Альфред Брюс Дуглас (2)

Impression de Nuit ( Лондон )

О, сколько драгоценностей в Столице! 
Как на её груди их ряд лучист! 
Рубины, изумруды, аметист. 
Как много глаз с того колье глядится 
Во мглу небес, и лампы вереницей 
Затмили звёздный свет, что золотист, 
А в зеркале болота, серебрист, 
Остался лунный лик - в своей темнице.

Столица - ночью: грудь её в огнях, 
Пронзивших башни в море черноты. 
Она дрожит, и вздох я слышу гулкий. 
Её глава - в тиаре, второпях 
В мозгу проходят люди сквозь проулки, 
Как мысли…Лампы - блеклые цветы.

(Перевод Александра Лукьянова)



Град души: II

О, как, душа, развлечь нам Короля? 
Его не тешит вечер танцевальный, 
И флейты серебристой звук хрустальный, 
И песня, что поёт его, хваля. 
Цепляется за стены роз петля. 
Мой принц! Смени свой облик, столь печальный, 
И будь подобен розе идеальной, 
Не лютне тихой, я прошу, моля.

О тайнах думай, что узрел поэт 
В кристалле утра, в янтаре заката, 
Храни в душе их негасимый взгляд, 
Пока алхимик неба чистый свет 
Опять не призовёт из бездн утраты, 
Чтоб им сиять, как Летней ночью* - клад.

* намёк на пьесу Шекспира "Сон в Летнюю ночь"

(Перевод Александра Лукьянова)



Зелёная река

Стезя травы зелёной через поле 
Бежит, в объятьях ветра, как река, 
В листвой покрытый лес, где уголка 
Для трелей нет, и где стога на воле 
Луне не шепчут. Глухо, как в подполье. 
Здесь песня не озвучена пока, 
И эта тишина - из тайника 
Певца, нам неизвестного дотоле.

Моя душа - молчания юдоль. 
Могу ли после ночи треволненья 
Я музыки услышать голоса. 
Ей скорбью стать болезненной позволь, 
Любовью спящей, счастьем восхищенья, 
Наивного, как бархатцев глаза.

(Перевод Александра Лукьянова)



К Оливии*

О, как я расточал беспечно счастье 
И не был перед злобою смирен, 
Блаженствуя, попал я в этот плен, 
Плен дураков и светского пристрастья. 
Я впал в соблазн и заслужил напасти, 
Но никогда не преклонял колен 
Пред Ханжеством, и посреди измен 
Не одевал, как платье, гнев всевластья.

Когда умру, родная, напиши: 
"Его любовь качалась как лампада, 
Что освещала жизни зал не зря, 
Где каждый уголок и щель в тиши 
Лучи златые полнили с усладой, 
И он купался в волнах янтаря".

* Оливия - жена Альфреда Дугласа

(Перевод Александра Лукьянова)



Сонет*

Нет, не смогли певцы за все столетья 
Открыть тюрьму английскую. Хоть ад 
Разверзся пред Орфеем, ныне лад 
И песнь бессильны, словно слёзы эти, 
Что льёт любовь. И вы, на этом свете 
В самолюбивой трусости стократ 
Ничтожные, за хмурый, колкий взгляд 
На глас пощады вы, не он, в ответе.

Кто б с вами то прошенье подписал? 
Глупцы! В защиту б выступили тени: 
Божественный Сократ, и кто велик, - 
Шекспир, Платон и Флорентиец**, гений 
Скульптурных форм. И с ними рядом встал 
Из вас бы каждый, но лишь в этот миг.

* Сонет обращён к французским писателям, которые 
не подписали обращение об освобождении Оскара Уайльда. 
** Флорентиец - Микеланджело Буонаротти. (Все упомянутые в сонете 
великие люди были гомосексуальны, как и Уайльд)

(Перевод Александра Лукьянова)



Сонет о сонете

Увидеть миг поэзии бесспорной, 
Найти уединённый уголок 
Для замыслов, расставленный силок 
Для птицы - мысли, буйной и упорной. 
Вкушать иль мёд, иль капли жёлчи чёрной, 
Сражаться с формой, биться с пляской строк, 
Пока на завоеванный листок 
Тень Красоты не ляжет, столь покорной.

Сонет рождён, он - чашечка цветка, 
Раскрытого Весной в благоуханье, 
Он - жажда мест пустынных и глухих, 
Он - радость, если рвутся облака 
В ночи густой, и, полная сиянья, 
Луна победно смотрится из них.

(Перевод Александра Лукьянова)



Хвала Стыду

Минувшей ночью в мой альков пришла 
Хозяйка наших странных сновидений, 
В моих глазах пылало возбужденье 
От пламени её. И без числа 
Явились тени, и одна звала: 
"Я Стыд Любви, верну я пробужденье 
Губам холодным, пусть лишь в подтвержденье 
Красе моей и мне идёт хвала".

В лучистых тогах (что за дивный вид), 
Под звуки флейт, с улыбкой на устах, 
Всю ночь мелькали страсти предо мною. 
Лишь паруса на призрачных судах 
Убрали, говорить я стал с одною: 
""Из всех страстей прекраснейшая - Стыд".

(Перевод Александра Лукьянова)



Две любви

Мечтал - что на холме я в чистом поле, 
У ног земля стелилась, как сады 
Пустынные, покрытые на воле 
Бутонами. Задумчиво пруды 
Чернели в тишине; средь белых лилий 
Пылал шафран, фиалки в небеса 
Пурпурные головки возносили, 
И незабудок синие глаза 
В сетях зелёных с робостью моргали. 
Здесь были неизвестные цветы, 
Что лунный свет, иль тень в себя вобрав 
Природной нескончаемой печали, 
Испили преходящие черты 
Закатного мгновенья; листья трав 
Здесь каждою весною утончённо 
Лелеял негой звёздный хоровод. 
Купаясь в росной свежести ночной, 
Тычинки лилий видели влюблённо 
Лишь славу Божью в солнце, и восход 
Не портил свет Небесный. За стеной, 
Чей камень мох съедает бархатистый, 
Глядел я в изумлении на край, 
И сладостный, и странный, и прекрасный. 
Глянь! Юноша сквозь сад прошёл душистый, 
Прикрыв глаза от солнца невзначай, 
И локоны в цветах его так страстно 
Смял ветерок, в руке его кармин - 
Гроздь лопнувшего разом винограда. 
Его глаза - кристалл, был голый он, 
Белей, чем снег нехоженых вершин, 
Губ алость - вин пролитая услада 
На мраморе, чело - как халцедон. 
Взяв за руку, меня он без презренья 
Поцеловал с печальной лаской в рот, 
И отдал гроздь, сказав: "О, милый друг, 
Тебе я покажу мирские тени 
И жизни лица. С Юга, глянь, идёт 
К нам карнавал, как бесконечный круг". 
Но вот, опять, в саду моих мечтаний 
На поле золотистом я узрел 
Двоих. Один был в полном ликованье. 
Прекрасный и цветущий, сладко пел 
О девах он, и о любви счастливой, 
Что в юношах и девушках жива; 
Был взгляд его в огне, внизу игриво 
Цепляла ноги острая трава. 
И злато струн что волосы у девы, - 
Слоновой кости лютню он принёс. 
Как флейты звук чисты его напевы, 
Цвели на шее три гирлянды роз. 
Его напарник шёл в сторонке дальней, - 
Глаза раскрыты были широко, 
Они казались ярче и печальней, 
И он смотрел, вздыхая глубоко. 
И были щёки бледны и унылы, 
Как лилии, как мак - уста красны, 
Ладони он сжимал с какой-то силой, 
И разжимал; власы оплетены 
Цветами, словно мёртвым лунным светом. 
Он в тунике пурпурной, где змея 
Блестела золотистым силуэтом. 
Её дыханья огнь увидев, я 
Упал в рыданьях: "Юноша прелестный, 
Зачем ты бродишь, грустен вновь и вновь 
Средь царства неги? О, скажи мне честно, 
Как твоё имя?" Он сказал: "Любовь!" 
Но первый обернулся, негодуя: 
"Тебе он лжёт, его зовут все - Стыд, 
Лишь я - Любовь, я был в саду, ликуя, 
Один, теперь и он со мной стоит; 
Сердца парней и дев я неизменно 
Огнём взаимным полнил без обид". 
Другой вздохнул: "Желания священны, 
Я - та Любовь, что о себе молчит".

(Перевод Александра Лукьянова)