Чехов Антон Павлович (124)

ДЕПУТАТ, или ПОВЕСТЬ О ТОМ, КАК У ДЕЗДЕМОНОВА 25 РУБЛЕЙ ПРОПАЛО Посвящается Л. И. Пальмину - Тссс... Пойдемте в швейцарскую, здесь неудобно... Услышит... Отправились в швейцарскую. Швейцара Макара, чтоб он не подслушал и не донес, поспешили услать в казначейство. Макар взял рассыльную книгу, надел шапку, но в казначейство не пошел, а спрятался под лестницей: он знал, что бунт будет... Первый заговорил Кашалотов, за ним Дездемонов, после Дездемонова Зрачков... Забушевали опасные страсти! По красным лицам забегали судороги, по грудям застучали кулаки... - Мы живем во второй половине XIX столетия, а не чёрт знает когда, не в допотопное время! - заговорил Кашалотов. - Что дозволялось этим толстопузам прежде, того не позволят теперь! Нам надоело, наконец! Прошло уже то время, когда... И т. д... Дездемонов прогремел приблизительно то же самое. Зрачков даже выругался неприлично... Все загалдели! Нашелся, впрочем, один благоразумный. Этот благоразумный состроил озабоченное лицо, вытерся засморканным платочком и проговорил: - Ну, стоит ли? Ах... Ну, положим, пусть... это правда; но с какой стати? Какою мерою мерите, такою и вам возмерится: и против вас бунтовать будут, когда вы будете начальниками. Верьте слову! Губите только себя. Но не послушали благоразумного. Ему не дали договорить и оттиснули его к двери. Видя, что благоразумием ничего не возьмешь, он стал неблагоразумным и сам забурлил. - Пора же наконец дать ему понять, что мы такие же люди, как и он! - сказал Дездемонов. - Мы, повторяю, не холуи, не плебеи! Мы не гладиаторы! Издеваться над собой мы не позволим! Он тыкает на нас, не отвечает на поклоны, морду воротит, когда доклад делаешь, бранится... Нынче и на лакеев тыкать нельзя, а не то что на благородных людей! Так и сказать ему! - А намедни обращается ко мне и спрашивает: "В чем это у тебя рыло? Пойди к Макару, пусть он тебе шваброй вымоет!" Хороши шутки! А то однажды... - Иду я с женой однажды, - перебил Зрачков, - встречается он... "А ты, говорит, губастый, вечно с девками шляешься! Среди бела дня даже!" Это, говорю, моя жена, ваше-ство... И не извинился, а только губами чмокнул! Жена от этого самого оскорбления три дня ревмя ревела. Она не девка, а напротив... сами знаете... - Одним словом, господа, жить так долее невозможно! Или мы, или он, а вместе служить нам ни в каком случае невозможно! Пусть или он уйдет, или мы уйдем! Лучше без должности жить, чем реноме свое в ничтожестве иметь! Теперь XIX столетие. У всякого свое самолюбие есть! Я хоть и маленький человек, а все-таки я не субъект какой-нибудь и у меня в душе свой жанр есть! Не позволю! Так и сказать ему! Пусть один из нас пойдет и скажет ему, что так невозможно! От нашего имени! Ступай! Кто пойдет? Так-таки прямо и сказать! Не бойтесь, ничего не будет! Кто пойдет? Тьфу, чёрт... охрип совсем... Стали выбирать депутата. После долгих споров и пререканий, самым умным, красноречивым и самым смелым признан был Дездемонов. В библиотеке записан, пишет прекрасно, с барышнями образованными знаком - значит, умен: найдется, что и как сказать. А о смелости и толковать нечего. Всем известно, как он однажды потребовал у квартального извинения, когда тот в клубе принял его за "человека"; не успел квартальный нахмуриться на это требование, как молва о смелости расплылась уже по миру и заняла умы... - Ступай, Сеня! Не бойся! Так и скажи ему! Накося выкуси, мол! Не на тех наскочил, мол, ваше-ство! Шалишь! Ищи себе других холуев, а мы сам с усам, сами, ваше-ство, умеем фертикулясы выкидывать. Нечего тень наводить! Так-то... Ступай, Сеня... друг... Причешись только... Так и скажи... - Вспыльчив я, господа... Наговорю, чего доброго. Шел бы Зрачков лучше! - Нет, Сеня, ты иди... Зрачков молодец только против овец, да и то в пьяном виде... дурак он, а ты все-таки... Иди, душечка... Дездемонов причесался, поправил жилет, кашлянул в кулак и пошел... Все притаили дыхание. Войдя в кабинет, Дездемонов остановился у двери и дрожащей рукой провел себя по губам: ну, как начать? Под ложечкой похолодело и перетянуло, точно поясом, когда он увидел лысину с знакомой черненькой бородавкой... По спине загулял ветерок... Это не беда, впрочем; со всяким от непривычки случается, робеть только не нужно... Смелей! - Эээ... чего тебе? Дездемонов сделал шаг вперед, шевельнул языком, но не издал ни одного звука: во рту что-то запуталось. Одновременно почувствовал депутат, что не в одном только рту идет путаница: и во внутренностях тоже... Из души храбрость пошла в живот, пробурчала там, по бедрам ушла в пятки и застряла в сапогах... А сапоги порванные... Беда! - Эээ... чего тебе? Не слышишь? - Гм... Я ничего... Я только так. Я, ваше-ство, слышал... слышал... Дездемонов придержал язык, но язык не слушался и продолжал: - Я слышал, что ее-ство разыгрывают в лотерею карету... Билетик, ваше-ство... Кгм... ваше-ство... - Билет? Хорошо... У меня пять билетов осталось, только... Все пять возьмешь? - Не... не... нет, ваше-ство... Один билетик... достаточно... - Все пять возьмешь, я тебя спрашиваю? - Очень хорошо-с, ваше-ство! - По шести рублей... Но с тебя можно по пяти... Распишись... От души желаю тебе выиграть... - Хе-хе-хи-с... Мерси-с, ваше-ство... Гм... Очень приятно... - Ссступай! Через минуту Дездемонов стоял среди швейцарской и, красный как рак, со слезами на глазах просил у приятелей 25 рублей взаймы. - Отдал ему, братцы, 25 рублей, а это не мои деньги! Это теща дала за квартиру заплатить... Дайте, господа! Прошу вас! - Чего же ты плачешь? В карете ездить будешь... - В карете... Карета... Людей пугать я каретой буду, что ли? Я не духовное лицо! Да куда я ее поставлю, если выиграю? Куда я ее дену? Говорили долго, а пока они говорили, Макар (он грамотен) записывал, записав же... и т. д. Длинно, господа! Во всяком случае из сего проистекает мораль: не бунтуй!