Чехов Антон Павлович (349)

НАРВАЛСЯ "Спать хочется! - думал я, сидя в банке. - Приду домой и завалюсь спать". - Какое блаженство! - шептал я, наскоро пообедав и стоя перед своей кроватью. - Хорошо жить на этом свете! Важно! Бесконечно улыбаясь, потягиваясь и нежась на кровати, как кот на солнце, я закрыл глаза и принялся засыпать. В закрытых глазах забегали мурашки; в голове завертелся туман, замахали крылья, полетели к небу из головы какие-то меха... с неба поползла в голову вата... Всё такое большое, мягкое, пушистое, туманное. В тумане забегали маленькие человечки. Они побегали, покрутились и скрылись за туманом... Когда исчез последний человечек и дело Морфея было уже в шляпе, я вздрогнул. - Иван Осипыч, сюда! - гаркнули где-то. Я открыл глаза. В соседнем номере стукнули и откупорили бутылку. Я повернулся на другой бок и укрыл голову одеялом. "Я вас любил, любовь еще, быть может"... - затянул баритон в соседнем номере. - Отчего вы не заведете себе пианино? - спросил другой голос. - Черрти, - проворчал я. - Не дадут уснуть! Откупорили другую бутылку и зазвонили посудой. Зашагал кто-то, звеня шпорами. Хлопнули дверью. - Тимофей, скоро же ты самовар? Живей, брат! Тарелочек еще! Ну-с, господа? По христианскому обычаю. По маленькой... Мадемуазель-стриказель, бараньи ножки, же ву при!* _______________ * прошу вас (франц. je vous prie). В соседнем номере начался кутеж. Я спрятал голову под подушку. - Тимофей! Если придет высокий блондин в медвежьей шубе, то скажешь ему, что мы здесь... Я плюнул, вскочил и постучал в стену. В соседнем номере притихли. Я опять закрыл глаза. Забегали мурашки, меха, вата... Но - увы! - через минуту опять заорали. - Господа! - крикнул я умоляющим голосом. - Ведь это, наконец, свинство! Ведь вас просят! Я болен и спать хочу. - Это вы нам?? - Вам. - Что вам угодно? - Не извольте кричать! Я спать хочу! - Спите, вам никто не мешает; а если вы больны, так отправляйтесь к доктору! "У рыцарей любовь и честь"... - запел баритон. - Как это глупо! - сказал я. - Очень глупо! Даже подло. - Прошу не рассуждать! - послышался за стеной старческий голос. - Удивительно! Повелитель какой нашелся! Птица важная! Да вы кто такой? - Не рассуж-дать!!! - Мужичье! Надулись водки и орут! - Не рас-суж-дать!!! - раз десять повторил старческий, охрипший голос. Я ворочался на кровати. Мысль, что я не сплю по милости праздных гуляк, приводила меня мало-помалу в ярость... Поднялась пляска... - Если вы не замолчите, - крикнул я, захлебываясь от злости, - то я пошлю за полицией! Человек!! Тимофей! - Не рассуждать!!! - еще раз крикнул старческий голосок. Я вскочил и, как сумасшедший, побежал к соседям. Мне захотелось во что бы то ни стало настоять на своем. Там кутили... На столе стояли бутылки. За столом сидели какие-то личности с выпуклыми, рачьими глазами. В глубине номера на диване полулежал лысый старичок... На его груди покоилась головка известной кокотки-блондинки. Он глядел на мою стену и дребезжал: - Не рассуждать!! Я раскрыл рот, чтобы начать ругаться и... о ужас!!! В старичке я узнал директора того банка, где я служу. Мигом слетели с меня и сон, и злость, и фанаберия... Я выбежал от соседей. Целый месяц директор не глядел на меня и не сказал мне ни единого слова... Мы избегали друг друга. Через месяц он боком подошел к моему столу и, нагнув голову, глядя на пол, проговорил: - Я полагал... надеялся, что вы сами догадаетесь... Но вижу, что вы не намерены... Гм... Вы не волнуйтесь. Даже можете сесть... Я полагал, что... Нам двоим служить невозможно... Ваше поведение в номерах Бултыхина... Вы так испугали мою племянницу... Вы понимаете... Сдадите дела Ивану Никитичу... И, подняв голову, он отошел от меня... А я погиб.