой, нежной" любовью пылкого, восторженно-наивного
поэта, к которому искренне, "всем сердцем" привязался. Но он находится во
власти того самого "общественного мненья", предрассудков дворянской среды,
всю ничтожность которых он полностью сознает: не только принимает вызов на
дуэль, но и дерется со всем ожесточением - убивает друга.
 Предоставив сперва слово герою, поэт вслед за тем вступает в свои
права, берет слово сам. В романтической поэме при обрисовке характера
Кавказского пленника Пушкин намекает на некое "грозное страданье", с которым
пришлось померяться силами герою, на "бурную жизнь", которой он "погубил
надежду, радость и желанье", заинтриговывая этим читателя, но не давая
сколько-нибудь ясного представления о причинах утраты героем
"чувствительности сердца", "преждевременной старости" его души. В
противоположность этому в романе в стихах поэт с самого начала ставит перед
собой и последовательно осуществляет задачу: "отыскать причину" такого
душевного состояния героя-современника, добавляя, что это "давно бы"
следовало сделать. Он никак не романтизирует это состояние, а наоборот,
снимает с него ореол романтической "мировой скорби", дает ему гораздо более
прозаическое обозначение - "скуки", "хандры", рассматривая его как нечто
ненормальное, болезненное, как некий общественный "недуг", связанный не с
неведомыми и "безыменными страданьями", а с конкретными условиями реальной
отечественной действительности: "русская хандра".
 Из рассказа о прошлом Онегина, сразу же прикрепляемого к точно
определенной общественной среде, - столичному ("родился на брегах Невы")
дворянско-светскому обществу, читатель узнает, как постепенно складывался
характер героя: узнает о беспорядочной семейной обстановке и быте
родительского дома мальчика Евгения, об его уродливом воспитании на
иностранный лад, его возмужалости, суетном и бесплодном светском
существовании. Читатель видит, что никаких "несчастий" с Онегиным не
происходит. Наоборот, "забав и роскоши дитя", он проводит время "среди
блистательных побед, // Среди вседневных наслаждений". Словом, в
обстоятельствах его жизни не было решительно ничего романтически
исключительного; напротив, они были сугубо типичными для людей данного
общественного круга. Типические обстоятельства сложили и типический
характер. Типичность характера Онегина сразу, при знакомстве с первой же
главой пушкинского романа, бросилась в глаза современникам поэта. Онегиных,
подчеркивал в рецензии на первую главу один из критиков, "встречаем дюжинами
на всех больших улицах". "Я вижу франта, который душой и телом предан моде -
вижу человека, которых тысячи встречаю наяву, ибо самая холодность и
мизантропия теперь в числе туалетных приборов", - писал Пушкину А. Бестужев.
Однако романтик Бестужев не понял всей реалистической сложности "главного
лица" пушкинского романа в стихах.
 Онегин - не просто "франт", "молодой повеса". Сам Пушкин неоднократно
отзывается о своем герое иронически. Но своеобразный лиро-иронический тон -
характерная особенность всего пушкинского романа в стихах, свидетельствующая
о выходе Пушкина на совершенно самостоятельный творческий путь, об его
способности критически отнестись и к самой действительности, и к