Данте Алигьери. Божественная комедия (50)

 10 Но помощь Муз да будет мне дана,
 Как Амфиону, строившему Фивы,
 Чтоб в слове сущность выразить сполна.

 13 Жалчайший род, чей жребий несчастливый
 И молвить трудно, лучше б на земле
 Ты был овечьим стадом, нечестивый!

 16 Мы оказались в преисподней мгле,
 У ног гиганта, на равнине гладкой,
 И я дивился шедшей вверх скале,

 19 Как вдруг услышал крик: "Шагай с оглядкой!
 Ведь ты почти что на головы нам,
 Злосчастным братьям, наступаешь пяткой!"

 22 Я увидал, взглянув по сторонам,
 Что подо мною озеро, от стужи
 Подобное стеклу, а не волнам.

 25 В разгар зимы не облечен снаружи
 Таким покровом в Австрии Дунай,
 И дальний Танаис твердеет хуже;

 28 Когда бы Тамбернику невзначай
 Иль Пьетрапане дать сюда свалиться,
 У озера не хрустнул бы и край.

 31 И как лягушка выставить ловчится,
 Чтобы поквакать, рыльце из пруда,
 Когда ж ее страда и ночью снится,

 34 Так, вмерзши до таилища стыда
 И аисту под звук стуча зубами,
 Синели души грешных изо льда.

 37 Свое лицо они склоняли сами,
 Свидетельствуя в облике таком
 О стуже - ртом, о горести - глазами.

 40 Взглянув окрест, я вновь поник челом
 И увидал двоих, так сжатых рядом,
 Что волосы их сбились в цельный ком.

 43 "Вы, грудь о грудь окованные хладом, -
 Сказал я, - кто вы?" Каждый шею взнес
 И на меня оборотился взглядом.

 46 И их глаза, набухшие от слез,
 Излились влагой, и она застыла,
 И веки им обледенил мороз.

 49 Бревно с бревном скоба бы не скрепила
 Столь прочно; и они, как два козла,
 Боднулись лбами, - так их злость душила.

 52 И кто-то молвил, не подняв чела,
 От холода безухий: "Что такое?
 Зачем ты в нас глядишь, как в зеркала?

 55 Когда ты хочешь знать, кто эти двое:
 Им завещал Альберто, их отец,
 Бизенцский дол, наследье родовое.

 58 Родные братья; из конца в конец
 Обшарь хотя бы всю Каину, - гаже
 Не вязнет в студне ни один мертвец:

 61 Ни тот, которому, на зоркой страже,
 Артур пронзил копьем и грудь и тень,
 Ни сам Фокачча, ни вот этот даже,

 64 Что головой мне застит скудный день
 И прозывался Сассоль Маскерони;
 В Тоскане слышали про эту тень.

 67 А я, - чтоб все явить, как на ладони, -
 Был Камичон де'Пацци, и я жду
 Карлино для затменья беззаконий".

 70 Потом я видел сотни лиц во льду,
 Подобных песьим мордам; и доныне
 Страх у меня к замерзшему пруду.

 73 И вот, пока мы шли к той середине,
 Где сходится всех тяжестей поток,
 И я дрожал в темнеющей пустыне, -

 76 Была то воля, случай или рок,
 Не знаю, - только, меж голов ступая,
 Я одному ногой ушиб висок.

 79 "Ты что дерешься? - вскрикнул дух, стеная. -
 Ведь не пришел же ты меня толкнуть,
 За Монтаперти лишний раз отмщая?"

 82 И я: "Учитель, подожди чуть-чуть;
 Пусть он меня избавит от сомнений;
 Потом ускорим, сколько хочешь, путь".

 85 Вожатый стал; и я промолвил тени,
 Которая ругалась всем дурным:
 "Кто ты, к другим столь злобный средь мучений?"

 88 "А сам ты кто, ступающий другим
 На лица в Антеноре, - он ответил, -
 Больней, чем если бы ты был живым?"

 91 "Я жив, и ты бы утешенье встретил, -
 Был мой ответ, - когда б из рода в род
 В моих созвучьях я тебя отметил".

 94 И он сказал: "Хочу наоборот.
 Отстань, уйди; хитрец ты плоховатый:
 Нашел, чем льстить средь ледяных болот!"

 97 Вцепясь ему в затылок волосатый,
 Я так сказал: "Себя ты назовешь
 Иль без волос останешься, проклятый!"

 100 И он в ответ: "Раз ты мне космы рвешь,
 Я не скажу, не обнаружу, кто я,
 Хотя б меня ты изувечил сплошь".

 103 Уже, рукой в его загривке роя,
 Я не одну ему повыдрал прядь,
 А он глядел все книзу, громко воя.

 106 Вдруг кто-то крикнул: "Бокка, брось орать!
 И без того уж челюстью грохочешь.
 Разлаялся! Кой черт с тобой опять?"

 109 "Теперь молчи, - сказал я, - если хочешь,
 Предатель гнусный! В мире свой позор
 Через меня навеки ты упрочишь".

 112 "Ступай, - сказал он, - врать тебе простор.
 Но твой рассказ пусть в точности означит
 И этого, что на язык так скор.

 115 Он по французским денежкам здесь плачет.
 "Дуэра, - ты расскажешь, - водворен
 Там, где в прохладце грешный люд маячит"

 118 А если спросят, кто еще, то вон -
 Здесь Беккерия, ближе братьи прочей,
 Которому нашейник рассечен;

 121 Там Джанни Сольданьер потупил очи,
 И Ганеллон, и Тебальделло с ним,
 Тот, что Фаэнцу отомкнул средь ночи".

 124 Мы отошли, и тут глазам моим
 Предстали двое, в яме леденея;
 Один, как шапкой, был накрыт другим.

 127 Как хлеб грызет голодный, стервенея,
 Так верхний зубы нижнему вонзал
 Туда, где мозг смыкаются и шея.

 130 И сам Тидей не яростней глодал
 Лоб Меналиппа, в час перед кончиной,
 Чем этот призрак череп пожирал.

 33 "Ты, одержимый злобою звериной
 К тому, кого ты истерзал, жуя,
 Скажи, - промолвил я, - что ей причиной.

 136 И если праведна вражда твоя, -
 Узнав, кто вы и чем ты так обижен,
 Тебе на свете послужу и я,

 139 Пока не станет мой язык недвижен".


ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

 1 Подняв уста от мерзостного брашна,
 Он вытер свой окровавленный рот
 О волосы, в которых грыз так страшно,

 4 Потом сказал: "Отчаянных невзгод
 Ты в скорбном сердце обновляешь бремя;
 Не только речь, и мысль о них гнетет.

 7 Но если слово прорастет, как семя,
 Хулой врагу, которого гложу,
 Я рад вещать и плакать в то же время.

 10 Не знаю, кто ты, как прошел межу
 Печальных стран, откуда нет возврата,
 Но ты тосканец, как на слух сужу.

 13 Я графом Уголино был когда-то,
 Архиепископом Руджери - он;
 Недаром здесь мы ближе, чем два брата.

 16 Что я злодейски был им обойден,
 Ему доверясь, заточен как пленник,
 Потом убит, - известно испокон;

 19 Но ни один не ведал современник
 Про то, как смерть моя была страшна.
 Внемли и знай, что сделал мой изменник.

 22 В отверстье клетки - с той поры она
 Голодной Башней называться стала,
 И многим в ней неволя суждена -

 25 Я новых лун перевидал немало,
 Когда зловещий сон меня потряс,
 Грядущего разверзши покрывало.

 28 Он, с ловчими, - так снилось мне в тот час, -
 Гнал волка и волчат от их стоянки
 К холму, что Лукку заслонил от нас;

 31 Усердных псиц задорил дух приманки,
 А головными впереди неслись
 Гваланди, и Сисмонди, и Ланфранки.

 34 Отцу и детям было не спастись:
 Охотникам досталась их потреба,
 И в ребра зубы острые впились.