Александр Сергеевич Пушкин. (686)

Вяземский отвечал: Как! будет граф Ламбер и с ним его супруга, Зовите ж и Лаваль. Лифляндское дворянство отказалось судить Бринкена, потому что он воспитывался в корпусе в Петербурге. Вот тебе шиш, и поделом. 10 мая. Несколько дней тому получил я от Жуковского записочку из Царского Села. Он уведомлял меня, что какое-то письмо мое ходит по городу и что государь об нем ему говорил. Я вообразил, что дело идет о скверных стихах, исполненных отвратительного похабства и которые публика благосклонно и милостиво приписывала мне. Но вышло не то. Московская почта распечатала письмо, писанное мною Наталье Николаевне, и, нашед в нем отчет о присяге великого князя, писанный, видно, слогом неофициальным, донесла обо всем полиции. Полиция, не разобрав смысла, представила письмо государю, который сгоряча также его не понял. К счастию, письмо показано было Жуковскому, который и объяснил его. Все успокоилось. Государю неугодно было, что о своем камер-юнкерстве отзывался я не с умилением и благодарностию. Но я могу быть подданным даже рабом, - но холопом и шутом не буду и у царя небесного. Однако какая глубокая безнравственность в привычках нашего правительства! Полиция распечатывает письма мужа к жене и приносит их читать царю (человеку благовоспитанному и честному), и царь не стыдится в том признаться - и давать ход интриге, достойной Видока и Булгарина! Что ни говори, мудрено быть самодержавным. 12. Вчера был парад, который как-то не удался. Государь посадил наследника под арест на дворцовую обвахту за то, что он проскакал галопом вместо рыси. Аракчеев во время прошедшего царствования выпросил майоратство для Грузина, предоставя себе избрать себе наследника, а в случае внезапной смерти поручая то государю. Он умер, не написав духовной и не причастившись, потому что, по его мнению, должен он был дожить до 30 августа, дня открытия Александровской колонны. Государь назначил наследником графу Аракчееву кадетский Новогородский корпус, которому и повелено назваться Аракчеевским. 21. Вчера обедал у Смирновых с Полетикой, с Вельгорским и с Жуковским. Разговор коснулся Екатерины. Полетика рассказал несколько анекдотов. Некто Чертков, человек крутой и неустойчивый, был однажды во дворце. Зубов подошел к нему и обнял его, говоря: "Ах ты, мой красавец!" Чертков был очень дурен лицом. Он осердился и, обратясь к Зубову, сказал ему: "Я, сударь, своею фигурою фортуны себе не ищу". Все замолчали. Екатерина, игравшая тут же в карты, обратилась к Зубову и сказала: "Вы не можете помнить такого-то (Черткова по имени и отчеству), а я его помню и могу вас уверить, что он очень был недурен". Конец ее царствования был отвратителен. Константин уверял, что он в Таврическом дворце застал однажды свою старую бабку с графом Зубовым. Все негодовали; но воцарился Павел, и негодование увеличилось. Laharpe показывал письма молодого великого князя (Александра), в которых сильно выражается это чувство. Я видел письма его же Ланжерону, в которых он говорит столь же откровенно. Одна фраза меня поразила: "Je vous ecris peu et rarement car je suis sous la hache"19). Ланжерон был тогда недоволен и сказал мне: "Voila comme il m'ecrivait; il me traitait de son ami, me confiait tout - aussi lui etais-je devoue. Mais a present, ma foi, je suis pret a detacher ma propre echarpe"20). В Александре было много детского. Он писал однажды Лагарпу, что, дав свободу и конституцию земле своей, он отречется от трона и удалится в Америку. Полетика сказал: "L'empereur Nicolas est plus positif, il a des idees fausses comme son frere, mais il est moins visionnaire".21) Кто-то сказал о государе: "Il y a beaucoup du praporchique en lui, et un peu du Pierre le Grand"22). 2 июня. Много говорят в городе об Медеме, назначенном министром в Лондон. Это дипломатические суспиции, как говорят городничихи. Англия не посылала нам посланника; мы отзываем Ливена. Блай недоволен. Он говорит: "Mais Medeme c'est un tout jeune homme, c'est a dire un blanc-bec"23). Государь не хотел принять Каннинга (Strangford), потому что, будучи великим князем, имел с ним какую-то неприятность. 26 мая был я на пароходе и провожал Мещерских, отправляющихся в Италию. На другой день представлялся великой княгине. Нас было человек 8, между прочим Красовский (славный цензор). Великая княгиня спросила его: "Cela doit bien vous ennuyer d'etre oblige de lire tout ce qui parait" - "Oui, V. A. I., - отвечал он, - la litterature actuelle est si detestable que c'est un supplice"24). Великая княгиня скорей от него отошла. Говорила со мной о Пугачеве. Вчера вечер у Катерины Андреевны. Она едет в Тайцы, принадлежавшие некогда Ганнибалу, моему прадеду. У ней был Вяземский, Жуковский и Полетика. - Я очень люблю Полетику. Говорили много о Павле I-м, романтическом нашем императоре. 3-го июня обедали мы у Вяземского: Жуковский, Давыдов и Киселев. Много говорили об его правлении в Валахии. Он, может, самый замечательный из наших государственных людей, не исключая Ермолова, великого шарлатана. Цари уехали в Петергоф. Вечер у Смирн.; играл, выиграл 1200 р. Генерал Болховской хотел писать свои записки (и даже начал их; некогда, в бытность мою в Кишиневе, он их мне читал). Киселев сказал ему: "Помилуй! да о чем ты будешь писать? что ты видел?" - "Что я видел? - возразил Болховской. - Да я видел такие вещи, о которых никто и понятия не имеет. Начиная с того, что я видел голую .... государыни" (Екатерины II-ой, в день ее смерти). Гр. Фикельмон очень болен. Семья его в большом огорчении. Elisa им и живет. 19 числа послал 1000 Нащокину. Слава богу! слухи о смерти его сына ложны. Тому недели две получено здесь известие о смерти кн. Кочубея. Оно произвело сильное действие; государь был неутешен. Новые министры повесили голову. Казалось, смерть такого ничтожного человека не должна была сделать никакого переворота в течении дел. Но такова бедность России в государственных людях, что и Кочубея некем заменить! Вот суждение о нем: C'etait un esprit eminemment conciliant; nul n'excellait comme lui a trancher une question difficile, a amener les opinion a s'entendre, etc...25) Без него Совет иногда превращался только что не в драку, так что принуждены были посылать за ним больным, чтоб его присутствием усмирить волнение. Дело в том, что он был человек хорошо воспитанный, - и это у нас редко, и за то спасибо. О Кочубее сказано: Под камнем сим лежит граф Виктор Кочубей. Что в жизни доброго он сделал для людей, Не знаю, черт меня убей. Согласен; но эпиграмму припишут мне, и правительство опять на меня надуется. Здесь прусский кронпринц с его женою. Ее возили по Петергофской дороге, и у ней глаза разболелись. 22 июля. Прошедший месяц был бурен. Чуть было не поссорился я со двором, - но все перемололось. Однако это мне не пройдет. Маршал Мезон упал на маневрах с лошади и чуть не был раздавлен Образцовым полком. Арнт объявил, что он вне опасности. Под Остерлицом он искрошил кавалергардов. Долг платежом красен. Последний частный дом в Кремле принадлежал кн. Трубецкому. Екатерина купила его и поместила в нем сенат.