Андрей Андреевич Вознесенский (3)

Загляжусь ли на поезд с осенних откосов,
забреду ли в вечернюю деревушку -
будто душу высасывают насосом,
будто тянет вытяжка или вьюшка,
будто что-то случилось или случится -
ниже горла высасывает ключицы.

Или ноет какая вина запущенная?
Или женщину мучил - и вот наказанье?
Сложишь песню - отпустит,
 а дальше - пуще.
Показали дорогу, да путь заказали.

Точно тайный горб на груди таскаю -
тоска такая!

Я забыл, какие у тебя волосы,
я забыл, какое твое дыханье,
подари мне прощенье, коли виновен,
а простивши - опять одари виною...

Андрей Вознесенский. Не отрекусь. 
Избранная лирика. 
Минск, "БелАДИ", 1996.


ОЗА

 (Фрагмент)

В час отлива, возле чайной
 я лежал в ночи печальной,
 говорил друзьям об Озе и величьи бытия,
но внезапно чёрный ворон
 примешался к разговорам,
вспыхнув синими очами,
 он сказал:
"А на фига?!"

Я вскричал: "Мне жаль вас, птица,
 человеком вам родиться б,
 счастье высшее трудиться.
 полпланеты раскроя..."
Он сказал: "А на фига?!"

"Будешь ты, великий ментор,
 бог машин, экспериментов,
 будешь бронзой монументов
 знаменит во все края..."
Он сказал: "А на фига?!"

"Уничтожив олигархов, 
 ты настроишь агрегатов,
 демократией заменишь
 короля и холуя..."
Он сказал: "А на фига?!"

Я сказал: "А хочешь — будешь
 спать в заброшенной избушке,
 утром пальчики девичьи
 будут класть на губы вишни,
 глушь такая, что не слышна
 ни хвала и ни хула..."
Он ответил: "Все — мура,
 раб стандарта, царь природы,
 ты свободен без свободы,
 ты летишь в автомашине,
 но машина — без руля...

Оза, Роза ли, стервоза —
 как скучны метаморфозы,
 в ящик рано или поздно...
Жизнь была — а на фига?!"

Как сказать ему, подонку,
что живём не чтоб подохнуть,—
чтоб губами чудо тронуть
поцелуя и ручья!

Чудо жить необъяснимо.
Кто не жил — что ж спорить с ними?!
Можно бы — да на фига?!

Сидишь беременная, бледная.
Как ты переменилась, бедная.

Сидишь, одергиваешь платьице,
И плачется тебе, и плачется...

За что нас только бабы балуют
И губы, падая, дают,

И выбегают за шлагбаумы,
И от вагонов отстают?

Как ты бежала за вагонами,
Глядела в полосы оконные...

Стучат почтовые, курьерские,
Хабаровские, люберецкие...

И от Москвы до Ашхабада,
Остолбенев до немоты,

Стоят, как каменные, бабы,
Луне подставив животы.

И, поворачиваясь к свету,
В ночном быту необжитом

Как понимает их планета
Своим огромным животом.

Андрей Вознесенский. Не отрекусь. 
Избранная лирика. 
Минск, "БелАДИ", 1996.


НА ОЗЕРЕ

Прибегала в мой быт холостой,
задувала свечу, как служанка.
Было бешено хорошо
и задуматься было ужасно!

Я проснусь и промолвлю: "Да здррра-
вствует бодрая температура!"
И на высохших после дождя
громких джинсах — налет перламутра.

Спрыгну в сад и окно притворю,
чтобы бритва тебе не жужжала.
Шнур протянется
 в спальню твою.
Дело близилось к сентябрю.
И задуматься было ужасно,

что свобода пуста, как труба,
что любовь — это самодержавье.
Моя шумная жизнь без тебя
не имеет уже содержанья.

Ощущение это прошло,
прошуршавши по саду ужами...
Несказаемо хорошо!
А задуматься — было ужасно.

Словно гоголевский шнобель,
над страной летает Мобель.

Говорит пророк с оглобель:
"Это Мобель, Мобель, Мобель
всем транслирует, дебил,
как он Дудаева убил.

Я читал в одной из книг -
Мобель дик!.."

- А Мадонна из Зарядья
тройню черных родила.
"Дистанционное зачатье" -
утверждает. Ну, дела!

Жизни смысл отстал от денег.
Мы - отвязанные люди,
без иллюзий.

Мобеля лауреаты
проникают Банку в код.
С толстым слоем шоколада
Марс краснеет и плывет.

Ты теперь дама с собачкой -
ляжет на спину с тоски,
чтоб потрогала ты пальчиком
в животе ее соски.


Если разговариваешь более получаса,-
рискуешь получить удар
 самонаводящейся ракетой.
- Опасайтесь связи сотовой.
- Особенно двухсотой.
- Налей без содовой.


Даже в ванной - связи, связи,
запредельный разговор,
словно гул в китайской вазе,
что важнее, чем фарфор.

Гений Мобеля создал.
Мобель гения сожрал.

Расплодились, мал-мала,
одноухие зайчата...

Ну Мобель, погоди...

Покупаю модный блейзер.
Восемь кнопочек на нем.

Нажму кнопку - кто-то трезвый
говорит во мне: "Прием.
Абонент не отвечает или
 временно недоступен
звону злата. И мысли и
дела он знает наперед..."
Кто мой Мобель наберет?

Секс летит от нас отдельно.

В нашей качке те, кто круче,
ухватясь за зов небес,
словно держатся за ручки.
А троллейбус их исчез.

"Мо" - сказал Екклезиаст.
Но звенят мои штаны:
"Неоканитализм - это несоветская
 власть
плюс мобелизация всей страны".

Черный мобель, черный мобель
над моею головой,

нового сознанья модуль,
черный мобель, я не твой!

- Не сдадим Москву французу!
- В наших грязях вязнет "Оппель".
Как повязочка Кутузова
в небесах летает мобель.
МОБЕЛЬМОБЕЛЬМОБЕЛЬМОБЕЛЬ-
МОБЕЛЬМО БЕЛЬМО...

Слепы мы.
Слепо время само.

Не отрекусь
от каждой строчки прошлой -
от самой безнадежной и продрогшей
из актрисуль.

Не откажусь
от жизни торопливой,
от детских неоправданных трамплинов
и от кощунств.

Не отступлюсь -
"Ни шагу! Не она ль за нами?"
Наверное, с заблудшими, лгунами...
Мой каждый куст!

В мой страшный час,
хотя и бредовая,
поэзия меня не предавала,
не отреклась.

Я жизнь мою
в исповедальне высказал.
Но на весь мир транслировалась исповедь.
Все признаю.

Толпа кликуш
ждет, хохоча, у двери:
"Кус его, кус!"
Все, что сказал, вздохнув, удостоверю.

Не отрекусь.

Стихи не пишутся - случаются,
как чувства или же закат.
Душа - слепая соучастница.
Не написал - случилось так.

Москва завалена арбузами.
Пахнуло волей без границ.
И веет силой необузданной
Оот возбужденных продавщиц.

Палатки. Гвалт. Платки девчат.
Хохочут. Сдачею стучат.
Ножи и вырезок тузы.
"Держи, хозяин, не тужи!"

Кому кавун? Сейчас расколется!
И так же сочны и вкусны
Милиционерские околыши
И мотороллер у стены.

И так же весело и свойски,
как те арбузы у ворот -
земля
 мотается
 в авоське
меридианов и широт!

Бани! Бани! Двери - хлоп!
Бабы прыгают в сугроб.

Прямо с пылу, прямо с жару -
Ну и ну!
Слабовато Ренуару
до таких сибирских "ню"!

Что мадонны! Эти плечи,
эти спины наповал,
будто доменною печью
запрокинутый металл.

Задыхаясь от разбега,
здесь на ты, на ты, на ты
чистота огня и снега
с чистотою наготы.

День морозный, чистый, парный.
Мы стоим, четыре парня,-
в полушубках, кровь с огнем,
как их шуткой
 шуганем!

Ой, испугу!
Ой, в избушку,
как из пушки, во весь дух:
- Ух!..

А одна в дверях задержится,
за приступочку подержится
и в соседа со смешком
кинет
 кругленьким снежком!

Несли не хоронить,
Несли короновать.

Седее, чем гранит,
Как бронза - красноват,
Дымясь локомотивом,
Художник жил,
 лохмат,
Ему лопаты были
Божественней лампад!

Его сирень томилась...
Как звездопад,
 в поту,
Его спина дымилась
Буханкой на поду!..

Зияет дом его.
Пустые этажи.
На даче никого.
В России - ни души.

Художники уходят
Без шапок,
 будто в храм,
В гудящие угодья
К березам и дубам.

Побеги их - победы.
Уход их - как восход
К полянам и планетам
От ложных позолот.

Леса роняют кроны.
Но мощно над землей
Ворочаются корни
Корявой пятерней.

Андрей Вознесенский. Не отрекусь. 
Избранная лирика. 
Минск, "БелАДИ", 1996.