Бернс Роберт (5)

 Две собаки

 Есть небольшой шотландский островок,
 Носящий короля старинного названье
 (О Койле-короле еще живет преданье).
 Был ясный летний день, прошел полудня срок,
 Когда два пса до дому пробирались
 И на пути случайно повстречались.

 -----
 
 Один из них вельможи сытый пес,
 Для барского живущий развлеченья,
 По кличке Цезарь был. Он гордо хвост свой нес,
 И каждый смело делал заключенье,
 Смотря на склад его от головы до ног,
 Что он шотландскою собакой быть не мог,
 А родился далеко очень где-то.

 -----
 
 На нем ошейник медный был надет
 С замком и буквами; то лучшая примета,
 Что он учен, и знает жизнь, и сыт.
 Породистый и статный, он, однако,
 Не чванился породой дорогой:
 С ним поболтать могла часок-другой
 Забитая цыганская собака.
 
 -----

 На рынке иль у мельницы, подчас,
 Увидя, что бежит дворняшка собачонка,
 Приветствуя ее, начнет он лаять звонко
 И с нею болтовню заводит каждый раз.
 Другой же пес, веселый, умный, рьяный.
 Принадлежал крестьянину давно
 И жил с ним словно с другом, заодно
 Служа ему забавой и охраной.
 Собаку эту Лютом все зовут:
 Ее хозяин, Бог весть почему-то,
 Ей некогда придумал кличку Люта.
 
 -----

 Понятливый, проворный, верный Лют
 Скакал чрез рвы и разные преграды,
 Все понимал, едва ему мигнут,
 И Люту все в деревне были рады.
 Мохнатая, волнистая спина
 У пса была блестяща и черна,
 Грудь белая, и тонкой шерсти пряди
 Его хвоста вились красиво сзади.
 
 -----

 Друг друга псы любили, и о том,
 Что в мире удавалось им пронюхать,
 Потолковать минуточку одну хоть,
 Помахивая весело хвостом,
 Они любили также, но уныло
 Они сошлись теперь, и видно было,
 Что у друзей не радость на уме
 (Они устали, время шло к обеду).
 И вот, усевшись рядом на холме,
 Они о людях начали беседу:
 
 Цезарь.
 
 Дивился я не раз, любезный Лют,
 Тому, как ты, тебе подобные живут,
 И, роскошь испытав, вздыхаю иногда я,
 За вашей горькой долей наблюдая.

 -----

 Наш лорд тебе известно, как живет
 В довольстве и тепле, что вздумал - ест и пьет,
 По колокольчику бежит к нему прислуга,
 Захочет - встал, захочет - спать он лег,
 И золотом всегда наполнен туго
 Его, как хвост мой, длинный кошелек.
 
 -----

 За разною стряпней, печеньем и вареньем
 Хлопочут повара у нас всегда.
 Сперва за стол садятся господа,
 Потом вся челядь ест с остервененьем
 Господские объедки; даже тот,
 Наш конюх, запаршивевший урод,
 Обедает сытней, чем фермер всякий.
 Что ж до того, что ест и пьет бедняк
 В убогой хижине - я не пойму никак...
 Гораздо лучше даже быть собакой.
 
 Лют.
 
 Да, Цезарь, наш несчастный селянин,
 Ворочая камнями для плотин,
 Копая рвы, работою тяжелой,
 Не разгибая до ночи спины,
 Хлеб черствый добывает для жены
 И для семьи несчастной, полуголой -
 Всех надобно обуть и приодеть,
 От скудной платы как сберечь излишек;
 Когда ж ему случится заболеть -
 Бог ведает, чем накормить мальчишек;
 Казалося, им тут и околеть,
 Но видно, их судьба хранит на свете:
 Растут и здоровеют эти дети.
 
 Цезарь.
 
 Зато в каком пренебреженьи вы!..
 . . . . . . . . . . . . . . . . . .
 Во мне все сердце кровью обливалось,
 Когда, порой, мне слышать удавалось,
 Как фермеров несчастных поносил
 Наш управляющий: ногами в землю бил,
 Имущества последнего лишал их,
 И бедняков измученных, усталых,
 Запуганных, вид безнадежен был.
 Богач живет, ничем не озабочен,
 А бедные, скажи, несчастны очень?
 
 Лют.
 
 Да, но не так, как думаешь, друг, ты.
 Жизнь не легка для них от нищеты,
 Но так они привыкли к ней, что мало
 Она пугать и устрашать их стала.
 Им улыбается и счастье иногда,
 Когда спины хоть день им гнуть не надо:
 Ведь после бесконечного труда
 Досуга час - есть лучшая отрада.
 В конце рабочего и трудового дня
 Семья и дети - вот их утешенье,
 Им дорога малюток болтовня.
 Они за кружкой пива в воскресенье
 Толкуют о делах своей страны,
 О том, что новые налоги быть должны,
 Хотя и так конца нет всем налогам...
 Так с грустью бедняки беседуют о многом.
 Когда ж настанет осень, за серпы
 Крестьянин честный весело берется,
 И звонко смех веселый раздается,
 И сыплются остроты из толпы.
 Любовь и жизнь!.. Невзгоды все забыты...
 Когда ж настанет ночь под новый год,
 Запрут крестьяне двери у ворот:
 - "Жена! Скорее пива нам неси ты!.."
 Кричат мужья, и трубки их дымят,
 И старики о прошлом говорят,
 И слышен хохот доброй молодежи,
 Так, что я сам развеселяюсь тоже...
 И лаем отвечаю на их смех.
 Но все ж ты прав, - скрывать мне для чего же? -
 Нередко с бедняком случается тот грех.
 Что он дотла приходит в разоренье,
 И расхищает все его именье
 Пройдоха, негодяй какой-нибудь,
 Чтоб этим проложить скорейший путь,
 К вельможе именитому пригреться
 И в душу заползти к нему ужом,
 Чтобы в парламент английский потом
 Для блага всей Британии втереться.
 
 Цезарь.
 
 Ну, нет, мой друг, ты в этом не силен;
 О благе тут не может быть и речи.
 Прихвостник сильных лордов, может он
 Менять свой взгляд при каждой новой встрече,
 Он шляется по гульбищам, кутит,
 Заклады держит, пьянствует в кредит,
 Без пошлости не делает ни шагу,
 Иль отправляется через Кале иль Гагу
 Свет посмотреть в Париж или Мадрид -
 Проматывать отцовские именья,
 На бой быков взглянуть для развлеченья,
 Испанке на гитаре побренчать,
 В Венеции в гондоле прокатиться
 И силу вод немецких испытать,
 Чтоб, разжирев, в отчизну воротиться,
 Чтоб смыть с себя лобзаний ваших след,
 Италии прекрасные сеньоры...
 О благе Англии не говори же - нет!
 Не от таких людей ей ожидать опоры;
 Они ее несчастье и позор...
 
 Лют.
 
 Так вот на что мотают с давних пор
 Свои доходы эти щелкоперы!
 Так вот куда идут те медные гроши,
 Оторванные прямо от души
 Голодных бедняков!
 Беспутные столицы!..
 Ужели жизнь спокойная в глуши,
 Где пышные не мчатся колесницы,
 Скучнее жизни бешеных столиц?..
 Средь поселян есть много честных лиц,
 И бьется сердце честное в их груди.
 Что за беда, что в зиму эти люди
 Порубят лес хозяйский иногда,
 Подстрелят зайца - экая беда! -
 Иль над любовницей владельца посмеются...

 -----

 Но расскажи мне, Цезарь, как живут
 Богатые? Им неизвестен труд,
 От холода счастливцы не трясутся...
 Чай, горе им не снится и во сне?
 
 Цезарь.
 
 Ну, нет, мой друг. Когда б, подобно мне,
 Ты их узнал, ты думал бы иначе.
 Они не мерзнут в холод, словно клячи.
 Работая, не надрывают спин
 И доживают мирно до седин;
 Но люди уж так глупы от рожденья:
 Их хоть воспитывай и вздумай обучать,
 Иль сами для себя придумают мученья,
 Иль станут друг на друга нападать,
 Тем больше одержимые тоскою,
 Чем менее для жалоб есть причин...
 Окончивши работу за сохою,
 В семью спешит довольный селянин;
 Красавица, сидящая за прялкой,
 Хохочет весело, осилив труд денной,
 Но у господ и барынь всех - иной
 Удел в довольстве, в жизни праздно-жалкой:
 Они слоняются без цели целый день
 Усталые, - им жить и думать лень,
 Они больны болезнию особой -
 Тоскою, перемешанной со злобой,
 Их сон тяжел, их вечная хандра
 На все балы, собранья, вечера -
 Где роскошь, блеск и волны аромата -
 Бредет за ни ми нынче, как вчера,
 Всегда, везде... И в оргиях разврата
 Стараются спасаться от тоски
 И юноши и даже старики,
 От грязных ласк и от вина пьянея;
 А утром жизнь еще для них пошлее.

 -----

 Разряженных красавиц ходит ряд...
 О чем они, однако, говорят?
 Для них нет клеветы, нет сплетни неприличной,
 И с любопытством, с жадностью обычной
 Они скандалы ловят на лету,
 А по ночам со взглядом воспаленным
 Азартную игру ведут на чистоту,
 В ущерб своим поместьям разоренным,
 На карту ставя фермера гумно,
 И горе бедняка развратникам смешно.
 Конечно, не во всех такое развращенье,
 Есть исключения, но я скажу одно,
 Что очень редки эти исключенья...

 -----
 
 Но солнце уж спустилось за горой,
 И сумерки росли на небосклоне;
 Жук зажужжал вечернею порой,
 И замычали жалобно в загоне
 Усталые коровы. Небеса
 Синели, стали звезды разгораться...
 Тогда, встряхнувши шерстью, оба пса
 С мест поднялись, готовые сознаться,
 Что человек несчастнее собак,
 И разошлись, но порешили так,
 Чтобы на днях опять им увидаться.


 На чердаке

 День и ночь - сутки прочь;
 Так я век проживу.
 Снится бедность мне в ночь, -
 Нищета на яву.
 
 Всем я людям чужой
 И чужие все мне.
 Только вечно со мной
 Тень моя на стене.
 
 Мне подруга верна, -
 Я подругу ценю,
 А изменит она, -
 Так и я изменю.
 
 Я спины никогда
 Не согну ни пред кем; -
 Только мне-то, нужда,
 Спину гнешь ты зачем?
 
 Перевод Д. Свияжского
 (Минаева).