Блок Александр Александрович. (34)

 ПРОКЛЯТЫЙ КОЛОКОЛ 
Вёсны и зимы меняли убранство.
Месяц по небу катился - зловещий фонарь.
Вы, люди, рождались с желаньем скорей умереть,
 Страхом ночным обессилены.
А над болотом - проклятый звонарь
Бил и будил колокольную медь.
 Звуки летели, как филины,
 В ночное пространство.
 Колокол самый блаженный,
 Самый большой и святой,
Тот, что утром скликал прихожан,
По ночам расточал эти звуки.
Кто рассеет болотный туман,
Хоронясь за ночной темнотой?
 Чьи качают проклятые руки
 Этот колокол пленный?
В час угрюмого звона я был
Под стеной, средь болотной травы,
 Я узнал тебя, черный звонарь,
 Но не мне укротить твою медь!
 Я в туманах бродил.
Люди спали. О, люди! Пока не пробудитесь вы, -
Месяц будет вам - красный, зловещий фонарь,
 Страшный колокол будет вам петь!
 
 7 ноября 1906 

 * * * 
О жизни, догоревшей в хоре
На темном клиросе твоем.
О Деве с тайной в светлом взоре
Над осиянным алтарем.
О томных девушках у двери,
Где вечный сумрак и хвала.
О дальной Мэри, светлой Мэри,
В чьих взорах - свет, в чьих косах - мгла.
Ты дремлешь, боже, на иконе,
В дыму кадильниц голубых.
Я пред тобою, на амвоне,
Я - сумрак улиц городских.
Со мной весна в твой храм вступила,
Она со мной обручена.
Я - голубой, как дым кадила,
Она - туманная весна.
И мы под сводом веем, веем,
Мы стелемся над алтарем,
Мы над народом чары деем
И Мэри светлую поем.
И девушки у темной двери,
На всех ступенях алтаря -
Как засветлевшая от Мэри
Передзакатная заря.
И чей-то душный, тонкий волос
Скользит и веет вкруг лица,
И на амвоне женский голос
Поет о Мэри без конца.
О розах над ее иконой,
Где вечный сумрак и хвала,
О деве дальней, благосклонной,
В чьих взорах - свет, в чьих косах - мгла.
 
 Ноябрь 1906 

 * * * 
В синем небе, в темной глуби
Над собором - тишина.
Мы одну и ту же любим,
Легковейная весна.
Как согласны мы мечтами,
Благосклонная весна!
Не шелками, не речами
Покорила нас она.
Удивленными очами
Мы с тобой покорены,
Над округлыми плечами
Косы в узел сплетены.
Эта девушка узнала
Чары легкие весны,
Мгла весенняя сплетала
Ей задумчивые сны.
Опустила покрывало,
Руки нежные сплела,
Тонкой стан заколдовала,
В храм вечерний привела,
Обняла девичьи плечи,
Поднялась в колокола,
Погасила в храме свечи,
Осенила купола,
И за девушкой - далече
В синих улицах - весна,
Смолкли звоны, стихли речи,
Кротко молится она...
В синем небе, в темной глуби
Над собором - тишина.
Мы с тобой так нежно любим,
Тиховейная весна!
 
 Ноябрь 1906 

 БАЛАГАН 
 Ну, старая кляча, пойдем
 ломать своего Шекспира! 
 Кин 
Над черной слякотью дороги
Не поднимается туман.
Везут, покряхтывая, дроги
Мой полинялый балаган.
Лицо дневное Арлекина
Еще бледней, чем лик Пьеро.
И в угол прячет Коломбина
Лохмотья, сшитые пестро...
Тащитесь, траурные клячи!
Актеры, правьте ремесло,
Чтобы от истины ходячей
Всем стало больно и светло!
В тайник души проникла плесень,
Но надо плакать, петь, идти,
Чтоб в рай моих заморских песен
Открылись торные пути.
 
 Ноябрь 1906 

 * * * 
Твоя гроза меня умчала
И опрокинула меня.
И надо мною тихо встала
Синь умирающего дня.
Я на земле грозою смятый
И опрокинутый лежу.
И слышу дальние раскаты,
И вижу радуги межу.
Взойду по ней, по семицветной
И незапятнанной стезе -
С улыбкой тихой и приветной
Смотреть в глаза твоей грозе.
 
 Ноябрь 1906 

 * * * 
В час глухой разлуки с морем,
С тихо ропщущим прибоем,
С отуманенною далью -
Мы одни, с великим горем,
Седины' свои закроем
Белым саваном - печалью.
Протекут еще мгновенья,
Канут в темные века.
Будут новые виденья,
Будет старая тоска.
И, в печальный саван кроясь,
Предаваясь тайно горю,
Не увидим мы тогда, -
Как горит твой млечный пояс!
Как летит к родному морю
Серебристая звезда!
 
 Ноябрь 1906 

 * * * 
Со'львейг! О, Со'львейг! О, Солнечный Путь!
Дай мне вздохнуть, освежить мою грудь!
В темных провалах, где дышит гроза,
Вижу зеленые злые глаза.
Ты ли глядишь, иль старуха - сова?
Чьи раздаются во мраке слова?
Чей ослепительный плащ на лету
Путь открывает в твою высоту?
Знаю - в горах распевают рога,
Волей твоей зацветают луга.
Дай отдохнуть на уступе скалы!
Дай расколоть это зеркало мглы!
Чтобы лохматые тролли, визжа,
Вниз сорвались, как потоки дождя,
Чтоб над омытой душой в вышине
День золотой был всерадостен мне!
 
 Декабрь 1906 

 * * * 
В серебре росы трава.
Холодна ты, не жива.
Слышишь нежные слова?
Я склонился. Улыбнись.
Я прошу тебя: очнись.
Месяц залил светом высь.
Вдалеке поют ручьи.
Руки белые твои -
Две холодные змеи.
Шевельни смолистый злак.
Ты открой твой мертвый зрак.
Ты подай мне тихий знак.
 
 Декабрь 1906 

 УСТАЛОСТЬ 
Кому назначен темный жребий,
Над тем не властен хоровод.
Он, как звезда, утонет в небе,
И новая звезда взойдет.
И краток путь средь долгой ночи,
Друзья, близка ночная твердь!
И даже рифмы нет короче
Глухой, крылатой рифмы: смерть.
И есть ланит живая алость,
Печаль свиданий и разлук...
Но есть паденье, и усталость,
И торжество предсмертных мук.
 
 14 февраля 1907 

 * * * 
Придут незаметные белые ночи.
И душу вытравят белым светом.
И бессонные птицы выклюют очи.
И буду ждать я с лицом воздетым,
Я буду мертвый - с лицом подъятым.
Придет, кто больше на свете любит:
В мертвые губы меня поцелует,
Закроет меня благовонным платом.
Придут другие, разрыхлят глыбы,
Зароют, - уйдут беспокойно прочь:
Они обо мне помолиться могли бы,
Да вот - помешала белая ночь!
 
 18 марта 1907