Блок Александр Александрович. (38)

 ПОВЕСТЬ 
 Г. Чулкову 
В окнах, занавешенных сетью мокрой пыли,
Темный профиль женщины наклонился вниз.
Серые прохожие усердно проносили
Груз вечерних сплетен, усталых стертых лиц.
Прямо перед окнами - светлый и упорный -
Каждому прохожему бросал лучи фонарь.
И в дождливой сети - не белой, не черной -
Каждый скрывался - не молод и не стар.
Были как виденья неживой столицы -
Случайно, нечаянно вступающие в луч.
Исчезали спины, возникали лица,
Робкие, покорные унынью низких туч.
И - нежданно резко - раздались проклятья,
Будто рассекая полосу дождя:
С головой открытой - кто-то в красном платье
Поднимал на воздух малое дитя...
Светлый и упорный, луч упал бессменный -
И мгновенно женщина, ночных веселий дочь,
Бешено ударилась головой о стену,
С криком исступленья, уронив ребенка в ночь...
И столпились серые виденья мокрой скуки.
Кто-то громко ахал, качая головой.
А она лежала на спине, раскинув руки,
В грязно-красном платье, на кровавой мостовой.
Но из глаз открытых - взор упорно-дерзкий
Всё искал кого-то в верхних этажах...
И нашел - и встретился в окне у занавески
С взором темной женщины в узорных кружевах.
Встретились и замерли в беззвучном вопле взоры,
И мгновенье длилось... Улица ждала...
Но через мгновенье наверху упали шторы,
А внизу - в глазах открытых - сила умерла...
Умерла - и вновь в дождливой сети тонкой
Зычные, нестройные звучали голоса.
Кто-то поднял на' руки кричащего ребенка
И, крестясь, украдкой утирал глаза...
Но вверху сомнительно молчали стекла окон.
Плотно-белый занавес пустел в сетях дождя.
Кто-то гладил бережно ребенку мокрый локон.
Уходил тихонько. И плакал, уходя.
 Январь 1905 

 * * * 
Иду - и всё мимолетно.
Вечереет - и газ зажгли.
Музыка ведет бесповоротно,
Куда глядят глаза мои.
Они глядят в по'дворотни,
Где шарманщик вздыхал над тенью своей...
Не встречу ли оборотня?
Не увижу ли красной подруги моей?
Смотрю и смотрю внимательно,
Может быть, слишком упорно еще...
И - внезапно - тенью гадательной -
Вольная дева в огненном плаще!..
В огненном! Выйди за поворот:
На глазах твоих повязка лежит еще...
И она тебя кольцом неразлучным сожмет
В змеином ло'говище.
 9 марта 1905 

 ПЕСЕНКА 
Она поет в печной трубе.
Ее веселый голос тонок.
Мгла опочила на тебе.
За дверью плачет твой ребенок.
Весна, весна! Как воздух пуст!
Как вечер непомерно скуден!
Вон - тощей вербы голый куст -
Унылый призрак долгих буден.
Вот вечер кутает окно
Сплошными белыми тенями.
Мое лицо освещено
Твоими страшными глазами.
Но не боюсь смотреть в упор,
В душе - бездумность и беспечность!
Там - вихрем разметен костер,
Но искры улетели в вечность...
Глаза горят, как две свечи,
О чем она тоскует звонко?
Поймем. Не то пронзят ребенка
Безумных глаз твоих мечи.
 9 апреля 1905 

 ЛЕГЕНДА 
Господь, ты слышишь? Господь, простишь ли? -
Весна плыла высоко в синеве.
На глухую улицу в полночь вышли
Веселые девушки. Было - две.
Но Третий за ними - за ними следом
Мелькал, неслышный, в луче фонаря.
Он был неведом... одной неведом:
Ей казалось... казалось, близка заря.
Но синей и синее полночь мерцала,
Тая, млея, сгорая полношумной весной.
И одна сказала... "Ты слышишь? - сказала. -
О, как страшно, подруга... быть с тобой".
И была эта девушка в белом... в белом,
А другая - в черном... Твоя ли дочь?
И одна - дрожала слабеньким телом,
А другая - смеялась, бежала в ночь...
Ты слышишь, господи? Сжалься! О, сжалься!
Другая, смеясь, убежала прочь...
И на улице мертвой, пустынной остались...
Остались... Третий, она и ночь.
Но, казалось, близко... Казалось, близко
Трепетно бродит, чуть белеет заря...
Но синий полог упал так низко
И задернул последний свет фонаря.
Был синий полог. Был сумрак долог.
И ночь прошла мимо них, пьяна.
И когда в траве заблестел осколок,
Она осталась совсем одна.
И первых лучей протянулись нити,
И слабые руки схватили нить...
Но уж город, гудя чредою событий,
Где-то там, далеко, начал жить...
Был любовный напиток - в красной пачке кредиток,
И заря испугалась. Но рукою Судьбы
Кто-то городу дал непомерный избыток,
И отравленной пыли полетели столбы.
Подходили соседи и шептались докучно.
Дымно-сизый старик оперся' на костыль -
И кругом стало душно... А в полях однозвучно
Хохотал Невидимка - и разбрасывал пыль.
В этом огненном смерче обняла она крепче
Пыльно-грязной земли раскаленную печь...
Боже правый! Соделай, чтобы твердь стала легче!
Отврати твой разящий и карающий меч!
И откликнулось небо: среди пыли и давки
Появился архангел с убеленной рукой:
Всем казалось - он вышел из маленькой лавки,
И казалось, что был он - перепачкан мукой...
Но уж твердь разрывало. И земля отдыхала.
Под дождем умолкала песня дальних колес...
И толпа грохотала. И гроза хохотала.
Ангел белую девушку в дом свой унес.
 15 апреля 1905 

 * * * 
Я вам поведал неземное.
Я всё сковал в воздушной мгле.
В ладье - топор. В мечте - герои.
Так я причаливал к земле.
Скамья ладьи красна от крови
Моей растерзанной мечты,
Но в каждом доме, в каждом крове
Ищу отважной красоты.
Я вижу: ваши девы слепы,
У юношей безогнен взор.
Назад! Во мглу! В глухие склепы!
Вам нужен бич, а не топор!
И скоро я расстанусь с вами,
И вы увидите меня
Вон там, за дымными горами,
Летящим в облаке огня!
 16 апреля 1905 

 НЕВИДИМКА 
Веселье в ночном кабаке.
Над городом синяя дымка.
Под красной зарей вдалеке
Гуляет в полях Невидимка.
Танцует над топью болот,
Кольцом окружающих домы,
Протяжно зовет и поет
На голос, на голос знакомый.
Вам сладко вздыхать о любви,
Слепые, продажные твари?
Кто небо запачкал в крови?
Кто вывесил красный фонарик?
И воет, как брошенный пес,
Мяучит, как сладкая кошка,
Пучки вечереющих роз
Швыряет блудницам в окошко...
И ломится в черный притон
Ватага веселых и пьяных,
И каждый во мглу увлечен
Толпой проституток румяных...
В тени гробовой фонари,
Смолкает над городом грохот...
На красной полоске зари
Беззвучный качается хохот...
Вечерняя надпись пьяна
Над дверью, отво'ренной в лавку...
Вмешалась в безумную давку
С расплеснутой чашей вина
На Звере Багряном - Жена.
 16 апреля 1905