Чехов Антон Павлович (110)

ДАЧНИКИ    По дачной платформе взад и вперед прогуливалась парочка недавно поженившихся супругов. Он держал ее за талию, а она жалась к нему, и оба были счастливы. Из-за облачных обрывков глядела на них луна и хмурилась: вероятно, ей было завидно и досадно на свое скучное, никому не нужное девство. Неподвижный воздух был густо насыщен запахом сирени и черемухи. Где-то, по ту сторону рельсов, кричал коростель...    -- Как хорошо, Саша, как хорошо! -- говорила жена. -- Право, можно подумать, что всё это снится. Ты посмотри, как уютно и ласково глядит этот лесок! Как милы эти солидные, молчаливые телеграфные столбы! Они, Саша, оживляют ландшафт и говорят, что там, где-то, есть люди... цивилизация... А разве тебе не нравится, когда до твоего слуха ветер слабо доносит шум идущего поезда?    -- Да... Какие, однако, у тебя руки горячие! Это оттого, что ты волнуешься, Варя... Что у нас сегодня к ужину готовили?    -- Окрошку и цыпленка... Цыпленка нам на двоих довольно. Тебе из города привезли сардины и балык.    Луна, точно табаку понюхала, спряталась за облако. Людское счастье напомнило ей об ее одиночестве, одинокой постели за лесами и долами...    -- Поезд идет! -- сказала Варя. -- Как хорошо!    Вдали показались три огненные глаза. На платформу вышел начальник полустанка. На рельсах там и сям замелькали сигнальные огни.    -- Проводим поезд и пойдем домой, -- сказал Саша и зевнул. -- Хорошо нам с тобой живется, Варя, так хорошо, что даже невероятно!    Темное страшилище бесшумно подползло к платформе и остановилось. В полуосвещенных вагонных окнах замелькали сонные лица, шляпки, плечи...    -- Ах! Ах! -- послышалось из одного вагона. -- Варя с мужем вышла нас встретить! Вот они! Варенька!.. Варечка! Ах!    Из вагона выскочили две девочки и повисли на шее у Вари. За ними показались полная пожилая дама и высокий, тощий господин с седыми бачками, потом два гимназиста, навьюченные багажом, за гимназистами гувернантка, за гувернанткой бабушка.    -- А вот и мы, а вот и мы, дружок! -- начал господин с бачками, пожимая Сашину руку. -- Чай, заждался! Небось, бранил дядю за то, что не едет! Коля, Костя, Нина, Фифа... дети! Целуйте кузена Сашу! Все к тебе, всем выводком, и денька на три, на четыре. Надеюсь, не стесним? Ты, пожалуйста, без церемонии.    Увидев дядю с семейством, супруги пришли в ужас. Пока дядя говорил и целовался, в воображении Саши промелькнула картина: он и жена отдают гостям свои три комнаты, подушки, одеяла; балык, сардины и окрошка съедаются в одну секунду, кузены рвут цветы, проливают чернила, галдят, тетушка целые дни толкует о своей болезни (солитер и боль под ложечкой) и о том, что она урожденная баронесса фон Финтих...    И Саша уже с ненавистью смотрел на свою молодую жену и шептал ей:    -- Это они к тебе приехали... чёрт бы их побрал!    -- Нет, к тебе! -- отвечала она, бледная, тоже с ненавистью и со злобой. -- Это не мои, а твои родственники!    И обернувшись к гостям, она сказала с приветливой улыбкой:    -- Милости просим!    Из-за облака опять выплыла луна. Казалось, она улыбалась; казалось, ей было приятно, что у нее нет родственников. А Саша отвернулся, чтобы скрыть от гостей свое сердитое, отчаянное лицо, и сказал, придавая голосу радостное, благодушное выражение:    -- Милости просим! Милости просим, дорогие гости!