Данте Алигьери. Божественная комедия (76)

 73 "Блажен, кто, наши посетив селенья, -
 Вновь начал тот, кто прежде говорил, -
 Для лучшей смерти черплет наставленья!

 76 Народ, идущий с нами врозь, грешил
 Тем самым, чем когда-то Цезарь клики
 "Царица" в день триумфа заслужил.

 79 Поэтому "Содом" гласят их крики,
 Как ты слыхал, и совесть их язвит,
 И в помощь пламени их стыд великий.

 82 Наш грех, напротив, был гермафродит;
 Но мы забыли о людском законе,
 Спеша насытить страсть, как скот спешит,

 85 И потому, сходясь на этом склоне,
 Себе в позор, мы поминаем ту,
 Что скотенела, лежа в скотском лоне.

 88 Ты нашей казни видишь правоту;
 Назвать всех порознь мы бы не успели,
 Да я на память и не перечту.

 91 Что до меня, я - Гвидо Гвиницелли;
 Уже свой грех я начал искупать,
 Как те, что рано сердцем восскорбели".

 94 Как сыновья, увидевшие мать
 Во времена Ликурговой печали,
 Таков был я, - не смея показать, -

 97 При имени того, кого считали
 Отцом и я, и лучшие меня,
 Когда любовь так сладко воспевали.

 100 И глух, и нем, и мысль в тиши храня,
 Я долго шел, в лицо его взирая,
 Но подступить не мог из-за огня.

 103 Насытя взгляд, я молвил, что любая
 Пред ним заслуга мне милей всего,
 Словами клятвы в этом заверяя.

 106 И он мне: "От признанья твоего
 Я сохранил столь светлый след, что Лета
 Бессильна смыть иль омрачить его.

 109 Но если прямодушна клятва эта,
 Скажи мне: чем я для тебя так мил,
 Что речь твоя и взор полны привета?"

 112 "Стихами вашими, - ответ мой был. -
 Пока продлится то, что ныне ново,
 Нетленна будет прелесть их чернил".

 115 "Брат, - молвил он, - вот тот (и на другого
 Он пальцем указал среди огней)
 Получше был ковач родного слова.

 118 В стихах любви и в сказах он сильней
 Всех прочих; для одних глупцов погудка,
 Что Лимузинец перед ним славней.

 121 У них к молве, не к правде ухо чутко,
 И мненьем прочих каждый убежден,
 Не слушая искусства и рассудка.

 124 "Таков для многих старых был Гвиттон,
 Из уст в уста единственно прославлен,
 Покуда не был многими сражен.

 127 Но раз тебе простор столь дивный явлен,
 Что ты волен к обители взойти,
 К той, где Христос игуменом поставлен,

 130 Там за меня из "Отче наш" прочти
 Все то, что нужно здешнему народу,
 Который в грех уже нельзя ввести".

 133 Затем, - быть может, чтобы дать свободу
 Другим идущим, - он исчез в огне,
 Подобно рыбе, уходящей в воду.

 136 Я подошел к указанному мне,
 Сказав, что вряд ли я чье имя в мире
 Так приютил бы в тайной глубине.

 139 Он начал так, шагая в знойном вире:
 "Tan m'abellis vostre cortes deman,
 Qu'ieu no me puesc ni voill a vos cobrire.

 142 Ieu sui Arnaut, que plor e vau cantan;
 Consiros vei la passada folor,
 E vei jausen lo joi qu'esper, denan.

 145 Ara vos prec, per aquella valor
 Que vos guida al som de 1'escalina,
 Sovenha vos a temps de ma dolor!"

 148 И скрылся там, где скверну жжет пучина.

 Перевод стихов 140-147

 "Столь дорог мне учтивый ваш привет,
 Что сердце вам я рад открыть всех шире.

 142 Здесь плачет и поет, огнем одет,
 Арнольд, который видит в прошлом тьму,
 Но впереди, ликуя, видит свет.

 145 Он просит вас, затем что одному
 Вам невозбранно горная вершина,
 Не забывать, как тягостно ему!"


ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

 1 Так, чтоб ударить первыми лучами
 В те страны, где его творец угас,
 Меж тем как Эбро льется под Весами,

 4 А волны в Ганге жжет полдневный час,
 Стояло солнце; меркнул день, сгорая,
 Когда господень ангел встретил нас.

 7 "Bead muncbo corde!" воспевая
 Звучней, чем песни на земле звучны,
 Он высился вне пламени, у края.

 10 "Святые души, вы пройти должны
 Укус огня; идите в жгучем зное
 И слушайте напев с той стороны!"

 13 Он подал нам напутствие такое,
 И, слыша эту речь, я стал как тот,
 Кто будет в недро погружен земное.

 16 Я, руки сжав и наклонясь вперед,
 Смотрел в огонь, и в памяти ожили
 Тела людей, которых пламя жжет.

 19 Тогда ко мне поэты обратили
 Свой взгляд. "Мой сын, переступи порог:
 Здесь мука, но не смерть, - сказал Вергилий. -

 22 Ты - вспомни, вспомни!.. Если я помог
 Тебе спуститься вглубь на Герионе,
 Мне ль не помочь, когда к нам ближе бог?

 25 И знай, что если б в этом жгучем лоне
 Ты хоть тысячелетие провел,
 Ты не был бы и на волос в уроне.

 28 И если б ты проверить предпочел,
 Что я не обманул тебя нимало,
 Стань у огня и поднеси подол.

 31 Отбрось, отбрось все, что твой дух сковало!
 Взгляни - и шествуй смелою стопой!"
 А я не шел, как совесть ни взывала.

 34 При виде черствой косности такой
 Он, чуть смущенный, молвил: "Сын, ведь это
 Стена меж Беатриче и тобой".

 37 Как очи, угасавшие для света,
 На имя Фисбы приоткрыл Пирам
 Под тутом, ставшим кровяного цвета,

 40 Так, умягчен и больше не упрям,
 Я взор к нему направил молчаливый,
 Услышав имя, милое мечтам.

 43 А он, кивнув, сказал: "Ну как, ленивый?
 Чего мы ждем?" И улыбнулся мне,
 Как мальчику, прельстившемуся сливой.

 46 И он передо мной исчез в огне,
 Прося, чтоб Стаций третьим шел, доныне
 Деливший нас в пути по крутизне.

 49 Вступив, я был бы рад остыть в пучине
 Кипящего стекла, настолько злей
 Был непомерный зной посередине.

 52 Мой добрый вождь, чтобы я шел смелей,
 Вел речь о Беатриче, повторяя:
 "Я словно вижу взор ее очей".

 55 Нас голос вел, сквозь пламя призывая;
 И, двигаясь туда, где он звенел,
 Мы вышли там, где есть тропа крутая.

 58 Он посреди такого света пел
 "Venite, benedicti Patris mei!",
 Что яркости мой взгляд не одолел.

 61 "Уходит солнце, скоро ночь. Быстрее
 Идите в гору, - он потом сказал, -
 Пока закатный край не стал чернее".

 64 Тропа шла прямо вверх среди двух скал
 И так, что свет последних излучений
 Я пред собой у солнца отнимал;

 67 Преодолев немногие ступени,
 Мы ощутили солнечный заход
 Там, сзади нас, по угасанью тени.

 70 И прежде чем огромный небосвод
 Так потемнел, что все в нем стало схоже
 И щедрой ночи наступил черед,