Чехов Антон Павлович (358)

НЕДОБРОЕ ДЕЛО - Кто идет? Ответа нет. Сторож не видит ничего, но сквозь шум ветра и деревьев ясно слышит, что кто-то идет впереди него по аллее. Мартовская ночь, облачная и туманная, окутала землю, и сторожу кажется, что земля, небо и он сам со своими мыслями слились во что-то одно громадное, непроницаемо-черное. Идти можно только ощупью. - Кто идет? - повторяет сторож, и ему начинает казаться, что он слышит и шёпот и сдержанный смех. - Кто тут? - Я, батюшка... - отвечает старческий голос. - Да кто ты? - Я... прохожий. - Какой такой прохожий? - сердито кричит сторож, желая замаскировать криком свой страх. - Носит тебя здесь нелегкая! Таскаешься, леший, ночью по кладбищу! - Нешто тут кладбище? - А то что же? Стало быть, кладбище! Не видишь? - О-хо-хо-хх... Царица небесная! - слышится старческий вздох. - Ничего не вижу, батюшка, ничего... Ишь, темень-то какая, темень. Зги не видать, темень-то, батюшка! Ох-хо-хо-ххх... - Да ты кто такой? - Я - странник, батюшка, странный человек. - Черти этакие, полунощники... Странники тоже! Пьяницы... - бормочет сторож, успокоенный тоном и вздохами прохожего. - Согрешишь с вами! День-деньской пьют, а ночью носит их нелегкая. А словно как будто я слыхал, что тут ты не один, а словно вас двое-трое. - Один, батюшка, один. Как есть один... О-хо-хо-х, грехи наши... Сторож натыкается на человека и останавливается. - Как же ты сюда попал? - спрашивает он. - Заблудился, человек хороший. Шел на Митриевскую мельницу и заблудился. - Эва! Нешто тут дорога на Митриевскую мельницу? Голова ты баранья! На Митриевскую мельницу надо идтить много левей, прямо из города по казенной дороге. Ты спьяна-то лишних версты три сделал. Надо быть, нализался в городе? - Был грех, батюшка, был... Истинно, был, не стану греха таить. А как же мне теперь-то идтить? - А иди всё прямо и прямо по этой аллее, пока в тупик не упрешься, а там сейчас бери влево и иди, покеда всё кладбище пройдешь, до самой калитки. Там калитка будет... Отопри и ступай с богом. Гляди, в ров не упади. А там за кладбищем иди всё полем, полем, полем, пока не выйдешь на казенную дорогу. - Дай бог здоровья, батюшка. Спаси, царица небесная, и помилуй. А то проводил бы, добрый человек! Будь милостив, проводи до калитки! - Ну, есть мне время! Иди сам! - Будь милостив, заставь бога молить. Не вижу ничего, не видать зги, ни синь-пороха, батюшка... Темень-то, темень! Проводи, сударик! - Да, есть мне время провожаться! Ежели с каждым нянчиться, то этак не напровожаешься. - Христа ради проводи. И не вижу, и боюсь один кладбищем идтить. Жутко, батюшка, жутко, боюсь, жутко, добрый человек. - Навязался ты на мою голову, - вздыхает сторож. - Ну, ладно, пойдем! Сторож и прохожий трогаются с места. Они идут рядом, плечо о плечо и молчат. Сырой, пронзительный ветер бьет им прямо в лица, и невидимые деревья, шумя и потрескивая, сыплют на них крупные брызги... Аллея почти всплошную покрыта лужами. - Одно мне невдомек, - говорит сторож после долгого молчания, - как ты сюда попал? Ведь ворота на замок заперты. Через ограду перелез, что ли? Ежели через ограду, то старому человеку этакое занятие - последнее дело! - Не знаю, батюшка, не знаю. Как сюда попал, и сам не знаю. Наваждение. Наказал господь. Истинно, наваждение, лукавый попутал. А ты, батюшка, стало быть, тут в сторожах? - В сторожах. - Один на всё кладбище? Напор ветра так силен, что оба на минуту останавливаются. Сторож, выждав, когда ослабеет порыв ветра, отвечает: - Нас тут трое, да один в горячке лежит, а другой спит. Мы с ним чередуемся. - Так, так, батюшка, так. Ветер-то, ветер какой! Чай, покойники слышат! Гудёт, словно зверь лютой... О-хо-хо-х... - А ты сам откуда? - Издалече, батюшка. Вологодский я, дальний. По святым местам хожу и за добрых людей молюсь. Спаси и помилуй, господи. Сторож ненадолго останавливается, чтобы закурить трубку. Он приседает за спиной прохожего и сожигает несколько спичек. Свет первой спички, мелькнув, освещает на одно мгновение кусок аллеи справа, белый памятник с ангелом и темный крест; свет второй спички, сильно вспыхнувшей и потухшей от ветра, скользит, как молния, по левой стороне, и из потемок выделяется только угловая часть какой-то решетки; третья спичка освещает и справа и слева белый памятник, темный крест и решетку вокруг детской могилки. - Спят покойнички, спят родимые! - бормочет прохожий, громко вздыхая. - Спят и богатые, и бедные, и мудрые, и глупые, и добрые, и лютые. Всем им одна цена. И будут спать до гласа трубного. Царство им небесное, вечный покой. - Теперь вот идем, а будет время, когда и сами лежать будем, - говорит сторож. - Так, так. Все, все будем. Нет того человека, который не помрет. О-хо-хо-х. Дела наши лютые, помышления лукавые! Грехи, грехи! Душа моя окаянная, ненасытная, утроба чревоугодная! Прогневал господа, и не будет мне спасения ни на этом, ни на том свете. Завяз в грехи, как червяк в землю. - Да, а умирать надо. - То-то что надо. - Страннику, чай, легче помирать, чем нашему брату... - говорит сторож. - Странники разные бывают. Есть и настоящие, которые богоугодные, блюдут свою душу, а есть и такие, что по кладбищу ночью путаются, чертей тешат... да-а! Иной, который странник, ежели пожелает, хватит тебя по башке топорищем, а из тебя и дух вон. - Зачем ты такие слова? - А так... Ну вот, кажись, и калитка. Она и есть. Отвори-ка, любезный! Сторож ощупью отворяет калитку, выводит странника за рукав и говорит: - Тут и конец кладбищу. Теперь иди всё полем и полем, покеда не упрешься в казенную дорогу. Только сейчас тут межевой ров будет, не упади... А выйдешь на дорогу, возьми вправо и так до самой мельницы... - О-хо-хо-х-х... - вздыхает странник, помолчав. - А я теперь так рассуждаю, что мне незачем на Митриевскую мельницу идтить... За каким лешим я туда пойду? Я лучше, сударик, здесь с тобой постою... - Зачем тебе со мной стоять? - А так... с тобой веселей... - Тоже, нашел себе весельщика! Странник ты, а вижу, любишь шутки шутить... - Известно, люблю! - говорит прохожий, сипло хихикая. - Ах ты, милый мой, любезный! Чай, долго теперь будешь вспоминать странника! - Зачем мне тебя вспоминать? - Да так, обошел я тебя ловко... Нешто я странник? Я вовсе не странник. - Кто же ты? - Покойник... Из гроба только что встал... Помнишь слесаря Губарева, что на масленой завесился? Так вот я самый и есть Губарев... - Ври больше! Сторож не верит, но чувствует во всем теле такой тяжелый и холодный страх, что срывается с места и начинает быстро нащупывать калитку. - Постой, куда ты? - говорит прохожий, хватая его за руку. - Э-э-э... ишь ты какой! На кого же ты меня покидаешь? - Пусти! - кричит сторож, стараясь вырвать руку. - Сто-ой! Велю стоять и стой... Не рвись, пес поганый! Хочешь в живых быть, так стой и молчи, покеда велю... Не хочется только кровь проливать, а то давно бы ты у меня издох, паршивый... Стой! У сторожа подгибаются колена. Он в страхе закрывает глаза и, дрожа всем телом, прижимается к ограде. Он хотел бы закричать, но знает, что его крик не долетит до жилья... Возле стоит прохожий и держит его за руку... Минуты три проходит в молчании. - Один в горячке, другой спит, а третий странников провожает, - бормочет прохожий. - Хорошие сторожа, можно жалованье платить! Не-ет, брат, воры завсегда проворней сторожов были! Стой, стой, не шевелись... Проходит в молчании пять, десять минут. Вдруг ветер доносит свист. - Ну, теперь ступай, - говорит прохожий, отпуская руку. - Иди и бога моли, что жив остался. Прохожий тоже свистит, отбегает от калитки, и слышно, как он прыгает через ров. Предчувствуя что-то очень недоброе и всё еще дрожа от страха, сторож нерешительно отворяет калитку и, закрыв глаза, бежит назад. У поворота на большую аллею он слышит чьи-то торопливые шаги, и кто-то спрашивает его шипящим голосом: - Это ты, Тимофей? А где Митька? А пробежав всю большую аллею, он замечает в потемках маленький тусклый огонек. Чем ближе к огоньку, тем страшнее делается и тем сильнее предчувствие чего-то недоброго. "Огонь, кажись, в церкви, - думает он. - Откуда ему быть там? Спаси и помилуй, владычица! Так оно и есть!" Минуту сторож стоит перед выбитым окном и с ужасом глядит в алтарь... Маленькая восковая свечка, которую забыли потушить воры, мелькает от врывающегося в окно ветра и бросает тусклые красные пятна на разбросанные ризы, поваленный шкапчик, на многочисленные следы ног около престола и жертвенника... Проходит еще немного времени, и воющий ветер разносит по кладбищу торопливые, неровные звуки набата...