Чехов Антон Павлович (501)

РОЗОВЫЙ ЧУЛОК Пасмурный, дождливый день. Небо надолго заволокло тучами, и дождю конца не предвидится. На дворе слякоть, лужи, мокрые галки, а в комнатах сумерки и такой холод, что хоть печи топи. Иван Петрович Сомов шагает по своему кабинету из угла в угол и ворчит на погоду. Дождевые слезы на окнах и комнатные сумерки нагоняют на него тоску. Ему невыносимо скучно, а убить время нечем... Газет еще не привозили, на охоту идти нет возможности, обедать еще не скоро... В кабинете Сомов не один. За его письменным столом сидит m-me Сомова, маленькая, хорошенькая дамочка в легкой блузе и в розовых чулочках. Она усердно строчит письмо. Проходя мимо нее, шагающий Иван Петрович всякий раз засматривает через ее плечо на писанье. Он видит крупные хромающие буквы, узкие и тощие, с невозможными хвостами и закорючками. Клякс, помарок и следов от пальцев многое множество. Переносов m-me Сомова не любит, и каждая строка ее, дойдя до края листка, со страшными корчами, водопадом падает вниз... - Лидочка, кому это ты так много пишешь? - спрашивает Сомов, видя, как его жена начинает строчить по шестому листку. - К сестре Варе... - Гм... длинно! Дай-ка скуки ради почитать! - Возьми, читай, только тут ничего нет интересного... Сомов берет исписанные листки и, продолжая шагать, принимается за чтение. Лидочка облокачивается о спинку кресла и следит за выражением его лица. После первой же странички лицо его вытягивается и выражает что-то похожее на оторопь... На третьей страничке Сомов морщится и медленно чешет затылок. На четвертой он останавливается, пугливо взглядывает на жену и задумывается. Немного подумав, он со вздохом опять принимается за чтение... Лицо его выражает недоумение и даже испуг... - Нет, это невозможно! - бормочет он, кончив чтение и швыряя листки на стол. - Решительно невозможно! - Что такое? - пугается Лидочка. - Что такое! Исписала шесть страничек, потратила на писанье битых два часа и... и хоть бы тебе что! Хоть бы одна мыслишка! Читаешь-читаешь, и какое-то затмение находит, словно на чайных ящиках китайскую тарабарщину разбираешь! Уф! - Да, это правда, Ваня... - говорит Лидочка, краснея. - Я небрежно писала... - Кой чёрт небрежно? В небрежном письме смысл и лад есть, есть содержание, а у тебя... извини, даже названия подобрать не могу! Сплошная белиберда! Слова и фразы, а содержания ни малейшего. Всё твое письмо похоже точь-в-точь на разговор двух мальчишек: "А у нас блины ноне!" - "А к нам солдат пришел!" Мочалу жуешь! Тянешь, повторяешься... Мысленки прыгают, как черти в решете: не разберешь, где что начинается, где что кончается... Ну, можно ли так? - Если б я со вниманием писала, - оправдывается Лидочка, - тогда бы не было ошибок... - Ах, об ошибках я уж и не говорю! Кричит бедная грамматика! Что ни строчка, то личное для нее оскорбление! Ни запятых, ни точек, а ять... бррр! Земля пишется не через ять, а через е! А почерк? Это не почерк, а отчаяние! Не шутя говорю, Лида... Меня и изумило и поразило это твое письмо... Ты не сердись, голубчик, но я, ей-богу, не думал, что в грамматике ты такая сапожница... А между тем ты по своему положению принадлежишь к образованному, интеллигентному кругу, ты жена университетского человека, дочь генерала! Послушай, ты училась где-нибудь? - А как же? Я в пансионе фон Мебке кончила... Сомов пожимает плечами и, вздохнув, продолжает шагать. Лидочка, сознавая свое невежество и стыдясь, тоже вздыхает и потупляет глазки... Минут десять проходит в молчании... - Послушай, Лидочка, ведь это, в сущности, ужасно! - говорит Сомов, вдруг останавливаясь перед женой и с ужасом глядя на ее лицо. - Ведь ты мать... понимаешь? мать! Как же ты будешь детей учить, если сама ничего не знаешь? Мозг у тебя хороший, но что толку в нем, если он не усвоил себе даже элементарных знаний? Ну, плевать на знания... знания дети и в школе получат, но ведь ты и по части морали хромаешь! Ты ведь иногда такое ляпнешь, что уши вянут! Сомов опять пожимает плечами, запахивается в полы халата и продолжает шагать... Ему и досадно, и обидно, и в то же время жаль Лидочку, которая не протестует, а только глазами моргает... Обоим тяжело и горько... Оба и не замечают за горем, как бежит время и приближается час обеда... Садясь обедать, Сомов, любящий поесть вкусно и покойно, выпивает большую рюмку водки и начинает разговор на другую тему. Лидочка слушает его, поддакивает, но вдруг во время супа глаза ее наливаются слезами, и она начинает хныкать. - Это мать виновата! - говорит она, вытирая слезы салфеткой. - Все советовали ей отдать меня в гимназию, а из гимназии я наверное бы пошла на курсы! - На курсы... в гимназию... - бормочет Сомов. - Это уж крайности, матушка! Что хорошего быть синим чулком? Синий чулок... чёрт знает что! Не женщина и не мужчина, а так, середка на половине, ни то ни сё... Ненавижу синих чулков! Никогда бы не женился на ученой... - Тебя не разберешь... - говорит Лидочка. - Сердишься, что я неученая, и в то же время ненавидишь ученых; обижаешься, что у меня мыслей нет в письме, а сам против того, чтоб я училась... - Ты к фразе придираешься, милочка, - зевает Сомов, наливая себе от скуки вторую рюмку... Под влиянием выпитой водки и сытного обеда Сомов становится веселей, добрей и мягче... Он глядит, как его хорошенькая жена с озабоченным лицом приготовляет салат, и на него набегает порыв женолюбия, снисходительности, всепрощения... "Напрасно я ее, бедняжку, обескуражил сегодня... - думает он. - Зачем я наговорил ей столько жалких слов? Она, правда, глупенькая у меня, нецивилизованная, узенькая, но... ведь медаль имеет две стороны и audiatur et altera pars...* Быть может, тысячу раз правы те, которые говорят, что женское недомыслие зиждется на призвании женском... Призвана она, положим, мужа любить, детей родить и салат резать, так на кой чёрт ей знания? Конечно!" _______________ * да будет выслушана и другая сторона... (лат.). Вспоминается ему при этом, как умные женщины вообще тяжелы, как они требовательны, строги и неуступчивы, и как, напротив, легко жить с глупенькой Лидочкой, которая ни во что не суется, многого не понимает и не лезет с критикой. С Лидочкой и покойно и не рискуешь нарваться на контроль... "Бог с ними, с этими умными и учеными женщинами! С простенькими лучше и спокойнее живется", - думает он, принимая от Лидочки тарелку с цыпленком... Вспоминает он, что у цивилизованного мужчины является иногда желание поболтать и поделиться мыслями с умной и ученой женщиной... "Что ж? - думает Сомов. - Захочется поболтать об умном, пойду к Наталье Андреевне... или к Марье Францовне... Очень просто!"