Александр Сергеевич Пушкин. (361)

к себе стоят па первом месте. Чтобы подчеркнуть это, а также и то, что
скупость барона является именно страстью, болезненным аффектом, а не сухим
расчетом, Пушкин вводит в свою пьесу рядом с бароном еще одного ростовщика -
еврея Соломона, для которого, наоборот, накопление денег, бессовестное
ростовщичество является просто профессией, дающей возможность ему,
представителю угнетенной тогда нации, жить и действовать в феодальном
обществе.
 Скупость, любовь к деньгам, в сознании рыцаря, барона - низкая,
позорная страсть; ростовщичество, как средство накопления богатства, -
позорное занятие. Вот почему, наедине с собой, барон убеждает себя, что все
его действия и все его чувства основываются не на страсти к деньгам,
недостойной рыцаря, не на скупости, а на другой страсти, тоже губительной
для окружающих, тоже преступной, но не такой низменной и позорной, а
овеянной некоторым ореолом мрачной возвышенности - на непомерном
властолюбии. Он убежден, что отказывает себе во всем необходимом, держит в
нищете своего единственного сына, отягощает свою совесть преступлениями {3}
- все для того, чтобы сознавать свою громадную власть над миром:

 Что не подвластно мне? Как некий демон,
 Отселе править миром я могу...

 На свои несметные богатства он может купить все: женскую любовь,
добродетель, бессонный труд, может выстроить дворцы, поработить себе
искусство - "вольный гений", может безнаказанно, чужими руками, совершать
любые злодейства... Мне все послушно, я же - ничему...
 Эта власть скупого рыцаря, вернее, власть денег, которые он всю жизнь
собирает и копит, - существует для него только в потенции, в мечтах. В
реальной жизни он никак не осуществляет ее:

 Я выше всех желаний; я спокоен;
 Я знаю мощь мою: с меня довольно
 Сего сознанья...

 На самом деле, это все - самообман старого барона. По говоря уже о том,
что властолюбие (как всякая страсть) никогда не могло бы успокоиться на
одном сознании своей мощи, а непременно стремилось бы к осуществлению этой
мощи, - барон вовсе не так всемогущ, как он думает ("...отселе править миром
я могу...", "лишь захочу-воздвигнутся чертоги..."). Он мог бы все это
сделать с помощью своего богатства, но он никогда не сможет захотеть; он
может открывать свои сундуки только для того, чтобы всыпать в них
накопленное золото, но не для того, чтобы взять его оттуда. Он не царь, не
владыка своих денег, а раб их. Прав его сын Альбер, который говорят об
отношении его отца к деньгам:

 О! мой отец не слуг и не друзей
 В них видит, а господ; и сам им служит.
 И как же служит? как алжирский раб,
 Как пес цепной...

 Правильность этой характеристики подтверждается и мучениями барона при
мысли о судьбе накопленных им сокровищ после его смерти (какое дело было бы
властолюбцу до того, что будет с орудиями его власти, когда его самого уже
не будет на свете?), и странными, болезненными ощущениями его, когда он
отпирает свой сундук, напоминающими патологические чувства людей, "в
убийстве находящих приятность" {4}, и последним воплем умирающего маниака:
"Ключи, ключи мои!"
 Для барона его сын и наследник накопленных им богатств - его первый
враг, так как он знает, что Альбер после его смерти разрушит дело всей его
жизни, расточит, растратит все собранное им. Он ненавидит своего сына и
желает ему смерти (см. его вызов на поединок в 3-й сцене).
 Альбер изображен в пьесе храбрым, сильным и добродушным молодым
человеком. Он может отдать последнюю бутылку подаренного ему испанского вина
больному кузнецу. Но скупость барона совершенно искажает и его характер.
Альбер ненавидит отца, потому что тот держит его в нищете, не дает сыну
возможности блистать на турнирах и на праздниках, заставляет унижаться перед
ростовщиком. Он, не скрывая, ждет смерти отца, и, если предложение Соломона
отравить барона вызывает в нем такую бурную реакцию, то именно потому, что
Соломон высказал мысль, которую Альбер гнал от себя и которой боялся.
Смертельная вражда отца с сыном обнаруживается при встрече их у герцога,
когда Альбер с радостью поднимает брошенную ему отцом перчатку. "Так и
впился в нее когтями, изверг", - с негодованием говорит герцог.
 Страсть барона к деньгам, разрушающая все нормальные отношения его с
людьми и даже с родным сыном, показана Пушкиным как явление, обусловленное
исторически. Действие пьесы отнесено, видимо, к XVI в., к эпохе разложения
феодализма, эпохе, когда буржуазия уже "сорвала с семейных отношений их
трогательно-сентиментальный покров и свела их к чисто денежным отношениям"
{5}.
 Понимание того, что трагическая скупость барона, и созданная ею
ситуация, не случайное, индивидуальное явление, а характерна для всей эпохи,
звучит в словах молодого герцога:

 Что видел я? что было предо мною?
 Сын принял вызов старого отца!
 В какие дни надел я на себя
 Цепь герцогов!..

 а также в заключающей трагедию реплике его:

 Ужасный век! ужасные сердца!

 Пушкин недаром в конце 20-х гг. стал разрабатывать эту тему. В эту
эпоху и в России все более и более в систему крепостнического уклада
вторгались буржуазные элементы быта, вырабатывались новые характеры
буржуазного типа, воспитывалась жадность к приобретению и накоплению денег.
В 30-х гг. лучшие писатели четко отметили это в своих произведениях (Пушкин
в "Пиковой даме". Гоголь в "Мертвых душах" и др.). "Скупой рыцарь" был в
этом смысле в конце 20-х гг. вполне современной пьесой.

 1) Скупой рыцарь (англ.).
 2) Вероятнее всего, эта ссылка на иностранный оригинал была сделана
Пушкиным, чтобы парализовать возможные сплетни, будто в трагедии отражены
тяжелые отношения, самого поэта с его отцом, отличавшимся, как известно,
скупостью. В действительности в "Скупом рыцаре" нет никаких
автобиографических намеков.
 3) См. стихи об угрызениях совести в его монологе во второй картине.
 4) Когда я ключ в замок влагаю, то же
 Я чувствую, что чувствовать должны
 Они, вонзая в жертву нож: приятно
 И страшно вместе...
 5) К. Маркс и Ф. Энгельс, Манифест коммунистической партии.


 1) Скупой рыцарь (англ).
 2) Аминь! ((лат.)
 3) в сторону (лат.).



 Моцарт и Сальери

 Написано в 1830 г., но замысел трагедии (а может быть, и частичное
осуществление его) относится к 1826 г. Впервые напечатано в 1831 г.
 Главной темой трагедии является зависть, как страсть, способная довести
охваченного ею человека до страшного преступления.
 В основу сюжета Пушкин положил широко распространенные в то время
слухи, будто знаменитый венский композитор Сальери отравил из зависти
гениального Моцарта. Моцарт умер в 1791 г., в тридцатипятилетнем возрасте, и
был уверен, что его отравили. Сальери (он был старше Моцарта на шесть лет)
дожил до глубокой старости (умер в 1825 г.), последние годы страдал душевным
расстройством и не раз каялся, что отравил Моцарта. Несмотря на то, что
тогда же некоторые знакомые обоих композиторов, а позже историки музыки и
биографы Моцарта решительно отрицали возможность этого преступления, вопрос
до сих пор все же остается не решенным окончательно.
 Пушкин считал факт отравления Моцарта его другом Сальери установленным
и психологически вполне вероятным. В заметке о Сальери (1833) (см. т. 6)
Пушкин пишет: "В первое представление "Дон-Жуана", в то время когда весь
театр, полный изумленных знатоков, безмолвно упивался гармонией Моцарта,
раздался свист - все обратились с негодованием, и знаменитый Салиери вышел
из залы - в бешенстве, снедаемый завистью... Некоторые немецкие журналы
говорили, что на одре смерти признался он будто бы в ужасном преступлении -
в отравлении великого Моцарта. Завистник, который мог освистать "Дон-Жуана",
мог отравить его творца".
 Сальери, учитель Бетховена и Шуберта, был хорошо известен во времена
Пушкина как выдающийся композитор. Он славился своей принципиальностью в
вопросах искусства. Познакомившись с произведениями оперного реформатора
Глюка, стремившегося превратить опору из блестящего концерта в костюмах и
декорациях в подлинную драму и музыку ее из собрания виртуозных эффектов,
дающих возможность певцам щегольнуть красотой и техникой голоса {1}, - в
художественное выражение глубоких и серьезных чувств и переживаний, -
молодой Сальери решительно изменил свою старую манеру и сделался
последователем оперной реформы Глюка. Он дружил с Бомарше, автором либретто
его оперы "Тарар". Бомарше в печати выражал восхищение серьезным,
ответственным отношением Сальери к своей задаче оперного композитора: "...он
имел благородство, - писал Бомарше, - отказаться от множества музыкальных