Д.Д.Благой. СТИХОТВОРЕНИЯ ПУШКИНА (3)

ПУШКИН АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ

ПОЭТ \ ПИСАТЕЛЬ \ ФИЛОСОФ \ ПСИХОЛОГ \ ИСТОРИК \ СОЦИОЛОГ \
РОБЕРТ ГРЕЙВС \ НИЦШЕ \  ЛОСЕВ \ СОЛОВЬЕВ \ ШЕКСПИР \ ГЕТЕ \
МИФОЛОГИЯ \ФИЛОСОФИЯ\ ЭТИКА \ ЭСТЕТИКА\ ПСИХОЛОГИЯ\ СОЦИОЛОГИЯ \
ГОМЕР ИЛИАДА \ ГОМЕР ОДИССЕЯ \ 

 В то же время необходимо подчеркнуть, что обращение поэта в своих
антологических стихотворениях к античным образцам, к "древнему классицизму",
- по выражению Пушкина, - не было ни в какой мере возвратом к классицизму
XVIII в., представители которого механически подражали внешним формам
античного искусства. Западноевропейский классицизм XVII-XVIII вв. и русский
классицизм XVIII в. с его абстрактным рационализмом был не только чужд, но и
полярно противоположен конкретно-чувственному и тем самым "художественному
по преимуществу" мышлению древних греков. Наоборот, овладение
древнегреческим художественным мышлением осуществлялось Пушкиным на почве
романтизма, решительно выступившего против рассудочности классицизма,
выдвинувшего требование "местного" - национального, исторического колорита.
 На почве романтизма начал складываться и пушкинский историзм -
стремление познать и отразить народную жизнь в ее движении, дать конкретное
художественное изображение данной исторической эпохи. Это также явилось
существеннейшей предпосылкой последующего пушкинского реализма. Но и в
романтический период пушкинского творчества это уже приносило замечательные
плоды. Так, в противоположность "Думам" Рылеева, написанным на темы русской
истории, но содержавшим в себе весьма мало национально-исторического, в
противовес их схематизму и отвлеченной дидактике, родственным классицизму
XVIII в., Пушкин пишет свою "Песнь о вещем Олеге" (1822), в которой
замечательно передает дух летописного рассказа, его, как он сам это
определяет, "трогательное простодушие" и поэтическую "простоту". Эти черты
получат полноценное художественное воплощение в созданном три года спустя
образе летописца Пимена.
 Еще более ярким образцом пушкинского историзма является в своем роде
этапное стихотворение "Наполеон", написанное в 1821 г. в связи со смертью
Наполеона. Сам Пушкин называл поначалу это стихотворение "одой". Но оно
имеет глубокое принципиальное отличие от од XVIII в.: не только дает строго
последовательное и вполне реальное, лишенное какого бы то ни было условного
мифологического реквизита изображение исторической деятельности Наполеона,
но и осмысляет эту деятельность во всех ее противоречиях, в ее сильных и
слабых сторонах. Именно на основе этого осмысления, резко противостоящего
традиционно-односторонней оценке Наполеона как "хищника" и "свирепого
тирана" - оценке, которой следовал и сам Пушкин в своих лицейских стихах
(см., например, "Наполеон на Эльбе", 1815), поэт даст три года спустя
замечательную по своей диалектической остроте и глубине политическую
характеристику Наполеона: "Мятежной Вольности наследник и убийца"
("Недвижный страж дремал...", 1824). В этой характеристике подчеркнута и
историческая закономерность возвышения Наполеона в результате французской
революции XVIII в., и предательство им завоеваний революции: провозглашение
себя императором и сосредоточение в своих руках абсолютной власти.
 Углубляющийся историзм Пушкина заставляет его все пристальнее
вглядываться в события современности и стараться осмыслить их историческую
сущность. Поражение одного за другим западноевропейских
национально-освободительных движений, усиливающаяся реакция Священного
союза, возглавляемого императором Александром I, разгром кишиневской ячейки
"Союза благоденствия", арест В. Ф. Раевского - все это наносит тяжелые удары
по политическому романтизму Пушкина, по его надеждам на неизбежное близкое
торжество освободительного движения "народов" против "царей".
 В стихотворении "Кто, волны, вас остановил..." (1823) поэт еще
продолжает призывать революцию:

 Взыграйте, ветры, взройте воды,
 Разрушьте гибельный оплот!
 Где ты, гроза - символ свободы?
 Промчись поверх невольных вод.

 Но он все меньше и меньше верит в действенность этих призывов; в его
стихах начинают все громче звучать ноты скепсиса и неудовлетворенности
окружающим, проявляется ироническое отношение к "возвышенным чувствам", к
романтическому восприятию действительности. Эти настроения сквозят в
послании 1822 г. "В. Ф. Раевскому" ("Ты прав, мод друг..."), в черновом
наброске "Бывало, в сладком ослепленье..." (1823) и, наконец, в обобщающем
все эти мотивы стихотворении "Демон" (1823), являющемся одним из
значительнейших произведений данного периода.
 К темам разочарования в дружбе, в любви, развивающим и углубляющим
аналогичные мотивы ранних элегий Пушкина, присоединяется теперь новая тема -
разочарование в "вольнолюбивых надеждах", признание тщетности порывов к
свободе. Сперва поэт, верный романтическому культу "героев", готов винить
"народы" в том, что они не поддержали своих вождей и рабски терпеливо сносят
невольничий ярем ("Свободы сеятель пустынный...", 1823). Однако острый
кризис романтического мировосприятия вызывает в Пушкине потребность более
трезвым, "прозаическим" глазом взглянуть на действительность, увидеть ее
такой, какая она есть. И проявляется это именно в пересмотре поэтом своей
прежней восторженной романтической оценки "героев".
 Еще раньше, в уже упомянутом стихотворении 1821 г. "Наполеон",
романтически приподымая образ французского императора, излюбленного героя
поэтов-романтиков, Пушкин вместе с тем подчеркивал его безмерное честолюбие,
крайний эгоизм, жажду личной власти и презрение ко всему человечеству. Эти
"наполеоновские" черты Пушкин начинает считать теперь типичными для
романтического героя-индивидуалиста, "современного человека", видя в них
выражение духа эгоистического века, века зарождающихся буржуазных отношений.
В начатом как раз в особенно острый момент кризиса "Евгении Онегине" поэт
прямо заявляет: "Мы все глядим в Наполеоны, // Двуногих тварей миллионы //
Для нас орудие одно..." Вообще приступ к работе над романом в стихах
"Евгений Онегин" - центральным произведением всего пушкинскою творчества -
был наиболее ярким выражением и результатом кризиса романтического
мировосприятия поэта (см. об этом подробнее в примечаниях к "Евгению
Онегину" в т. 4).
 Примерно в это же время Пушкин постепенно переоценивает личность и
деятельность столь героизированного им несколько лет назад вождя греческого
восстания Александра Ипсиланти; полное свое выражение это нашло в написанной
позднее, уже в 30-е гг., повести "Кирджали", где симпатии Пушкина явно на
стороне не героя-индивидуалиста, а "миллионов" - рядовых участников
восстания. Но складывалось такое критическое отношение уже в пору южной
ссылки.
 Кризис пушкинского романтизма ярко проявляется также в двух больших
стихотворениях этой поры: "К морю", начатом им в самом конце южной ссылки и
законченном уже в Михайловском (июль - октябрь 1824 г.) и в "Разговоре
книгопродавца с поэтом", написанном вскоре по приезде в Михайловское
(сентябрь 1824 г.).
 Стихотворение "К морю" - одно из ярчайших проявлений в пушкинской
лирике романтизма поэта. Еще в патетических тонах говорит здесь Пушкин о
Наполеоне и Байроне, имена которых обычно тесно связывались друг с другом в
произведениях романтиков. Однако поэт не только воспевает, но одновременно
как бы "отпевает" этих двух недавних "властителей дум". Образ Наполеона в
дальнейшем почти вовсе уходит из творчества Пушкина, а намечавшееся уже и
прежде расхождение поэта с Байроном в годы михайловской ссылки превращается
в прямую полемику с байроновским восприятием действительности. Прощаясь с
"свободной" и "могучей" морской стихией, поэт как бы прощается с
романтическим периодом своего творчества, начатом "морской" элегией "Погасло
дневное светило".
 Мотив прощания с романтическим мировосприятием отчетливо звучит и в
стихотворении "Разговор книгопродавца с поэтом". Оно написано на весьма
актуальную для того времени тему профессионализации литературною труда. Для
Пушкина, который, борясь с аристократическими предрассудками своей
общественной среды, первым начал жить на литературный заработок, - тема эта
была не только особенно актуальной, но боевой, воинствующей. Однако значение
стихотворение, которое поэт недаром напечатал вместе с первой главой
"Евгения Онегина" - в качестве своеобразного введения в свой реалистический
роман, - далеко выходит за пределы этой темы.
 В диалоге поэта-романтика с наиболее характерным представителем "века
торгаша", века все большего утверждения новых буржуазных общественных
отношений, - купцом, торговцем, - дано резкое противопоставление "поэзии" и
"прозы" в широком значении этих слов: "возвышенных", романтических
представлений о действительности - "пира воображенья", "чудных грез",
"пламенных восторгов" - и трезвого, сугубо "прозаического" восприятия жизни.
Диалог "поэта" и "прозаика" заканчивается полной победой последнего, что
ярко подчеркнуто и небывало смелым стилистическим приемом. Убежденный
железной логикой Книгопродавца, Поэт от восторженных речей и пламенных
излияний переходит на сухой язык деловой коммерческой сделки, и вот поэзия
теперь уже в узком смысле слова: стихотворная речь - сменяется речью
прозаической: "Вы совершенно правы. Вот вам моя рукопись. Условимся".
 Однако новое, трезвое - без романтических иллюзий - восприятие жизни не
означает для пушкинского Поэта подчинения ей. Пафос стихотворения - не в
капитуляции перед объективной "прозаической" действительностью - а в
стремлении освободиться от беспочвенных и бесплодных мечтаний, вместе с тем
сохранив в неприкосновенности свою внутреннюю свободу, неподкупную совесть
художника: "Не продается вдохновенье, // Но можно рукопись продать". Эта
формула определит отношение к творческому труду в условиях "века торгаша" не
только самого Пушкина, но и всех последующих русских писателей-классиков.
 Прощальные стихи "К морю" заканчиваются торжественным обещанием поэта
не забывать морской "свободной стихии". И действительно, гул
"романтического" моря - высокая героика, идеал возвышенного и прекрасного в
мире и в человеке - не замирает и в реалистический период пушкинскою
творчества. Именно об этом скажет Пушкин много позже в новом стихотворном
диалоге 1830 г. "Герой", вкладывая в уста Поэта демонстративные и столь
часто неправильно истолковываемые слова: "Тьмы низких истин мне дороже //
Нас возвышающий обман", - слова, пафос которых не в предпочтении лжи правде,
а в утверждении воздействующей на саму жизнь и возвышающей ее силы идеала,
силы искусства.