Данте Алигьери. Божественная комедия (107)

 73 И зренье пробужденному немило,
 Настолько смутен он, вернувшись в быль,
 Пока сознанье ум не укрепило, -

 76 Так Беатриче с глаз моих всю пыль
 Прочь согнала очей своих лучами,
 Сиявшими на много тысяч миль;

 79 Я даже стал еще острей глазами;
 И вопросил, смущенный, про того,
 Кто как четвертый свет возник пред нами.

 82 И Беатриче мне: "В лучах его
 Душа, всех прежде созданная, славит
 Создателя и бога своего".

 85 Как сень ветвей, когда ее придавит
 Идущий ветер, никнет, тяжела,
 Потом, вознесшись, вновь листву расправит, -

 88 Таков был я, пока та речь текла,
 Дивясь; потом, отвагу вновь обретши
 В той жажде молвить, что мне душу жгла,

 91 Я начал: "Плод, единый, что, не цветши,
 Был создан зрелым, праотец людей,
 Дочь и сноху в любой жене нашедший,

 94 Внемли мольбе усерднейшей моей,
 Ответь! Вопрос ты ведаешь заране,
 И я молчу, чтоб внять тебе скорей".

 97 Когда зверек накрыт обрывком ткани,
 То, оболочку эту полоша,
 Он выдает всю явь своих желаний;

 100 И точно так же первая душа
 Свою мне радость сквозь лучи покрова
 Изобличала, благостью дыша.

 103 Потом дохнула: "В нем я и без слова
 Уверенней, чем ты уверен в том,
 Что несомненнее всего иного.

 106 Его я вижу в Зеркале святом,
 Которое, все отражая строго,
 Само не отражается ни в чем.

 109 Ты хочешь знать, давно ль я, волей бога,
 Вступил в высокий сад, где в должный миг
 Тебе открылась горняя дорога,

 112 Надолго ль он в глазах моих возник,
 И настоящую причину гнева,
 И мною изобретенный язык.

 115 Знай, сын мой: не вкушение от древа,
 А нарушенье воли божества
 Я искупал, и искупала Ева.

 118 Четыре тысячи и триста два
 Возврата солнца твердь меня манила
 Там, где Вергилий свыше внял слова;

 121 Оно же все попутные светила
 Повторно девятьсот и тридцать раз,
 Пока я жил на свете, посетило.

 124 Язык, который создал я, угас
 Задолго до немыслимого дела
 Тех, кто Немвродов исполнял приказ;

 127 Плоды ума зависимы всецело
 От склоннностей, а эти - от светил,
 И потому не длятся без предела.

 130 Естественно, чтоб смертный говорил;
 Но - так иль по-другому, это надо,
 Чтоб не природа, а он сам решил.

 133 Пока я не сошел к томленью Ада,
 "И" в дольном мире звался Всеблагой,
 В котором вечная моя отрада;

 136 Потом он звался "Эль"; и так любой
 Обычай смертных сам себя сменяет,
 Как и листва сменяется листвой.

 139 На той горе, что выше всех всплывает,
 Я пробыл и святым, и несвятым
 От утра и до часа, что вступает,

 142 Чуть солнце сменит четверть, за шестым".


ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

 1 "Отцу, и сыну, и святому духу" -
 Повсюду - "слава!" - раздалось в Раю,
 И тот напев был упоеньем слуху.

 4 Взирая, я, казалось, взором пью
 Улыбку мирозданья, так что зримый
 И звучный хмель вливался в грудь мою.

 7 О, радость! О, восторг невыразимый!
 О, жизнь, где все-любовь и все-покой!
 О, верный клад, без алчности хранимый!

 10 Четыре светоча передо мной
 Пылали, и, мгновенье за мгновеньем,
 Представший первым силил пламень свой;

 13 И стал таким, каким пред нашим зреньем
 Юпитер был бы, если б Марс и он,
 Став птицами, сменились опереньем.

 16 Та власть, которой там распределен
 Черед и чин, благословенным светам
 Велела смолкнуть, и угас их звон,

 19 Когда я внял: "Что я меняюсь цветом,
 Не удивляйся; внемля мой глагол,
 Все переменят цвет в соборе этом.

 22 Тот, кто, как вор, воссел на мой престол,
 На мой престол, на мой престол, который
 Пуст перед сыном божиим, возвел

 25 На кладбище моем сплошные горы
 Кровавой грязи; сверженный с высот,
 Любуясь этим, утешает взоры".

 28 Тот цвет, которым солнечный восход
 Иль час заката облака объемлет,
 Внезапно охватил весь небосвод.

 81 И словно женщина, чья честь не дремлет
 И сердце стойко, чувствует испуг,
 Когда о чьем-либо проступке внемлет,

 34 Так Беатриче изменилась вдруг;
 Я думаю, что небо так затмилось,
 Когда Всесильный поникал средь мук.

 57 Меж тем все дальше речь его стремилась,
 И перемена в голосе была
 Не меньшая, чем в облике явилась.

 40 "Невеста божья не затем взросла
 Моею кровью, кровью Лина, Клета,
 Чтоб золото стяжалось без числа;

 43 И только чтоб стяжать блаженство это,
 Сикст, Пий, Каликст и праведный Урбан,
 Стеня, пролили кровь в былые лета.

 46 Не мы хотели, чтобы христиан
 Преемник наш пристрастною рукою
 Делил на правый и на левый стан;

 49 Ни чтоб ключи, полученные мною,
 Могли гербом на ратном стяге стать,
 Который на крещеных поднят к бою;

 52 Ни чтобы образ мой скреплял печать
 Для льготных грамот, покупных и лживых,
 Меня краснеть неволя и пылать!

 55 В одежде пастырей-волков грызливых
 На всех лугах мы видим средь ягнят.
 О божий суд, восстань на нечестивых!

 58 Гасконцы с каорсинцами хотят
 Пить нашу кровь; о доброе начало,
 В какой конечный впало ты разврат!

 61 Но промысел, чья помощь Рим спасала
 В великой Сципионовой борьбе,
 Спасет, я знаю, - и пора настала.

 64 И ты, мой сын, сойдя к земной судьбе
 Под смертным грузом, смелыми устами
 Скажи о том, что я сказал тебе!"

 67 Как дельный воздух мерзлыми парами
 Снежит к земле, едва лишь Козерог
 К светилу дня притронется рогами,

 70 Так здесь эфир себя в красу облек,
 Победные взвевая испаренья,
 Помедлившие с нами долгий срок.

 73 Мой взгляд следил все выше их движенья,
 Пока среда чрезмерной высоты
 Ему не преградила восхожденья.