Анри-Огюст Барбье (4)

ЦАРИЦА МИРА

Могучий Гутенберг, германец вдохновенный!

Когда-то мужественно ты

Омолодил своей находкой дерзновенной

Земли дряхлеющей черты.

На рейнском берегу, в ночи животворящей,

Свободу гордую любя,

О, как ты прижимал ее к груди горящей

В тот миг, блаженный для тебя!

Как радовался ты, как веровал сердечно,

Что мать суровая родит

Ребенка красоты и силы безупречной,

Который землю победит.

В преклонном возрасте пришел ты к вечной ночи

И опочил в сырой земле,

Как потрудившийся весь долгий день рабочий,

Спокойно дремлющий во мгле.

Увы! Как ни светлы заветные надежды,

С тобой дружившие тогда,

Как тихо ни смежил ты старческие вежды,

Устав от честного труда,

Но в целомудренных объятиях - блаженства

Небесного не заслужил

И не вдохнул в свое творенье совершенства,

Свойств материнских не вложил.

Увы! Так свойственно, так суждено от века:

Страдая, веруя, борясь,

Чистейшая душа простого человека

Погибнет, втоптанная в грязь.

Сначала в облике бессмертного творенья

Все наши радует глаза:

И светлое чело, и пристальное зренье,

Что отражает небеса;

И звонкость голоса, могучего, как волны,

Как нестихающий прибой,

Когда он, тысячами отголосков полный,

Покрыл вселенную собой;

И зрелище, когда неправда вековая,

С печатью встретившись в упор,

Поникла, кандалы и цепи разбивая

И опуская свой топор;

И гармоническая сила созиданья,

Наполнившая города,

И стройный хор искусств, и строгий голос знанья

Во славу мира и труда,

Все так чарует нас, так мощно опьяняет,

Так упоительно горит,

Как будто это май влюбленного пленяет,

О светлом счастье говорит.

Пред Гутенберговым божественным твореньем

Не позабудем - я и ты,

Что старец подарил грядущим поколеньям

Весь мир грядущей красоты.

Но если пристальней и ближе приглядеться

К бессмертной дочери его

И если, осмелев, ей предложить раздеться,

Сойти с подножья своего,

Тогда бессмертное, сверкающее тело

Разочарует, - видит бог!

И явится глазам вознею оголтелой

Чудовищ, свившихся в клубок!

Мы обнаружим там собак охрипших свору,

Облаивающих страну,

Зовущих города к всеобщему раздору

И накликающих войну;

Отыщем скользких змей, что гения задушат,

Едва расправит он крыла,

И жалом клеветы отравят и разрушат

Надгробье мертвого орла;

Найдем обжорливых, драконовидных гадин,

Что за червонец иль за грош

Пускают по миру, распространяют за день

Потоком льющуюся ложь;

Мы табуны страстей продажных обнаружим,

Все осквернившие вокруг,

Которые живут и действуют оружьем

Клыков и загребастых рук.

Какое зрелище! Бывает, что при виде

Всей этой свалки нечистот

На самого тебя, о Гутенберг, в обиде,

Смутится этот или тот

Достойный гражданин, и глухо он застонет,

Оплакав общую беду,

И молча на руки он голову уронит,

Пылающую, как в бреду,

И обвинит во всем неправедное, злое,

Безжалостное божество,

И самого тебя объявит с аналоя

Лихим сообщником его,

И проклянет за то, что ты трудился честно,

Свободу гордую любя,

И, наконец, начнет кричать он повсеместно,

Что лучше б не было тебя!

Перевод П. Антокольского

МАШИНА

Вы, следопыты тайн, хранимых божеством,

Господствующие над косным веществом,

Создатели машин, потомки Прометея,

Стихии укротив и недрами владея,

Вы подчинили их владычеству ума.

И славит деспотов природа-мать сама.

И дочь ее земля так жертвенно-бесстрастно

Все клады вам вручить заранее согласна

И позволяет рыть, дробить и мять себя,

Свои бесценные сокровища губя,

Ну что ж! Титанам честь. Я славлю ваше племя!

Но и сообщников я вижу в то же время,

И Гордость среди вас я вижу и Корысть,

Они готовятся вам горло перегрызть.

У них есть мощные и бешеные слуги,

До срока под ярмом, до времени в испуге.

Но к мятежу зовут их злые голоса,

Но грозный их огонь ударит вам в глаза.

И вырвутся они, как хищники из клеток,

И прыгнут на своих хозяев напоследок,

Слепые чудища накинутся на вас,

От ваших мук еще жесточе становясь.

Какой же вы лихвой заплатите за недра,

Что раскрывала вам сама природа щедро!

Каким тягчайшим злом иль хитростью какой

Искупите вы нож в ее груди нагой!

Настанет черный день, он мертвых не разбудит!

Так ни одна из войн убийственных не кутит,

Народы целые сойдут живыми в ад.

Обломки туловищ под облака взлетят.

Тела раздавленных, попавших под колеса,

Под шестерни машин, низвергнутся с откоса.

Все пытки, наконец, что Дант изобретал,

Воскреснув, двинутся на городской квартал,

Наполнят каждый дом и двор рекою слезной!

Тогда поймете вы, поймете слишком поздно:

Ты хочешь царствовать среди огня и волн,

Будь мудрым, словно бог, будь благодати полн.

Божественный огонь, что знанием назвали,

Употреблен во зло, раздуешь ты едва ли.

Враг низменных страстей, он не позволит впредь

Вам деньги загребать и в чванстве ожиреть.

Нет! Знанье на земле дается человеку

Для целей праведных, для чистых дел от века,

Чтоб уменьшались тьмы несчетных бед и зол,

Вершащих над людьми свой черный произвол,

Чтоб исцелился ум от грубых суеверий,

Чтоб человек открыл все тайники и двери,

Чтоб язвы нищеты исчезли без следа,

Чтоб радовался тот, кто не жалел труда,

Вот в чем могущество и существо познанья!

Смиренно чтите их! Иначе в наказанье

Орудье выскользнет из неумелых рук

И сразу в мстителя преобразится друг.

Машина, смертные, в работе человечьей

Как богатырь Геракл, боец широкоплечий,

Геракл, на высях гор и в глубине лесов

Разящий подлых змей и кровожадных львов,

Друг, осушающий туман болот прибрежных

И укрощающий волненье рек мятежных.

С дубинкою в руках, с колчаном за спиной

Он облегчает нам тяжелый труд земной.

Но этот же Геракл оглох от пенья фурий,

По всей Фессалии прошел он дикой бурей.

Шла кровь из мощных жил, раздувшихся на лбу,

С природой-матерью он затевал борьбу.

Напрягши мускулы, согнувши бычью выю,

Он за волосы влек громады вековые,

Расшатывал дубы и сосны корчевал.

И сына милого Геракл не узнавал.

Схватил он мальчика ручищею железной,

Страх, жалобы и плач - все было бесполезно.

Ребенка трижды он взметнул над головой

И в пропасть черную швырнул подарок свой!

Перевод П. Антокольского

ПРОГРЕСС

Какая надобность в картинах, что широко

История рисует нам?

В чем смысл ее страниц, крутых ее уроков,

Навеки памятных сынам,

Когда воскрешены все крайности, все беды,

Все заблуждения времен

И путь, которым шли на гибель наши деды,

Так рабски нами повторен?

О жалкие глупцы! Июльский день был ярок.

И, увенчав чело листвой,

Мы пели, полные воспоминаний ярых,

Мотив свободы огневой.

Ее священный хмель звучал в раскатах хора,

Но мы не знали, что таит

Вторая встреча с ней. Не знали мы, как скоро

За все расплата предстоит.

Нам снился светлый день, безоблачно-прозрачный,

Густая летняя лазурь.

А время хмурилось, оно дышало мрачно

Дыханием грядущих бурь.

История отцов нам заново предстала;

Кровь жертвенная потекла.

Дрожали матери. Всю ночь свинцом хлестало.

Тревога грозная росла.

Мы увидали все: и пошлость, и распутство,

И низменнейшую корысть,

И грязь предательства, и грубое искусство

Любому горло перегрызть,

И мщенье черное, и подлое бесчестье,

И усмиренье мятежа,

И штык, пронзивший мать, пронзивший с нею вместе

Дитя, прильнувшее, дрожа.

И поднялась тогда над веком вероломным

Злодейства прежнего рука

Как доказательство, что мир в пути огромном

Не сдвинулся на полвершка.

Перевод П. Антокольского

IL PIANTO

x x x

Как грустно наблюдать повсюду корни зла,

На самый мрачный лад петь про его дела,

На небе розовом густые видеть тучи,

В смеющемся лице - тень скорби неминучей!

О, счастлив взысканный приветливой судьбой!

В искусстве для него все дышит красотой.

Увы, я чувствую - когда моей бы музе

Шестнадцать было лет, я в радостном союзе

С весной ее живой, в сиянье новых дней,

Позабывать бы мог печаль души своей.

Рождались бы в душе чудесные виденья,

Я часто бы бродил лугами в дни цветенья,

По прихоти своей в безумном счастье пел

И хоть бы этим мог свой скрашивать удел!

Но слышу я в ответ рассудка строгий голос,

Который говорит: "Как сердце б ни боролось,

Знак на челе давно ты носишь роковой,

Ты мечен черною иль белой полосой,

И вопреки всему за грозовою тучей

Обязан ты идти, одолевая кручи,

Склоняя голову, не смея вдаль взглянуть,

Не ведая, кому и руку протянуть,

Пройдешь ты этот путь, назначенный судьбою..."

Покрыто надо мной все небо пеленою,

Весь мир мне кажется больницей, где я сам,

Как бледный врач, бродя меж коек по рядам,

Откинув простыни, заразы грязь смываю,

На раны гнойные повязки налагаю.

Перевод Вс. Рождественского

ОТЪЕЗД

Альпийский встал хребет ко мне спиной своей:

Синеющие льды, обрывистые кручи,

Утесы голые, где сумрачные тучи

Ползут на животе, цепляясь меж камней.

Пускай шумит поток над головой моей,

Свергаясь со скалы среди грозы ревучей,

Пусть вихри, из теснин прорвавшись стужей жгучей,

Кромсают грудь мою, как острием ножей!

Я все-таки дойду - я в это верю страстно

К цветущим пажитям Флоренции прекрасной,

К крутым холмам Сабин, в Вергилия страну,

Увижу солнца блеск, Сорренто над заливом

И, лежа на траве в забвении ленивом,

Прозрачный воздух твой, о Иския, вдохну!

Перевод Вс. Рождественского

МАЗАЧЧИО

Ах, есть ли что для нас ужасней и грустней,

Чем это зрелище, давящее, как своды:

Божественный народ под бременем невзгоды,

Таланты юные, что гибнут в цвете дней!

Мазаччио, ты жил в век горя и скорбей,

Дитя, рожденное для счастья и свободы,

Твой облик говорит про горестные годы;

Сведенный скорбью рот и мрачный блеск очей.

Но смерть твоя пришла и кисть остановила.

На небесах искусств ты - яркое светило,

Звезда, взошедшая, чтоб тотчас же упасть!

От яда ты погиб и юным и любимым.

Но все равно тебя огнем неотвратимым

Сожгла бы гения мучительная страсть!

Перевод Вс. Рождественского

МИКЕЛАНДЖЕЛО

Как грустен облик твой и как сухи черты,

О Микеланджело, ваятель дивной силы!

Слеза твоих ресниц ни разу не смочила,

Как непреклонный Дант, не знал улыбки ты.

Искусству отдавал ты жизнь и все мечты.

Свирепым молоком оно тебя вспоило,

Ты, путь тройной свершив, до старости унылой

Забвенья не нашел на лоне красоты.

Буонарроти! Знал одно ты в жизни счастье;

Из камня высекать виденья грозной страсти,

Могуществен, как бог, и страшен всем, как он.

Достигнув склона дней, спокойно-молчаливый,

Усталый старый лев с седеющею гривой,

Ты умер, скукою и славой упоен.

Перевод Вс. Рождественского

АЛЛЕГРИ

Мой христианский дух терзает червь безверья,

Но посреди души искусства столп высок

Сонм высших сил его в священный свет облек,

Как освещает луч плиту в глухой пещере.

Аллегри, голос твой я слышу в Мизерере,

Он мощно сквозь века звучит, суров и строг,

К святым местам ведет твой сдержанный смычок,

К ногам Спасителя, к высокой райской сфере,

Пленясь, моя душа, - хотя она чужда

Божественной любви, - летит с тобой туда,

Где голос твой звучит у райского порога.

Как Перуджино встарь, вглядевшись в вышину

Я вижу праведных, одетых в белизну,

Которые поют и славословят Бога.

Перевод А. Парина

РАФАЭЛЬ

Будь славен, Рафаэль, будь славен, яркий гений!

Твой юношеский пыл, твой ясный дар я чту.

Везде, где чувствуют, где любят красоту,

Да воспоет тебя поток благословений!

Я не видал лицо бледней и совершенней,

Прекрасней - волосы, священней - чистоту;

Подобно лебедю, ты смотришь в высоту,

Готовый взвиться ввысь стезею откровений.

Нет, ни один их тех, кто хоть единый раз

Изведал власть твоих богоподобных глаз,

Не сможет позабыть черты твои святые;

Ты белой лилией царишь у них в сердцах,

Как ангел, день и ночь поющий в небесах,

Или как новый сын заступницы Марии.

Перевод А. Ларина

КОРРЕДЖО

О мать Аллегри, град - обитель христианства!

Великими детьми, о Парма, будь горда!

Я видел пышный Рим, другие города

Повергнувший бичом языческого чванства,

Я видел прах Помпеи - пурпурное убранство

На ложе римлянки, остывшем навсегда,

Я видел, как влекла эгейская вода

Дневное божество в глубь своего пространства.

Я видел в мраморе застывшие черты,

Но не сравню ни с чем стыдливой простоты

В одежде, словно свет, нарядной и воздушной;

Ведь эта простота - венок, что увенчал

Твое чело и власть над человеком дал

Твоим творениям, Корреджо простодушный.

Перевод А. Ларина

ЧИМАРОЗА

Рожденный в той стране, где чист лазури цвет,

С нежнейшим именем, в котором лир звучанье,

Беспечной Музыки веселое дыханье,

Певец Неаполя, любил ты с юных лет.

О Чимароза! Где другой такой поэт,

Чье озаренное весельем дарованье

На лица, полные угрюмого молчанья,

Могло бы так легко отбросить счастья свет!

Но в упоении бездумного успеха,

В бубенчиках шута, под тонкой маской смеха,

Ты сердце нежное хранил в груди своей.

Прекрасен гений твой, мечты всегда живые!

Не поступился ты ничем для тирании

И пел свободе гимн, томясь среди цепей.

Перевод Вс. Рождественского