Данте Алигьери. Божественная комедия (82)

 109 Не падает столь быстро устремленный
 Огонь из тучи плотной, чьи пласты
 Скопились в сфере самой отдаленной,

 112 Как птица Дия пала с высоты
 Вдоль дерева, кору его терзая,
 А не одну лишь зелень и цветы,

 115 И, в колесницу мощно ударяя,
 Ее качнула; так, с боков хлеща,
 Раскачивает судно зыбь морская.

 118 Потом я видел, как, вскочить ища,
 Кралась лиса к повозке величавой,
 Без доброй снеди до костей тоща.

 121 Но, услыхав, какой постыдной славой
 Ее моя корила госпожа,
 Она умчала остов худощавый.

 124 Потом, я видел, прежний путь держа,
 Орел спустился к колеснице снова
 И оперил ее, над ней кружа.

 127 Как бы из сердца, горестью больного,
 С небес нисшедший голос произнес:
 "О челн мой, полный бремени дурного!"

 130 Потом земля разверзлась меж колес,
 И видел я, как вышел из провала
 Дракон, хвостом пронзая снизу воз;

 133 Он, как оса, вбирающая жало,
 Согнул зловредный хвост и за собой
 Увлек часть днища, утоленный мало.

 136 Остаток, словно тучный луг - травой,
 Оделся перьями, во имя цели,
 Быть может, даже здравой и благой,

 139 Подаренными, и они одели
 И дышло, и колеса по бокам,
 Так, что уста вздохнуть бы не успели.

 142 Преображенный так, священный храм
 Явил семь глав над опереньем птичьим:
 Вдоль дышла - три, четыре - по углам.

 145 Три первые уподоблялись бычьим,
 У прочих был единый рог в челе;
 В мир не являлся зверь, странней обличьем.

 148 Уверенно, как башня на скале,
 На нем блудница наглая сидела,
 Кругом глазами рыща по земле;

 151 С ней рядом стал гигант, чтобы не смела
 Ничья рука похитить этот клад;
 И оба целовались то и дело.

 154 Едва она живой и жадный взгляд
 Ко мне метнула, друг ее сердитый
 Ее стегнул от головы до пят.

 157 Потом, исполнен злобы ядовитой,
 Он отвязал чудовище ив лес
 Его повлек, где, как щитом укрытый,

 160 С блудницей зверь невиданный исчез.


ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

 1 Deus, venerunt gentes", - то четыре,
 То три жены, та череда и та,
 Сквозь слезы стали петь стихи Псалтири.

 4 И Беатриче, скорбью повита,
 Внимала им, подобная в печали,
 Быть может, лишь Марии у креста.

 7 Когда же те простор для речи дали,
 Сказала, вспыхнув, как огонь во тьме,
 И встав, и так слова ее звучали:

 10 "Modicum, et non videbitis me;
 Et iterum, любимые сестрицы,
 Modicum, et vos videbitis me".

 13 И, двинувшись в предшествии седмицы,
 Мне, женщине и мудрецу - за ней
 Идти велела манием десницы.

 16 И ранее, чем на стезе своей
 Она десятый шаг свой опустила,
 Мне хлынул в очи свет ее очей.

 19 "Иди быстрей, - она проговорила,
 Спокойное обличие храня, -
 Чтобы тебе удобней слушать было".

 22 Я подошел, по ней мой шаг равня;
 Она сказала: "Брат мой, почему бы
 Тебе сейчас не расспросить меня?"

 25 Как те, кому мешает страх сугубый
 Со старшими свободно речь вести,
 И голос их едва идет сквозь зубы,

 28 Так, полный звук не в силах обрести:
 "О госпожа, - ответил я, смущенный, -
 То, что мне нужно, легче вам найти".

 31 Она на это: "Пусть твой дух стесненный
 Боязнь и стыд освободят от пут,
 Так, чтобы ты не говорил, как сонный.

 34 Знай, что порушенный змеей сосуд
 Был и не стал; но от судьи вселенной
 Вино и хлеб злодея не спасут.

 37 Еще придет преемник предреченный
 Орла, чьи перья, в колесницу пав,
 Ее уродом сделали и пленной.

 40 Я говорю, провиденьем познав,
 Что вот уже и звезды у порога,
 Не знающие никаких застав,

 43 Когда Пятьсот Пятнадцать, вестник бога,
 Воровку и гиганта истребит
 За то, что оба согрешали много.

 46 И если эта речь моя гласит,
 Как Сфинга и Фемида, темным складом,
 И смысл ее от разума сокрыт, -

 49 Событья уподобятся Наядам
 И трудную загадку разрешат,
 Но будет мир над нивой и над стадом.

 52 Следи; и точно, как они звучат,
 Мои слова запомни для наказа
 Живым, чья жизнь - лишь путь до смертных врат

 55 И при писанье своего рассказа
 Не скрой, каким растенье ты нашел,
 Ограбленное здесь уже два раза.

 58 Кто грабит ветви иль терзает ствол,
 Повинен в богохульственной крамоле:
 Бог для себя святыню их возвел.

 61 Грызнув его, пять тысяч лет и доле
 Ждала в мученьях первая душа,
 Чтоб грех избыл другой, по доброй воле.

 64 Спит разум твой, размыслить не спеша,
 Что неспроста оно взнеслось так круто,
 Таким наметом стебель заверша.

 67 Не будь твое сознание замкнуто,
 Как в струи Эльсы, в помыслы сует,
 Не будь их прелесть - как Пирам для тута,

 70 Ты, по наличью этих лишь примет,
 Постиг бы нравственно, сколь правосудно
 Господь на древо наложил запрет.

 73 Но так как ты, - мне угадать нетрудно, -
 Окаменел и потускнел умом
 И свет моих речей приемлешь скудно,

 76 Хочу, чтоб ты в себе их нес потом,
 Подобно хоть не книге, а картине,
 Как жезл приносят с пальмовым листом".

 79 И я: "Как оттиск в воске или глине,
 Который принял неизменный вид,
 Мой разум вашу речь хранит отныне.

 82 Но для чего в такой дали парит
 Ваш долгожданный голос, и чем боле
 К нему я рвусь, тем дальше он звучит?"

 85 "Чтоб ты постиг, - сказала, - что за школе
 Ты следовал, и видел, можно ль ей
 Познать сокрытое в моем глаголе;

 88 И видел, что до божеских путей
 Вам так далеко, как земному краю
 До неба, мчащегося всех быстрей".

 91 На что я молвил: "Я не вспоминаю,
 Чтоб я когда-либо чуждался вас,
 И в этом я себя не упрекаю".

 94 Она же: "Если ты на этот раз
 Забыл, - и улыбнулась еле зримо, -
 То вспомни, как ты Лету пил сейчас;

 97 Как судят об огне по клубам дыма,
 Само твое забвенье - приговор
 Виновной воле, устремленной мимо.

 100 Но говорить с тобою с этих пор
 Я буду обнаженными словами,
 Чтобы их видеть мог твой грубый взор".