Александр Сергеевич Пушкин. (673)

У 74. К счастью, партия еще стояла за нечаянно восставшим противным ветром. Поход к Анадырю был остановлен. Надлежало удержать завоеванное, прежде нежели думать о новых завоеваниях. У 75. Между тем ключевской есаул Чегечь, остававшийся у моря, узнав от русских беглецов о взятии Острога, поспешил туда со своими людьми, побивая всех встречных казаков, и объявил Харчину, что партия в море еще не ушла. Мятежники испугались; они засели во взятом остроге и дали знать вверх по Камчатке, чтобы все жители съезжались к ним в завоеванный острог. Но они сделать того не успели. У 76. Они вкруг острога сделали каменную стену, разобрав церковную трапезу, разделили между собою казачьи пожитки, нарядились в их платья, иные в женские, другие в поповские. Стали плясать, шаманить и объедаться. Новокрещенный Федор Харчин призвал Савина, новокрещенного грамотея, надел на него поповские ризы и велел ему петь молебен, за что и подарил ему тридцать лисиц. (Смотри IV, 229.) У 77. Командир партии, штурман Яков Генс, отправил 21-го июля шестьдесят человек к взятому острогу, обещая прощение и приказывая покориться. Бунтовщики не послушались. Харчин кричал им со стены: "Я здесь приказчик, я сам буду ясак собирать; вы, казаки, здесь не нужны". У 78. Казаки послали к Генсу за пушками. Получив оные, 26 июля начали они стрелять по острогу; вскоре оказались проломы. Осажденные стали робеть, и пленные казачки начали убегать из острога. Харчин, видя невозможность защищаться, оделся в женское платье и бежал. У 79. За ним пустилась погоня; но он так резво бегал, что мог достигать оленей. Его не догнали. У 80. После того человек тридцать сдалось. Прочие были перестреляны. Чегечь оборонялся храбро. От стрельбы во время приступа загорелась пороховая казна; острог, кроме одной церкви, обращен был в пепел. Все камчадалы погибли, не спаслись и те, которые сдались. Ожесточенные казаки всех перекололи. Русских убито четыре человека на приступе. Церковь, по отбытии русских, сожжена камчадалами. У 81. Камчадалы Камакова острожка готовы были пристать к Харчину (всего сто человек); к счастию, партия не дала им на то времени. Малолюдные острожки непременно последовали бы их примеру. У 82. Харчин соединился с другими таионами и был готов плыть к морю - дать бой со служивыми. Но при реке Ключевке, при самом его выступлении, встречен он был партиею. Произошло сражение. Он отступил на высокое место по левую сторону Ключевки. Казаки стали по правой. У 83. Харчин думал сперва угрозами принудить партию возвратиться в море, но потом, стоя у реки, пустился в переговоры. Харчин потребовал одного аманата и пошел в стан казачий. Он обещался привести в повиновение сродников своих и подчиненных. Его обласкали и отпустили назад. Но он прислал сказать, что сродники его на то не согласились. Брат Харчина и таион Тавачь остались с казаками. У 84. На другой день Харчин, пришед к реке, потребовал опять аманатов и допущение к новым переговорам. Казаки на то согласились. Но когда он переехал к ним, то они его схватили, а своим аманатам, плывшим с камчадалами в лодке, закричали, чтоб они побросались в реку; между тем, чтоб их не закололи, прицелились к камчадалам ружьями. Те разбежались, аманаты спаслись. Камчадалы рассеяны двумя пушечными выстрелами. Верхнееловский таион Тигиль побежал со своим родом к вершинам Еловским, ключевской таион Голгочь - вверх по Камчатке, прочие - по другим местам; но казаки их преследовали и всех истребили. Тигиль, долго сопротивляясь, переколол своих жен и детей и сам себя умертвил. Голгочь убит от своих за то, что он разорял их острожки на реках Шапиной и Козыревской, когда они не хотели пристать к его бунту. У 85. Между тем вся Камчатка восстала. Дикари стали соединяться, убивать повсюду русских, лаской и угрозою вовлекая в возмущение соседей; казаки Острогов Верхнего и Большерецкого ходили по Пенжинскому морю, поражая всюду мятежников. Наконец соединилась с ними команда из Нижнего Острога. Они пошли на Авачу противу трехсот тамошних мятежников и, разоряя их укрепленные острожки, насытясь убийством, обремененные добычею, возвратились на свои места. У 86. Якутского полку маиор Мерлин прибыл вскоре на Камчатку. Он и Павлуцкий жили там до 1739-го года. Они построили Нижний Камчатский Острог ниже устья Ратуги. Им поручено следствие. Иван Новгородов, Андрей Штинников и Сапожников повешены, также и человек шесть камчадалов. Прочие казаки высечены, кто кнутом, кто плетьми. Камчадалы, бывшие у них в крепостной неволе, отпущены на волю, и впредь запрещено их кабалить. У 87. До царствования имп. Елисаветы Петровны не было и ста человек крещенных. 3 НАБРОСКИ НАЧАЛА СТАТЬИ О КАМЧАТКЕ Сибирь уже была покорена. Приказчики услыхали о Камчатке. Описание Камчатки. Жители оной. Федот Кочевщик. Атласов, завоеватель Камчатки. Завоевание Сибири постепенно совершалось. Уже все от Лены до Анадыря-реки, впадающие в Ледовитое море, были открыты казаками, и дикие племена, живущие на их берегах или кочующие по тундрам северным, были уже покорены смелыми сподвижниками Ермака. Выявились смельчаки, сквозь неимоверные препятствия и опасности устремлявшиеся - посреди враждебных и диких племен, приводили их под высокую царскую руку, налагали на них ясак и бесстрашно селились между ими в своих жалких острожках. ВОСПОМИНАНИЯ И ДНЕВНИКИ Воспоминания ДЕРЖАВИН Державина видел я только однажды в жизни, но никогда того не забуду. Это было в 1815 году, на публичном экзамене в Лицее. Как узнали мы, что Державин будет к нам, все мы взволновались. Дельвиг вышел на лестницу, чтоб дождаться его и поцеловать ему руку, руку, написавшую "Водопад". Державин приехал. Он вошел в сени, и Дельвиг услышал, как он спросил у швейцара: "Где, братец, здесь нужник?" Этот прозаический вопрос разочаровал Дельвига, который отменил свое намерение и возвратился в залу. Дельвиг это рассказывал мне с удивительным простодушием и веселостию. Державин был очень стар. Он был в мундире и в плисовых сапогах. Экзамен наш очень его утомил. Он сидел, подперши голову рукою. Лицо его было бессмысленно, глаза мутны, губы отвислы; портрет его (где представлен он в колпаке и халате) очень похож. Он дремал до тех пор, пока не начался экзамен в русской словесности. Тут он оживился, глаза заблистали; он преобразился весь. Разумеется, читаны были его стихи, разбирались его стихи, поминутно хвалили его стихи. Он слушал с живостию необыкновенной. Наконец вызвали меня. Я прочел мои "Воспоминания в Царском Селе", стоя в двух шагах от Державина. Я не в силах описать состояния души моей: когда дошел я до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отроческий зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом ... Не помню, как я кончил свое чтение, не помню, когда убежал. Державин был в восхищении; он меня требовал, хотел обнять... Меня искали, но не нашли... Вышед из Лицея... 1824. Ноября 19. Михайловское.