Чехов Антон Павлович (289)

ЛИШНИЕ ЛЮДИ Седьмой час июньского вечера. От полустанка Хилково к дачному поселку плетется толпа только что вышедших из поезда дачников - всё больше отцы семейств, нагруженные кульками, портфелями и женскими картонками. Вид у всех утомленный, голодный и злой, точно не для них сияет солнце и зеленеет трава. Плетется, между прочим, и Павел Матвеевич Зайкин, член окружного суда, высокий сутуловатый человек, в дешевой коломенке и с кокардой на полинялой фуражке. Он вспотел, красен и сумрачен. - Каждый день изволите на дачу выезжать? - обращается к нему дачник в рыжих панталонах. - Нет, не каждый, - угрюмо отвечает Зайкин. - Жена и сын живут тут постоянно, а я приезжаю раза два в неделю. Некогда каждый день ездить да и дорого. - Это верно, что дорого, - вздыхают рыжие панталоны. - В городе до вокзала не пойдешь пешком, извозчик нужен, потом-с билет стоит сорок две копейки... газетку дорогой купишь, рюмку водки по слабости выпьешь. Всё это копеечный расход, пустяковый, а гляди - и наберется за лето рублей двести. Оно, конечно, лоно природы дороже стоит, не стану спорить-с... идиллия и прочее, но ведь при нашем чиновницком содержании, сами знаете, каждая копейка на счету. Потратишь неосторожно копеечку, а потом и не спишь всю ночь... Да-с... Я, милостивый государь, не имею чести знать вашего имени и отчества, получаю без малого две тысячи в год-с, состою в чине статского советника, а курю табак второго сорта и не имею лишнего рубля, дабы купить себе минеральной воды Виши, прописанной мне против печеночных камней. - Вообще мерзко, - говорит Зайкин после некоторого молчания. - Я, сударь, держусь того мнения, что дачную жизнь выдумали черти да женщины. Чёртом в данном случае руководила злоба, а женщиной крайнее легкомыслие. Помилуйте, это не жизнь, а каторга, ад! Тут душно, жарко, дышать тяжело, а ты мыкаешься с места на место, как неприкаянный, и никак не найдешь себе приюта. Там, в городе, ни мебели, ни прислуги... всё на дачу увезли... питаешься чёрт знает чем, не пьешь чаю, потому что самовар поставить некому, не умываешься, а приедешь сюда, в это лоно природы, изволь идти пешком по пыли, по жаре... тьфу! Вы женаты? - Да-с... Трое деток, - вздыхают рыжие панталоны. - Вообще мерзко... Просто удивительно, как это мы еще живы. Наконец дачники доходят до поселка. Зайкин прощается с рыжими панталонами и идет к себе на дачу. Дома застает он мертвую тишину. Слышно только, как жужжат комары да молит о помощи муха, попавшая на обед к пауку. Окна завешены кисейными занавесочками, сквозь которые краснеют блекнущие цветы герани. На деревянных, некрашеных стенах, около олеографий, дремлют мухи. В сенях, в кухне, в столовой - ни души. В комнате, которая в одно и то же время называется гостиной и залой, Зайкин застает своего сына, Петю, маленького, шестилетнего мальчика. Петя сидит за столом и, громко соня, вытянув нижнюю губу, вырезывает ножницами из карты бубнового валета. - А, это ты, папа! - говорит он, не оборачиваясь. - Здравствуй! - Здравствуй... А мать где? - Мама? Она поехала с Ольгой Кирилловной на репетицию играть театр. Послезавтра у них будет представление. И меня возьмут... А ты пойдешь? - Гм!.. Когда же она вернется? - Она говорила, что вернется вечером. - А где Наталья? - Наталью взяла с собой мама, чтобы она помогала ей одеваться во время представления, а Акулина пошла в лес за грибами. Папа, отчего это, когда комары кусаются, то у них делаются животы красные? - Не знаю... Оттого, что они сосут кровь. Стало быть, никого нет дома? - Никого. Только я один дома. Зайкин садится в кресло и минуту тупо глядит в окно. - Кто же нам обедать подаст? - спрашивает он. - Обедать сегодня не варили, папа! Мама думала, что ты сегодня не приедешь, и не велела варить обед. Она с Ольгой Кирилловной будет обедать на репетиции. - Покорнейше благодарю, а ты же что ел? - Я ел молоко. Для меня купили молока на шесть копеек. Папа, а зачем комары сосут кровь? Зайкин вдруг чувствует, как что-то тяжелое подкатывает к его печени и начинает сосать ее. Ему становится так досадно, обидно и горько, что он тяжело дышит и дрожит; ему хочется вскочить, ударить о пол чем-нибудь тяжелым и разразиться бранью, но тут он вспоминает, что доктора строго запретили ему волноваться, встает и, насилуя себя, начинает насвистывать из "Гугенотов". - Папа, ты умеешь представлять в театре? - слышит он голос Пети. - Ах, не приставай ко мне с глупыми вопросами! - сердится Зайкин. - Пристал, как банный лист! Тебе уже шесть лет, а ты всё так же глуп, как и три года назад... Глупый, распущенный мальчишка! К чему, например, ты эти карты портишь? Как ты смеешь их портить? - Эти карты не твои, - говорит Петя, оборачиваясь. - Мне Наталья их дала. - Врешь! Врешь, дрянной мальчишка! - раздражается Зайкин всё более и более. - Ты всегда врешь! Высечь тебя нужно, свиненка этакого! Я тебе уши оборву! Петя вскакивает, вытягивает шею и глядит в упор на красное, гневное лицо отца. Большие глаза его сначала мигают, потом заволакивают влагой, и лицо мальчика кривится. - Да ты что бранишься? - визжит Петя. - Что ты ко мне пристал, дурак? Я никого не трогаю, не шалю, слушаюсь, а ты... сердишься! Ну, за что ты меня бранишь? Мальчик говорит убедительно и так горько плачет, что Зайкину становится совестно. "И правда, за что я к нему придираюсь?" - думает он. - Ну, будет... будет, - говорит он, трогая мальчика за плечо. - Виноват, Петюха... прости. Ты у меня умница, славный, я тебя люблю. Петя утирает рукавом глаза, садится со вздохом на прежнее место и начинает вырезывать даму. Зайкин идет к себе в кабинет. Он растягивается на диване и, подложив руки под голову, задумывается. Недавние слезы мальчика смягчили его гнев, и от печени мало-помалу отлегло. Чувствуются только утомление и голод. - Папа! - слышит Зайкин за дверью. - Показать тебе мою насекомую коллекцию? - Покажи. Петя входит в кабинет и подает отцу длинный зеленый ящичек. Еще не поднося к уху, Зайкин слышит отчаянное жужжанье и царапанье лапок о стенки ящика. Подняв крышку, он видит множество бабочек, жуков, кузнечиков и мух, приколотых ко дну ящика булавками. Все, за исключением двух-трех бабочек, еще живы и шевелятся. - А кузнечик всё еще жив! - удивляется Петя. - Вчера утром поймали его, а он до сих пор не умер! - Кто это тебя научил прикалывать их? - спрашивает Зайкин. - Ольга Кирилловна. - Самоё бы Ольгу Кирилловну приколоть так! - говорит Зайкин с отвращением. - Унеси отсюда! Стыдно мучить животных! "Боже, как он мерзко воспитывается", - думает он по уходе Пети. Павел Матвеевич забыл уже про утомление и голод и думает только о судьбе своего мальчика. За окнами, между тем, дневной свет мало-помалу тускнет... Слышно, как дачники компаниями возвращаются с вечернего купанья. Кто-то останавливается около открытого окна столовой и кричит: "Грибков не желаете ли?" - кричит и, не получив ответа, шлепает босыми ногами дальше... Но вот, когда сумерки сгущаются до того, что герань за кисейной занавеской теряет свои очертания и в окно начинает потягивать свежестью вечера, дверь в сенях с шумом открывается и слышатся быстрые шаги, говор, смех... - Мама! - взвизгивает Петя. Зайкин выглядывает из кабинета и видит свою жену Надежду Степановну, здоровую, розовую, как всегда... С нею Ольга Кирилловна, сухая блондинка с крупными веснушками, и двое каких-то незнакомых мужчин: один молодой, длинный, с рыжей курчавой головой и с большим кадыком, другой - низенький, коренастый, с бритой актерской физиономией и сизым кривым подбородком. - Наталья, ставь самовар! - кричит Надежда Степановна, громко шурша платьем. - Говорят, Павел Матвеевич приехал? Павел, где ты? Здравствуй, Павел! - говорит она, вбегая в кабинет и тяжело дыша. - Ты приехал? Очень рада... Со мной приехали двое наших любителей... пойдем, я тебя представлю... Вот тот, что подлинней, это Коромыслов... прекрасно поет, а другой, этот маленький... некий Смеркалов, настоящий актер... читает великолепно. Уф, утомилась! Сейчас у нас репетиция была... Великолепно идет! Мы ставим "Жильца с тромбоном" и "Она его ждет"... Послезавтра спектакль... - Зачем ты их привезла? - спрашивает Зайкин. - Необходимо, попочка! После чая нам нужно роли повторить и пропеть кое-что... Я с Коромысловым дуэт буду петь... Да, как бы не забыть! Пошли, голубчик, Наталью взять сардин, водки, сыру и еще чего-нибудь. Они, вероятно, и ужинать будут... Ох, устала! - Гм!.. У меня денег нет! - Нельзя же, попочка. Неловко! Не заставляй меня краснеть! Через полчаса Наталья посылается за водкой и закуской; Зайкин, напившись чаю и съевши целый французский хлеб, уходит в спальню и ложится на постель, а Надежда Степановна и ее гости, шумя и смеясь, приступают к повторению ролей. Павел Матвеевич долго слышит гнусавое чтение Коромыслова и актерские возгласы Смеркалова... За чтением следует длинный разговор, прерываемый визгливым смехом Ольги Кирилловны. Смеркалов, на правах настоящего актера, с апломбом и жаром объясняет роли... Далее следует дуэт, а за дуэтом звяканье посуды... Зайкин сквозь сон слышит, как уговаривают Смеркалова прочесть "Грешницу" и как тот, поломавшись, начинает декламировать. Он шипит, бьет себя по груди, плачет, хохочет хриплым басом... Зайкин морщится и прячет голову под одеяло. - Вам идти далеко и темно, - слышит он час спустя голос Надежды Степановны. - Почему вам не остаться у нас ночевать? Коромыслов ляжет здесь, в гостиной, на диване, а вы, Смеркалов, на Петиной постели... Петю можно в кабинете мужа положить... Право, оставайтесь! Наконец, когда часы бьют два, всё смолкает... Отворяется в спальной дверь и показывается Надежда Степановна. - Павел, ты спишь? - шепчет она. - Нет, а что? - Поди, голубчик, к себе в кабинет, ляг на диване, а тут, на твоей кровати, я Ольгу Кирилловну положу. Поди, милый! Я бы ее в кабинете положила, да она боится спать одной... Вставай же! Зайкин поднимается, накидывает на себя халат и, взявши подушку, плетется в кабинет... Дойдя ощупью до своего дивана, он зажигает спичку и видит: на диване лежит Петя. Мальчик не спит и большими глазами глядит на спичку. - Папа, отчего это комары не спят ночью? - спрашивает он. - Оттого... оттого, - бормочет Зайкин, - оттого, что мы здесь с тобой лишние... Даже спать негде! - Папа, а отчего это на лице у Ольги Кирилловны веснушки? - Ах, отстань! Надоел! Подумав немного, Зайкин одевается и выходит на улицу освежиться... Он глядит на серое утреннее небо, на неподвижные облака, слушает ленивый крик сонного коростеля и начинает мечтать о завтрашнем дне, когда он, поехав в город и вернувшись из суда, завалится спать... Вдруг из-за угла показывается человеческая фигура. "Сторож, должно быть..." - думает Зайкин. Но, вглядевшись и подойдя поближе, он узнает в фигуре вчерашнего дачника в рыжих панталонах. - Вы не спите? - спрашивает он. - Да, не спится что то... - вздыхают рыжие панталоны. - Природой наслаждаюсь... Ко мне, знаете ли, приехала с ночным поездом дорогая гостья... мамаша моей жены. С нею прибыли мои племянницы... прекрасные девушки. Весьма рад, хотя и... очень сыро! А вы тоже изволите природой наслаждаться? - Да, - мычит Зайкин, - и я тоже природой... Не знаете ли, нет ли тут где-нибудь поблизости какого-нибудь кабака или трактирчика? Рыжие панталоны поднимают глаза к небу и глубокомысленно задумываются...