Данте Алигьери. Божественная комедия (57)

 115 Долину он, как только солнце село,
 От Пратоманьо до большой гряды
 Покрыл туманом; небо почернело,

 118 И воздух стал тяжелым от воды;
 Пролился дождь, стремя по косогорам
 Все то, в чем почве не было нужды,

 121 Потоками свергаясь в беге скором
 К большой реке, переполняя дол
 И все сметая бешеным напором.

 124 Мой хладный труп на берегу нашел
 Аркьяно буйный; как обломок некий,
 Закинул в Арно; крест из рук расплел,

 127 Который я сложил, смыкая веки:
 И, мутною обвив меня волной,
 Своей добычей придавил навеки".

 130 "Когда ты возвратишься в мир земной
 И тягости забудешь путевые, -
 Сказала третья тень вослед второй, -

 133 То вспомни также обо мне, о Пии!
 Я в Сьене жизнь, в Маремме смерть нашла,
 Как знает тот, кому во дни былые

 136 Я, обручаясь, руку отдала".


ПЕСНЬ ШЕСТАЯ

 1 Когда кончается игра в три кости,
 То проигравший снова их берет
 И мечет их один, в унылой злости;

 4 Другого провожает весь народ;
 Кто спереди зайдет, кто сзади тронет,
 Кто сбоку за себя словцо ввернет.

 7 А тот идет и только ухо клонит;
 Подаст кому, - идти уже вольней,
 И так он понемногу всех разгонит.

 10 Таков был я в густой толпе теней,
 Чье множество казалось превелико,
 И, обещая, управлялся с ней.

 13 Там аретинец был, чью жизнь так дико
 Похитил Гин ди Такко; рядом был
 В погоне утонувший; Федерико

 16 Новелло, руки протянув, молил;
 И с ним пизанец, некогда явивший
 В незлобивом Марцукко столько сил;

 19 Граф Орсо был средь них; был дух, твердивший,
 Что он враждой и завистью убит,
 Его безвинно с телом разлучившей, -

 22 Пьер де ла Бросс; брабантка пусть спешит,
 Пока жива, с молитвами своими,
 Не то похуже стадо ей грозит.

 25 Когда я, наконец, расстался с ними,
 Просившими, чтобы просил другой,
 Дабы скорей им сделаться святыми,

 28 Я начал так: "Я помню, светоч мой,
 Ты отрицал, в стихе, тобою спетом,
 Что суд небес смягчается мольбой;

 31 А эти люди просят лишь об этом.
 Иль их надежда тщетна, или мне
 Твои слова не озарились светом?"

 34 Он отвечал: "Они ясны вполне,
 И этих душ надежда не напрасна,
 Когда мы трезво поглядим извне.

 37 Вершина правосудия согласна,
 Чтоб огнь любви мог уничтожить вмиг
 Долг, ими здесь платимый повсечасно.

 40 А там, где стих мой у меня возник,
 Молитва не служила искупленьем,
 И звук ее небес бы не достиг.

 43 Но не смущайся тягостным сомненьем:
 Спроси у той, которая прольет
 Свет между истиной и разуменьем.

 46 Ты понял ли, не знаю: речь идет
 О Беатриче. Там, на выси горной,
 Она с улыбкой, радостная, ждет".

 49 И я: "Идем же поступью проворной;
 Уже и сам я меньше утомлен,
 А видишь - склон оделся тенью черной".

 52 "Сегодня мы пройдем, - ответил он, -
 Как можно больше; много - не придется,
 И этим ты напрасно обольщен.

 55 Пока взойдешь, не раз еще вернется
 Тот, кто сейчас уже горой закрыт,
 Так что и луч вокруг тебя не рвется.

 58 Но видишь - там какой-то дух сидит,
 Совсем один, взирая к нам безгласно;
 Он скажет нам, где краткий путь лежит".

 61 Мы шли к нему. Как гордо и бесстрастно
 Ты ждал, ломбардский дух, и лишь едва
 Водил очами, медленно и властно!

 64 Он про себя таил свои слова,
 Нас, на него идущих озирая
 С осанкой отдыхающего льва.

 67 Вождь подошел к нему узнать, какая
 Удобнее дорога к вышине;
 Но он, на эту речь не отвечая -

 70 Спросил о нашей жизни и стране.
 Чуть "Мантуя..." успел сказать Вергилий,
 Как дух, в своей замкнутый глубине,

 73 Встал, и уста его проговорили:
 "О мантуанец, я же твой земляк,
 Сорделло!" И они объятья слили.

 76 Италия, раба, скорбей очаг,
 В великой буре судно без кормила,
 Не госпожа народов, а кабак!

 79 Здесь доблестной душе довольно было
 Лишь звук услышать милой стороны,
 Чтобы она сородича почтила;

 82 А у тебя не могут без войны
 Твои живые, и они грызутся,
 Одной стеной и рвом окружены.

 85 Тебе, несчастной, стоит оглянуться
 На берега твои и города:
 Где мирные обители найдутся?

 88 К чему тебе подправил повода
 Юстиниан, когда седло пустует?
 Безуздой, меньше было бы стыда.

 91 О вы, кому молиться долженствует,
 Так чтобы Кесарь не слезал с седла,
 Как вам господне слово указует, -

 94 Вы видите, как эта лошадь зла,
 Уже не укрощаемая шпорой
 С тех пор, как вы взялись за удила?

 97 И ты, Альберт немецкий, ты, который
 Был должен утвердиться в стременах,
 А дал ей одичать, - да грянут скорой

 100 И правой карой звезды в небесах
 На кровь твою, как ни на чью доселе,
 Чтоб твой преемник ведал вечный страх!

 103 Затем что ты и твой отец терпели,
 Чтобы пустынней стал имперский сад,
 А сами, сидя дома, богатели.

 106 Приди, беспечный, кинуть только взгляд:
 Мональди, Филиппески, Каппеллетти,
 Монтекки, - те в слезах, а те дрожат!

 109 Приди, взгляни на знать свою, на эти
 Насилия, которые мы зрим,
 На Сантафьор во мраке лихолетий!

 112 Приди, взгляни, как сетует твой Рим,
 Вдова, в слезах зовущая супруга:
 "Я Кесарем покинута моим!"

 115 Приди, взгляни, как любят все друг друга!
 И, если нас тебе не жаль, приди
 Хоть устыдиться нашего недуга!

 118 И, если смею, о верховный Дий,
 За род людской казненный казнью крестной,
 Свой правый взор от нас не отводи!

 121 Или, быть может, в глубине чудесной
 Твоих судеб ты нам готовишь клад
 Великой радости, для нас безвестной?

 124 Ведь города Италии кишат
 Тиранами, и в образе клеврета
 Любой мужик пролезть в Марцеллы рад.

 127 Флоренция моя, тебя все это
 Касаться не должно, ты - вдалеке,
 В твоем народе каждый - муж совета!

 130 У многих правда - в сердце, в тайнике,
 Но необдуманно стрельнуть - боятся;
 А у твоих она на языке

 133 Иные общим делом тяготятся;
 А твой народ, участливый к нему,
 Кричит незваный: "Я согласен взяться!"

 136 Ликуй же ныне, ибо есть чему:
 Ты мирна, ты разумна, ты богата!
 А что я прав, то видно по всему.

 139 И Спарта, и Афины, где когда-то
 Гражданской правды занялась заря,
 Перед тобою - малые ребята:

 142 Тончайшие уставы мастеря,
 Ты в октябре примеришь их, бывало,
 И сносишь к середине ноября.