- 1381 Просмотр
- Обсудить
О, друг ты мой,— как сердца струны Все задрожали, все звучат!.. И лет минувших призрак юный, Манящий издали назад; И призрак старости жестокой, Вперед торопящий меня, Туда, к той грани недалекой, Где нет уж завтрашнего дня; И тех судьба, кто сердцу милы, Кому черед пожить теперь; И молчаливые могилы — Моих владетели потерь... Как бы смычком, порой так больно, Вся жизнь по сердцу поведет,— И сердце бедное невольно Под ним и плачет, и поет.
А.М.Жемчужников. Избранные произведения.
Библиотека поэта. Большая серия.
Москва, Ленинград: Советский писатель, 1963.
Опять пустынно и убого; Опять родимые места... Большая пыльная дорога И полосатая верста! И нивы вплоть до небосклона, Вокруг селений, где живет Всё так же, как во время оно, Под страхом голода народ; И все поющие на воле Жильцы лесов родной земли — Кукушки, иволги; а в поле — Перепела, коростели; И трели, что в небесном своде На землю жаворонки льют... Повсюду гимн звучит природе, И лишь ночных своих мелодий Ей соловьи уж не поют. Я опоздал к поре весенней, К мольбам любовным соловья, Когда он в хоре песнопений Поет звучней и вдохновенней, Чем вся пернатая семья... О, этот вид! О, эти звуки! О край родной, как ты мне мил! От долговременной разлуки Какие радости и муки В моей душе ты пробудил!.. Твоя природа так прелестна; Она так скромно-хороша! Но нам, сынам твоим, известно, Как на твоем просторе тесно И в узах мучится душа... О край ты мой! Что ж это значит, Что никакой другой народ Так не тоскует и не плачет, Так дара жизни не клянет? Шумят леса свободным шумом, Играют птицы... О, зачем Лишь воли нет народным думам И человек угрюм и нем? Понятны мне его недуги И страсть — все радости свои, На утомительном досуге, Искать в бреду и в забытьи. Он дорожит своей находкой, И лишь начнет сосать тоска — Уж потянулась к штофу с водкой Его дрожащая рука. За преступленья и пороки Его винить я не хочу. Чуть осветит он мрак глубокий, Как буйным вихрем рок жестокий Задует разума свечу... Но те мне, Русь, противны люди, Те из твоих отборных чад, Что, колотя в пустые груди, Всё о любви к тебе кричат. Противно в них соединенье Гордыни с низостью в борьбе, И к русским гражданам презренье С подобострастием к тебе. Противны затхлость их понятий, Шумиха фразы на лету И вид их пламенных объятий, Всегда простертых в пустоту. И отвращения, и злобы Исполнен к ним я с давних лет. Они — «повапленные» гробы... Лишь настоящее прошло бы, А там — им будущего нет...
А.М.Жемчужников. Избранные произведения.
Библиотека поэта. Большая серия.
Москва, Ленинград: Советский писатель, 1963.
Еду, всё еду... Меня укачало... Видов обрывки с обеих сторон; Мыслей толпа без конца и начала; Странные грезы — ни бденье, ни сон... Трудно мне вымолвить слово соседу; Лень и томленье дорожной тоски... Сутки-другие всё еду, всё еду... Грохот вагона, звонки да свистки... Мыслей уж нет. Одуренный движеньем, Только смотрю да дивлюсь, как летят С каждого места и с каждым мгновеньем Время — вперед, а пространство — назад.
А.М.Жемчужников. Избранные произведения.
Библиотека поэта. Большая серия.
Москва, Ленинград: Советский писатель, 1963.
Ура! Открытье! Я — Ньютон! Открыл, что каждый — хоть и связан Узлами пут со всех сторон — Не быть собою не обязан. Так например: коль скоро есть Черта особенная в мозге, Блюсти дворянства можно честь, Но сомневаться в пользе розги. И можно — если личный нрав Даст направление иное — Не соглашаться, что из прав Всех выше — право крепостное. Здесь будет кстати не забыть: Тем иль другим служа началам, Возможно публицистом быть, Не быв безграмотным нахалом. Затем открытье передам, Что вообще быть можно русским Без принадлежности к умам Необразованным и узким.
А.М.Жемчужников. Избранные произведения.
Библиотека поэта. Большая серия.
Москва, Ленинград: Советский писатель, 1963.
Послание к публицисту ретроградной печати 1 Положим — ты умен; допустим даже — гений; Коль мало этого, решим, Что ты в суждениях своих — непогрешим; Но мы-то, прочие,— ведь также не без мнений; И худо ль мыслим, хорошо ль — Ты наши мнения нам высказать дозволь. Друг друга выслушав, поспорим и посудим, Как образованным приличествует людям. Одерживать, меж тем, победы любишь ты, Нам просто зажимая рты. Так спорить, может быть, легко, но неучтиво, Да и к тому ж едва ль умно. Я знаю: приобресть у нас немудрено Привычки дерзости кичливой. Твоя наставница — московская печать, Себя провозгласив главой газетной знати, Учила от нее брезгливо отличать «Разбойников пера, мошенников печати». Я знаю: ты пленен тем в жизни наших дней, Что ни одной черты в ней резкой не откроешь... Я вспомнил скромную природу нашу: в ней Бывает вечером спокойствие такое ж. Недвижный пруд заснул под отблеском зари; Порой лишь зарябит поверхность круг случайный, Да изредка со дна всплывают пузыри — Немые вестники какой-то жизни тайной, Всплывут и лопнут, и опять — Как мертвая, тиха темнеющая гладь. Тебя смиренностью такой же привлекают Скрижали бледные доверчивой души: На них что хочешь, то пиши,— Всё с благодарностью покорной принимают... Не верь, не верь себе, мечтатель зрелых лет1 И бойся с жизнию расплаты! В послании к тебе благой подам совет Я — старец, опытом богатый. 2 Нередко слыхивал я в детские лета Рассказы о творце военных поселений. Вот он действительно казарменный был гений, Не вам, теперешним, чета. Казался б между вас колоссом средь пигмеев Казенный нигилист, свирепый Аракчеев. Он рассуждал: «Хоть будь семи пядей во лбу, Не потерплю противоречья!» Ему — то зверю, то рабу — Была неведома природа человечья. Ни жалоб, ни борьбы он не встречал ни в ком; И на судьбу людей не мог взирать иначе, Как на судьбу почтовой клячи, Всегда безмолвной под кнутом. Жестокость в нем росла, как в час прилива море, И воля вьюгою гуляла на просторе... Желанье выразил раз деспот в старину, Чтоб голову имел народ его одну; Желанье странное пришло к нему недаром: Он обезглавил бы его одним ударом. Но не был фантазер российский наш герой И не давал притом потачки; Охотно весь народ прогнал бы он сквозь строй, Не торопясь, поодиначке. Должно быть, часто он вздыхал: «Кабы мне власть, Уж я потешился бы всласть!» Вошла лам в плоть и в кровь им созданная школа. Дух аракчеевский, дух дикий произвола, Средь детских игр моих пугал меня не раз; Вот почему о нем продлил я мой рассказ. И юности во мне так живы впечатленья!.. Какой-то серый тон... немая тишь да гладь... Лишь громко заповедь звучит: «Не рассуждать!» — Основа главная отечеству служенья. Та жизнь мне чудится как плесень и застой, Как пруд, о коем здесь сейчас упоминалось, Но только с разницею той, Что даже пузырям всплывать не разрешалось. 3 Вот с временем каким знакомы были мы. Уж, кажется, чего решительней и строже! Все знали, что запрет наложен на умы; И что же! Не обходилося, однако, без беды,— Порядка и тогда случались нарушенья. Всё гладко, чисто... Вдруг, то здесь, то там следы Проявятся мышленья — И засоряется метёная стезя. Запретов много есть, их всех не перечислить; Всё можно выполнить, лишь одного нельзя: Коль мысли есть,— нельзя не мыслить. Ты возразишь мне: «Да, но можно онеметь. Нам думать про себя никто не воспрещает. Не мысль, а просто речь свободная прельщает, Пред суетной толпой звенящая, как медь».— Нет! Недействительна людская мысль без слова, И только смерть кладет безмолвия печать; Сегодня мысль нема, а завтра будет снова Во всеуслышанье вещать. Бывает, что врагу сдается ум без бою, Не ведая стыда, не мучимый тоской, Без вынужденья, сам собою Он удаляется от жизни на покой. Идут события — в порядке ли согласном, В судьбу ли родины неся переполох — Ум, обессиленный покоем безучастным, Не видит — он ослеп; не слышит — он оглох. Сменяется гоньбой за выгодою личной Великодушие, так дружное с умом; И слово глупое бесчинствует публично; Ему и лесть, и ложь, и подлость нипочем. Бывало так не раз; теперь, пожалуй, будет... Но аракчеевым причины всё же нет Венчаться лаврами побед. Что, если совесть ум разбудит? Ведь он тогда, наперекор Их ожиданьям и надежде, С себя стряхнув наносный сор, Воспрянет смел и чист, как прежде. Так снова на стене являются порой, В былой красе и в прежнем блеске, Когда-то грубою рукой Заштукатуренные фрески... 5 Но я в высокий слог пустился. Извини. Потребны для тебя лишь доводы одни. Чтоб дани не платить невольной увлеченью, Я прямо приступлю теперь к нравоученью... А впрочем, ежели ты логики не враг, Обоим без него нам обойтись возможно; Придешь ты к истине простой и непреложной Без помощи чужой, сам рассуждая так: «Походит наш народ на прочие народы; Подумать, посудить не прочь подчас и он. Хоть это в нем порок, но вместе и закон Людской его природы. Уму для жительства пределов не дано; Ему лишь был бы мозг, а чей он — всё равно. Хоть в этом-то и вред, хоть я вполне уверен, Что миновала бы нас всякая беда При разделении труда: Я буду умница, ты будь благонамерен... Тогда бы все дела пошли не на авось, А к благу общему бесспорно; Хоть нам без критики задорной Едва ли хуже бы жилось; И образ мыслей быть превратен Без мыслей мог ли быть едва,— Но ведь как солнце не без пятен, Так не без мыслей голова».
Примечания
1. Не верь, не верь себе, мечтатель зрелых лет — Не верь, не верь себе,
мечтатель молодой... (Лермонтов).
А.М.Жемчужников. Избранные произведения.
Библиотека поэта. Большая серия.
Москва, Ленинград: Советский писатель, 1963.
Рабочий люд едва не весь На нашей родине — без хлеба. «Хлеб наш насущный даждь нам днесь!» Так он, голодный, молит небо. О, братья! Хлеба — беднякам В лихие дни нужды народной; И хлеба умственного — нам, Стоящим вне толпы голодной! Утробной пищей сыты мы; Но без духовного питанья Ослабли тощие умы, Бесплодны скудные познанья. Хоть удается нам порой, Пускаясь в хитрость и в обманы, Прикрыть дешевой мишурой Неблаговидные изъяны; Хоть, искусившись в похвальбе, Среди народов даже ныне Мы поклоняемся себе, Как между нечистью святыне,— Но жизнь осветит темный путь И правду горькую откроет, Разоблачив когда-нибудь, Чего гордыня наша стоит. О, никогда и никому, Кто льстит вам, братья, вы не верьте! Без пищи умственной — уму Грозит беда голодной смерти. Всем хлеба! Хлеба — беднякам В лихие дни нужды народной; И хлеба умственного — нам, Стоящим вне толпы голодной!
А.М.Жемчужников. Избранные произведения.
Библиотека поэта. Большая серия.
Москва, Ленинград: Советский писатель, 1963.
Погода сделала затворником меня. Морозы лютые, дыханье леденя, Сменили буйное неистовство метелей,— И так упорно шла неделя за неделей. Сегодня — оттепель на солнце; ветер стих, И на окне уж нет узоров ледяных. Смотрю: живущая в саду соседка дома, Которая была мне с осени знакома,— Явилася опять синица у окна. Головку приподняв и прыгая, она Мне прямо в комнату, как прежде, заглянула: «А я, мол, всё еще жива!» — и упорхнула.
А.М.Жемчужников. Избранные произведения.
Библиотека поэта. Большая серия.
Москва, Ленинград: Советский писатель, 1963.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.