Д.Д.Благой. СТИХОТВОРЕНИЯ ПУШКИНА (4)

ПУШКИН АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ

ПОЭТ \ ПИСАТЕЛЬ \ ФИЛОСОФ \ ПСИХОЛОГ \ ИСТОРИК \ СОЦИОЛОГ \
РОБЕРТ ГРЕЙВС \ НИЦШЕ \  ЛОСЕВ \ СОЛОВЬЕВ \ ШЕКСПИР \ ГЕТЕ \
МИФОЛОГИЯ \ФИЛОСОФИЯ\ ЭТИКА \ ЭСТЕТИКА\ ПСИХОЛОГИЯ\ СОЦИОЛОГИЯ \
ГОМЕР ИЛИАДА \ ГОМЕР ОДИССЕЯ \ 

 В новой, "северной" ссылке, в Михайловском, Пушкина со всех сторон
обступил мир русской народной жизни. Находясь в окружении русской природы,
вступая в близкое соприкосновение с крестьянами, слушая сказки и песни няни,
поэт непосредственно приобщался к глубоко захватившему и пленившему его
русскому народному творчеству. В его произведениях углубляются черты
"народности" - национальной самобытности - и, в прямой связи с этим, все
определеннее утверждается "поэзия действительности" - реализм.
 Творчество поэта в Михайловском - один из самых насыщенных, плодоносных
и в то же время значительных этапов литературной биографии Пушкина
Замечательно расцветает в эту пору и пушкинская лирика. Меньше чем за
полтора года поэтом было написано около ста стихотворений и стихотворных
набросков, то есть почти вдвое больше, чем за предшествующие два с половиной
года (1822 - первая половина 1824 г.), и немногим меньше, чем за все время
ссылки на юге. Еще важнее этих количественных показателей исключительное
многообразие и художественная полноценность пушкинской лирики этого периода.
 В написанной в 1825 г. своеобразной басне-эпиграмме "Соловей и кукушка"
поэт противопоставляет песни соловья монотонным "куку" "самолюбивой
болтушки" - кукушки, иронически приравнивая к ним унылый элегизм
произведений многочисленных эпигонов школы Батюшкова - Жуковского. Призывом
"избавить" современную поэзию от их "элегических куку" и заканчивается это
совсем небольшое, шутливое по форме, но принципиально важное, по существу
программное, стихотворение.
 Пушкинская лирика 1824-1825 гг. не была замкнута в эгоистический круг
"самолюбивых", узколичных переживания поэта, она откликалась на все зовы
жизни, на "все впечатленья бытия". По-прежнему широко развернуты в ней
мотивы дружбы, любви (третье послание Чаадаеву: "К чему холодные
сомненья..", "Ненастный день потух..", "П. А. Осиповой", "19 октября",
"Сожженное письмо", "Храни меня, мой талисман..", "Я помню чудное
мгновенье..." и т. п.). Звучит в стихах этих лет и тема гонения ("К
Языкову", "19 октября"). Особенно значительна в этом отношении историческая
элегия "Андрей Шенье" (1825), посвященная трагической гибели столь любимого
Пушкиным французского поэта. Здесь в упор поставлен вопрос о двух возможных
для писателя путях творчества - активном участии в общественной жизни, в
борьбе за свободу народа или уходе в спокойную, частную жизнь, в интимные
радости: наслажденья дружбой, любовью. По существу Пушкин возобновляет здесь
давнюю тему знаменитою "Разговора с Анакреоном" Ломоносова и решает ее
именно так, как в свое время решал Ломоносов. Долг поэта - служить "пользе
общества". Когда возникает необходимость выбора между личным счастьем и
благом "отечества", народа, поэт безусловно обязан выбрать путь
"гражданина".
 В "Андрее Шенье" победа "гражданина" буквально врезывается в сознание
читателя острым стилистическим приемом того же рода, что и переход от стихов
к прозе в "Разговоре книгопродавца с поэтом", - необыкновенно выразительной
сменой метров. Традиционный минорно-элегический размер - шестистопный ямб, в
который облечены интимно-лирические раздумья Андрея Шенье, внезапно - в
момент резкого перелома его душевного состояния, когда в поэте, поддавшемся
было "малодушным" чувствам, снова пробуждается "великий гражданин", -
сменяется мажорным, энергическим четырехстопным ямбом:

 Погибни, голос мой, и ты, о призрак ложный,
 Ты, слово, звук пустой...
 О нет!
 Умолкни, ропот малодушный!
 Гордись и радуйся, поэт:
 Ты не поник главой послушной
 Перед позором наших лет;
 Ты презрел мощного злодея... и т. д.

 В "Андрее Шенье" сказывается ограниченность политического мировоззрения
Пушкина (неприятие им якобинского периода французской революции, которое
поэт разделял со многими декабристами и которое неоднократно заявлялось им в
его политических стихах - "Вольность", "Кинжал"). Но насквозь пронизанное
прежним вольнолюбивым духом, явно снимающим горький пессимизм стихов о
сеятеле, пушкинское стихотворение звучало в русской общественно-политической
обстановке того времени в высшей степени революционно. Недаром цензура
изъяла из пего больше сорока строк, которые позднее начали ходить в списках
под названием "Стихи на 14-е декабря". Властям "дух" этого сочинения казался
столь предосудительным, что именно в связи с ним, уже после торжественного
возвращения Николаем I Пушкина из ссылки, за поэтом был установлен секретный
полицейский надзор, который продолжался до самой его смерти.
 Вольнолюбием пронизан и ряд других стихотворений Пушкина этой поры:
таково, например, уже упоминавшееся послание к Языкову ("Издревле сладостный
союз...") и в особенности обобщающая и подымающая на новую ступень
анакреонтику послелицейских лет мажорно-оптимистическая "Вакхическая песня"
с ее знаменитой призывной концовкой - здравицей, возвещающей неминуемую
победу "разума" над "ложной мудростью", света над тьмой: "Да здравствует
солнце, да скроется тьма". По-видимому, в конце 1824 г. набрасывает Пушкин
остро-иронические стихи о Екатерине II "Мне жаль великия жены". Продолжает
поэт "подсвистывать" и своему давнему недругу - главе русской и европейской
реакции, царю Александру I; весьма вероятно, что именно к этому времени
относится эпиграмма "Воспитанный под барабаном..", не дошедший до нас еще
один ноэль, о котором Пушкин упоминает в письме к брату от 20 декабря 1824
г., добавляя, что за него он может попасть "в крепость", острая "вольная"
шутка "Брови царь нахмуря...", наконец, уж совсем мятежные строки чернового
наброска "Заступники кнута и плети...". Создание этою наброска, видимо,
находится в связи с признанием Пущина, по время посещения им Михайловского,
о существовании тайного общества и подготовке вооруженного переворота. Тогда
же написан и целый фейерверк пушкинских эпиграмм; зтот боевой жанр был
весьма популярен в поэзии того времени, издавна культивировался Пушкиным и
доведен им до небывалой меткости и силы. Таковы, например, эпиграмма на
Каченовского "Охотник до журнальной драки..."; знаменитый ответ своим
литературным противникам "Ex ungue leonem" и в особенности "Сказали раз
царю...", новая эпиграмма на бывшего одесскою начальника Пушкина графа
Воронцова, по доносам которого поэт и был выслан из Одессы в глухое
псковское захолустье. Эпиграмма эта, не уступая по силе негодования и
презрения прогремевшей одесской эпиграмме Пушкина на того же Воронцова -
"Полу-милорд, полу-купец..." - продолжает и развивает тему последней:
предсказание поэта сбылось; бесстыдно подлаживаясь к царю, лжелиберал
Воронцов из "полу-подлеца" стал подлецом полным. По-видимому, тогда же
Пушкин набросал одно из самых сильных сатирических своих произведений,
оставшееся незавершенным стихотворение "О муза пламенной сатиры!" - которое,
по свидетельству одного из осведомленных современников, близкого приятеля
поэта, С. А. Соболевского, Пушкин хотел предпослать в качестве введения
замышлявшемуся им отдельному изданию своих эпиграмм.
 Новым освободительным гуманистическим духом проникнута не только
политическая лирика Пушкина; и любовные его стихи исполнены столь большой
силы, искренности и чистоты чувства, противостоящих как
лицемерно-патриархальной, феодально-аристократической, так и
буржуазно-мещанской морали, что при всем их глубоко личном характере они
являются яркими проявлениями нового передового общественного сознания. Так,
если мы перечтем одно за другим такие создания Пушкина, как - первое
послание к Чаадаеву ("Любви, надежды, тихой славы...") и послание к А. П.
Керн ("Я помню чудное мгновенье..."), мы сразу почувствуем, что при всем
казалось бы отличии их содержания, они по своей общей мажорной тональности,
по той страстной силе, с которой выражен в каждом из них мотив пробуждения к
новой жизни, - глубоко созвучны друг другу, составляют некую органическую
целостность и единство. И в этой широте и вместе с тем внутренней
целостности пушкинской лирики заключалось все ее великое значение.
 В своей поэзии Пушкин часто прибегает к легкой шутке, веселой остроте.
Возражая А. Бестужеву, который, как и Рылеев, неодобрительно отнесся к
первой главе "Евгения Онегина", не находя в ней мятежной романтики южных
поэм, Пушкин спрашивал: "Ужели хочет он изгнать все легкое и веселое из
области поэзии?" (письмо Рылееву от 25 января 1825 г.). Сам Пушкин с
лицейских лет и до конца жизни неизменно ценил в литературе "легкое и
веселое". Во многих стихотворениях Пушкина, в особенности не
предназначавшихся для печати, рассчитанных на тесный приятельский кружок, мы
неоднократно встречаемся с вольной шуткой, порой даже весьма круто
посоленной.