Брейтен Брейтенбах (5)

ПИСЬМО С ЧУЖБИНЫ МЯСНИКУ

Балтазару

арестованный говорит

я уже не знаю

не вопил ли Спаситель на кресте

но над лицом вьется первая муха

и помпон на берете охранника за окном

качается в воздухе как цветок

на стенах кровь

и сердце человечье замирает в груди

от страха что эта радость может кончиться

и вбирает мельчайшие крупицы тишины и промедления

словно собирает завтрак в дорогу для неуклюжего старика

который как в камере скрючился в собственном теле

арестованный утверждает

Ли Шань-инь советовал не верить дождевым жалобам:

"никогда не открывай своего сердца весенни цветам,

ибо мера любви суть мера праха"

я надеюсь ты сможешь узнать мои серые кости

в мертвом огне земли

а я - я отправляюсь странствовать

облеченный плотью буду лежать на верхней палубе

всем телом буду чувствовать корабельную качку

канаты дремлют свернувшись в тени

мачта будет выписывать в небе восьмерки

море будет волноваться море будет пахнуть морем

море будет полно дельфинов

чайки стаями будут скользить над сердцем

солнце будет при звуках человеческой речи

пронзать и жечь каждое волокно в деревянной каюте

а я - я отправляюсь путешествовать

арестованный признает

когда твои мечты стерты в порошок

и ты далеко от ближних своих выжидаешь во мраке

как корабельная сосна болезненно ждет языка пламени

и белый ветер жалуется в роще

чтобы утро понедельника как калека по-вороньи

присело на корточки у губ океана

ибо ты готов

трепеща и дрожа

откармливать червей и муравьев

и давать свидетельские показания глубоко в земле

я могу свидетельствовать

я могу описать цвета изнутри

стены черные сопли золотые

гной и кровь суть мед и сок смородины

которую на бастионах клюют птицы

я стою на кирпичах перед моим ближним

я есмь статуя Свободы

и прикосновение электродов

легко вырывает крик из моей глотки во мраке

я пишу лозунги кровавой мочой

на полу и на собственной коже

я не сплю

я задушен намыленными канатами собственных кишок

ломающих мой хребет

меня убили в вечерней газете

я лечу с десятого этажа неба

к людям на мостовую

и ты мясник

ты что уполномочен безопасностью государства

о чем ты думаешь когда ночь выставляет напоказ свой скелет

и первый захлебывающийся крик арестанта

сжимается

как новорожденный

залитый родовыми водами?

готов ли ты быть спокойным перед лужами крови

когда людей бьет озноб

и они обреченно дышат гибелью

в твоих руках?

застревает ли сердце жестким комком в глотке

когда ты прикасаешься к холодеющим конечностям

той же ладонью которой гладишь грудь жены?

ответь мясник

может ли акушерство которое ты

творишь во имя моего дальнейшего существования

может ли оно стать для меня очевидным

и на моем родном языке?

арестованный сказал

я не хочу умирать взаперти

я хочу быть просто повешенным в пустыне снаружи

чтобы сердце мое вернулось в холод рассвета

где горы как мухи облепили горизонт

где песок горит серебряными язычками

где луна падает гнилым обломком корабля

в голубую дымку

ответь мне теперь мясник

прежде чем ремесло твое стало твоим проклятием

прежде чем ты будешь поставлен

у пасти могилы

прежде чем тебе дадут последнее слово

перед воскресшими арестантами Африки

ЗАПАЛ

когда ты думаешь о родине,

ты видишь

судейские косички и очки; старую собаку;

утонувшую в реке лошадь; огнедышащую гору;

кусочек постели между беззубыми стариками;

темные фикусы и песок; тропинку, тополя,

дом, облака, небеса;

тростник; телефон;

все это ты видишь

когда думаешь о родине,

ты видишь также

"мы должны быть сильными";

нутро падали, полное мух и каверн;

гору - скотобойню из стен;

кулаки военных торчат, как знамена,

над тысячью холмов Наталя;

спящих в дерьме арестантов; ты видишь

шахты, изрыгивающие толпы рабов; вечерний дождь,

потрескивающий, как искры в вышине;

в тростниках гниет скелет карлика

когда ты думаешь о родине,

происходит эвакуация всех мыслей;

если нет дождя, ты оставляешь окна открытыми,

ты видишь, что звезды суть стрелы в ничто;

слышишь ли тогда еле слышное?

"мы народ, мы черные, но мы не спим.

мы прислушиваемся в темноте, как хищники жрут на деревьях.

мы прислушиваемся к своей силе, о которой они не могут знать.

мы прислушиваемся к сердцу своего дыхания.

мы слышим солнце, трепещущее за ночными камышами. Мы ждем,

когда обжоры, отяжелев, посыплются с веток

мы узнаем их по плодам их

или научим свиней лазить по деревьям"

x x x

как не спалось нам здесь на полу среди сквозняков

запах пламени и скипидара

холсты белоснежны ибо глаза пусты

странность ночи

и луна как улыбка где-то снаружи

извне

дни идут как времена года за оконным стеклом

облако лицо мокрые листья эти стихи

я хотел оставить на тебе свой отпечаток

я хотел заклеймить тебя пламенем

одиночества

ни одно пламя не поет так прекрасно

как лунное серебро если ты недвижима

и тело твое печально

я хотел извлечь из тебя эту печаль

чтобы ты могла открыться настежь

как открывается город

на светлом ландшафте

полном голубей и пламени деревьев

где серебряные вороны невидимы в ночи

и устами луны можно ранить пожар

еще я хотел чтобы могли смеяться ты

и твое горькое тело

и мои фарфоровые руки на твоих бедрах

такая темная боль в твоем дыхании

режущем слух

как часто бывали мы здесь

где остались только серебряные тени

я одинок из-за тебя и должен отвергнуть себя самого

из-за тебя я понял что у меня нет пристани

в пылающем море

БЕЛАЯ ЛОШАДЬ

белая лошадь сегодняшнего утра

пасется на зеленой лужайке

за пенящейся каймой моря:

сейчас никто и ничто не запятнает нашу любовь

воздух полон морских чаек; наш отель называется

"белая лошадь" - так как уже наступило утро

уже идут рабочие с кривыми ногами в синих блузах

их воротники и глаза распахнуты навстречу ветру

несущему чаек и за стеной

море серое как твои глаза

днем: кто знает может наши сердца уже сломались

но ничто не запятнает нашу любовь

когда наступил этот день?

ночью мы лежали прижавшись друг к другу во сне

как высока башня мрака?

как могу я об этом писать?

толпа идет за знаменами - за тем ли

чтобы словами бороться со смертью? за тем ли что

улыбка на теплых устах? ибо звезды начищены

до блеска и сердечны как улыбки

может это ручное зеркальце мерцает высоко в темноте

может опрокидывается корабль

но мы едем без билета в лодках наших тел

и ничто не запятнает нашей любви

днем мы прячемся в саркофаге воспоминаний

перебираем ткани и безделушки привезенные матросами

с Явы? из Египта? твердые костяные ложки

и чужие музыкальные инструменты

все вышло из моды смерть избороздила моря

о моя любовь кричащие корабли плывут в глубине твоих глаз

я хочу чтоб ничто не рвалось в тебе чтобы белая лошадь

костлявый стих звездная проповедь

оставалась бедствовать у границы моря

и я знаю теперь: никто и ничто не уничтожит

нашей любви: наш корабль нагружен звездами и знаменами

косточки наших сердец добела натерты нашими устами

в зеркале отражается белая лошадь

НАПОЛОВИНУ АНГЕЛ В ТОНУЩЕМ КОРАБЛЕ

А

день начнет становиться короче

бабочки расшибаться о переборки

ни к чему разговоры

здесь конечно несколько южнее

словно пальмы восходят из сумрака

бакены зноя

но фруктовые деревья еще скудны

тощее время года

клинок ножа отощал

рана без малейшей крови

кому отчитаюсь?

и однако все же кое-что цветет

и закат тоже нежен

и похож на боль в адамовом яблоке

оплеванный цветок

мои ноги вязнут в пыли

одни лягушки упорно желают квакать

лягушки проповедуют о Боге

мы тоже спускались с тайных

перевалов, жена

до тех мест где воды лежат словно глаза

и в почве есть куски теней

так было прежде

моя жизнь слита с твоей

словно ночь повисла на губах дня

ночь это язык или дыханье?

если ты меня больше не хочешь

то я навсегда одинок

так одинок одинок буду именно так

в пасти смерти

собака завывает как шакал

на небо все в проклятых звездах

(здесь заканчиваю

рука слишком сильно дрожит)

Б

вот становится светлей

дворовый пес рычит и лает

словно денница передневала / взорвалась!

и день стоит потрескивая синий весь в огне

петухи кричат и захлебываются

(петухи умеют густо сеять всхлипы)

это утро моя любимая

и нет тебя здесь чтобы свет разделить на двоих

- также и мое стихотворение

да ведь это расстояние

белеет в глазах дня

если ты дымишь пером но можешь видеть!

В

ты ложишься на спину

глаз это снова глаз

солнце синее и пахнет травой

птиц мало

разве только пары диких уток

справляют свадьбы шумно вьют гнезда

так сейчас а потом облако

далекое прозрачное мимолетное медленно тает

мечта

я мечтаю о кораблях

о доме полном звезд

я мечтаю о любви

чтобы наша любовь еще светлей была

как светла вся земля

я мечтаю о мечтах

потому что я мечтаю о тебе

и я вижу окровавленного ангела

едущего на овце

он идет из такого далека

он плетется из последних сил

нет он больше не дикий чужак

нет совсем

он истощенный брат

ПОСЛЕДНИЙ ЭТАЖ

А

я живу в доме где полным-полно балок

вполне пригодных чтобы повеситься

иногда я играю как будто я уже покойник

и завязываю разговор с Господом Богом

но веревка никогда не выдерживает

нужда научит молиться

Б

ведь и луна и ветер умеют грустить

и облака это рукава

на которых луна оставляет блестящие следы;

повернись к горам спиной

горы - зеркала небес;

иди в пустыню

где все сурово и лишено тени

где солнце липнет к телу как навозные мухи

укрывающая и успокаивающая музыка

множества гудящих солнечных ресничек;

когда ночь - борт корабля

она не отбрасывает тени

слышишь ли ты как блестит далекий излом

слышишь ли ты как толпясь во мраке кашляют и шепчутся

слепые ангелы

(чтобы растаять в снегах можно убежать

туда где луна оставляет блестящие следы)

В

я пошел к столу

и стихи как мантия

ниспадали с моих плеч; на улице шел дождь

на улице шел такой мелкий дождь

что совсем не стучал по крыше;

мое окно распахнулось навстречу воздушному водопаду

но я спрятался в мягкой как морось мантии

сложенной в бессильные крылья

Г

иногда это тянется очень долго

пока не согреешься

и не уснешь

морось крыльев влажна

перед твоим домом высокая седая гора

высокая и седая как солнце

это зрелище никогда не захватывает

и за этой горой лежит Африка

ты копаешь туннель сквозь собственную жизнь

чтоб выползти назад

к солнцу