Данте Алигьери. Новая жизнь (1)

I

В этом разделе книги моей памяти1, до которого лишь немногое заслуживает быть прочитанным, находится рубрика, гласящая: "Incipit vita nova"2*. Под этой рубрикой я нахожу слова, которые я намерен воспроизвести в этой малой книге, и если не все, то по крайней мере их сущность.

II

Девятый раз после того, как я родился, небо света приближалось к исходной точке в собственном своем круговращении1, когда перед моими очами появилась впервые исполненная славы дама, царящая в моих помыслах, которую многие -- не зная, как ее зовут,-- именовали Беатриче2. В этой жизни она пребывала уже столько времени, что звездное небо передвинулось к восточным пределам на двенадцатую часть одного градуса3. Так предстала она предо мною почти в начале своего девятого года, я уже увидел ее почти в конце моего девятого. Появилась облаченная в благороднейший кроваво-красный цвет, скромный и благопристойный, украшенная и опоясанная так, как подобало юному ее возрасту. В это мгновение -- говорю поистине -- дух жизни4, обитающий в самой сокровенной глубине сердца, затрепетал столь сильно, что ужасающе проявлялся в малейшем биении. И, дрожа, он произнес следующие слова: "Ессе deus fortior me, qui veniens dominabitur mihi"**. В это мгновение дух моей души5, обитающий в высокой горнице, куда все духи чувств несут свои впечатления, восхитился и, обратясь главным образом к духам зрения, промолвил следующие слова: "Apparuit iam beatitudo vestra"6***. В это мгновение природный дух7, живущий в той области, где совершается наше питание, зарыдал и, плача, вымолвил следующие слова: "Heu miser, quia frequenter impeditus ero deinceps"8****. Я говорю, что с этого времени Амор9 стал владычествовать над моею душой, которая вскоре вполне ему подчинилась. И тогда он осмелел и такую приобрел власть надо мной благодаря силе моего воображения, что я должен был исполнять все его пожелания. Часто он приказывал мне отправляться на поиски этого юного ангела; и в отроческие годы я уходил, чтобы лицезреть ее. И я видел ее, столь благородную и достойную хвалы во всех ее делах, что, конечно, о ней можно было бы сказать словами поэта Гомера: "Она казалась дочерью не смертного, но Бога"10. И хотя образ ее, пребывавший со мной неизменно, придавал смелости Амору, который господствовал надо мною, все же она отличалась такой благороднейшей добродетелью, что никогда не пожелала, чтобы Амор управлял мною без верного совета разума, в тех случаях, когда совету этому было полезно внимать. И так как рассказ о чувствах и поступках столь юных лет может некоторым показаться баснословным, я удаляюсь от этого предмета, оставив в стороне многое, что можно было извлечь из книги, откуда я заимствовал то, о чем повествую, и обращусь к словам, записанным в моей памяти под более важными главами.

III

Когда миновало столько времени, что исполнилось ровно девять лет после упомянутого явления Благороднейшей1, в последний из этих двух дней случилось, что чудотворная госпожа предстала предо мной облаченная в одежды ослепительно белого цвета2 среди двух дам, старших ее годами. Проходя, она обратила очи в ту сторону, где я пребывал в смущении, и по своей несказанной куртуазности, которая ныне награждена в великом веке3, она столь доброжелательно приветствовала меня, что мне казалось -- я вижу все грани блаженства. Час, когда я услышал ее сладостное приветствие, был точно девятым этого дня. И так как впервые слова ее прозвучали, чтобы достигнуть моих ушей, я преисполнился такой радости, что, как опьяненный, удалился от людей; уединясь в одной из моих комнат, я предался мыслям о куртуазнейшей госпоже. Когда я думал о ней, меня объял сладостный сон, в котором мне явилось чудесное видение4. Мне казалось, что в комнате моей я вижу облако цвета огня5 и в нем различаю обличье некого повелителя, устрашающего взоры тех, кто на него смотрит. Но такой, каким он был, повелитель излучал великую радость, вызывавшую восхищение. Он говорил о многом, но мне понятны были лишь некоторые слова; среди них я разобрал следующие: "Ессe dominus tuus"*. В его объятиях, казалось мне, я видел даму, которая спала нагая, лишь слегка повитая кроваво-красным покрывалом. Взглянув пристально, я в ней узнал госпожу спасительного приветствия, соизволившую приветствовать меня днем. И в одной из рук своих, казалось мне, Амор держал нечто объятое пламенем, и мне казалось, что он произнес следующие слова: "Vide cor tuum"**. Оставаясь недолго, он, казалось мне, разбудил спящую и прилагал все силы свои, дабы она ела то, что пылало в его руке; и она вкушала боязливо. После этого, пробыв недолго со мной, радость Амора претворилась в горькие рыдания; рыдая, он заключил в свои объятия госпожу и с нею -- чудилось мне -- стал возноситься на небо6. Я почувствовал внезапно такую боль, что слабый мой сон прервался и я проснулся. Тогда я начал размышлять о виденном и установил, что час, когда это видение мне предстало, был четвертым часом ночи: отсюда ясно, что он был первым из последних девяти ночных часов7. Я размышлял над тем, чту мне явилось, и наконец решился поведать об этом многим из числа тех, кто были в это время известными слагателями стихов8. И так как я сам испробовал свои силы в искусстве складывать рифмованные строки, я решился сочинить сонет, в котором приветствовал бы всех верных Амору, прося их высказать то, что думают они о моем видении. И я написал им о сне. Тогда я приступил к сонету, начинающемуся: "Влюбленным душам..."9

Влюбленным душам посвящу сказанье,

Дабы достойный получить ответ.

В Аморе, господине их,-- привет! -

4 Всем благородным душам шлю посланье.

На небе звезд не меркнуло сиянье,

И не коснулась ночь предельных мет -

Амор явился. Не забыть мне, нет,

8 Тот страх и трепет, то очарованье!

Мое, ликуя, сердце он держал.

В его объятьях дама почивала,

11 Чуть скрыта легкой тканью покрывал.

И, пробудив, Амор ее питал

Кровавым сердцем, что в ночи пылало,

14 Но, уходя, мой господин рыдал.

Этот сонет делится на две части10: в первой я шлю приветствие, испрашивая ответа, во второй указываю, на что я жду ответа. Вторая часть начинается: "На небе звезд не меркнуло сиянье..."

Мне ответили многие, по-разному уразумевшие мой сонет. Мне ответил и тот, кого я назвал вскоре первым своим другом. Он написал сонет, начинающийся: "Вы видели пределы упованья..."11 Когда он узнал, что я тот, кто послал ему сонет, началась наша дружба. Подлинный смысл этого сна тогда никто не понял, ныне он ясен и самым простым людям.

IV

С тех пор как мне предстало это видение, мой природный дух оказался стеснен в своих проявлениях, так как душа моя была погружена в мысли о Благороднейшей. Таким образом, по прошествии краткого времени я стал слабым и хилым, так что многим моим друзьям было тяжко смотреть на меня, а иные, полные зависти и любопытства, стремились узнать то, что я хотел скрыть ото всех. Но я, заметив недоброжелательность их вопросов, по воле Амора, руководившего мною сообразно с советами разума, отвечал им, что тот, кем я столь измучен,-- Амор. Я говорил об Аморе, так как на лице моем запечатлелось столько его примет, что скрывать мое состояние было невозможно. А когда меня спрашивали: "Из-за кого тебя поражает этот Амор?" -- я смотрел на них, улыбался и ничего не говорил им.

V

Однажды Благороднейшая пребывала в том месте, где раздавались похвалы преславной королеве небес, я же был там, откуда мог лицезреть блаженство моих дней. Между нами по прямой линии, идущей от нее ко мне, сидела некая благородная дама весьма приятной наружности. Она часто смотрела на меня, удивленная взглядами, которые, казалось, устремлялись к ней. Тогда многие заметили ее взоры, и столь привлекла она на себя внимание, что, удаляясь, я слышал, как люди говорили за моей спиной: "Посмотри, как он терзается из-за этой дамы". Они называли ее по имени, и я понял, что говорили они о той, которая находилась посреди линии, исходившей от Благороднейшей Беатриче и кончавшейся моими глазами. Тогда я вполне успокоился, убедившись, что взгляд мой не открыл другим тайны моей в этот день. С тех пор я решил, что эта дама будет моей завесой, скрывающей истину1, и столь в этом преуспел в течение краткого времени, что многие обо мне говорившие полагали, что знают тайну мою. Благодаря этой даме месяцы и годы скрывал я мои помыслы. И чтобы заставить других в это поверить, я написал для нее несколько малых стихотворений2, из которых достойны быть упомянутыми здесь лишь те, которые относятся к Беатриче; поэтому я оставляю их в стороне, за исключением того немногого, что может послужить для прославления Благороднейшей.

VI

Я говорю, что в то время, как эта госпожа служила завесой великой любви, мною завладевшей, я решился упомянуть имя Благороднейшей в окружении имен многих дам, и особенно благородной госпожи, о которой я говорил. И я избрал имена шестидесяти самых красивых дам того города, где моя дама родилась1 по воле Всевышнего, я сочинил послание в форме сирвентезы2, которое я здесь приводить не буду. И я совсем бы не упомянул о нем, если бы в этом послании имя моей дамы не соблаговолило чудесно прозвучать среди других имен на девятом месте.

VII

Дама, благодаря которой я так долго скрывал мою любовь, должна была покинуть упомянутый город1 и отправиться в дальние края. Удрученный тем, что лишаюсь столь прекрасной защиты, я ощутил скорбь, нежданную мною. И, полагая, что, если я не буду говорить об отъезде этой дамы с горестью, люди раньше догадаются о том, чту я скрываю, я решился сочинить "жалобу"2 в форме сонета. Этот сонет я привожу, ибо дама моя была непосредственной причиной многих слов, в нем заключенных, как это очевидно всем, способным его понять. Тогда я произнес следующий сонет, начинающийся: "О вы, идущие..."

О вы, идущие любви путями,

Молю, взгляните сами,

На свете есть ли муки тяжелей?

Задумайтесь над этими словами -

5 Узнаю вместе с вами,

Где ключ во мне к обители скорбей.

Амор-владыка осветил лучами

И одарил дарами

Меня не по заслугам; так я жил.

10 И за моими слышал я плечами:

"Какими он делами

Такую легкость сердца заслужил?"

Я утерял былое дерзновенье,

Что возбудил моей любви тайник.

15 He выразит язык

Мое несчастье и мое томленье.

И я -- как тот, кто головой поник,

Скрывая взора скорбного смущенье,

Вы радости волненье

20 Лишь видите -- я скорбь таить привык.

Сонет заключает в себе две части: в первой я обращаюсь к верным Амору словами пророка Иеремии3: "О vos omnes, qui transitis per viam, attendite er videte, si est dolor sicut dolor meus"*, равным образом я прошу их приклонить ухо к словам моим. Во второй части я рассказываю о том, в какое состояние привел меня Амор, но понимая это состояние иначе, чем явствует из конца сонета; я говорю также о том, чту мною утеряно. Вторая часть сонета начинается: "Амор-владыка..."

VIII

После отъезда этой благородной дамы повелителю ангелов было угодно призвать ко славе своей юную даму благородного облика, которая была всем дорога в упомянутом городе. Я видел, как возлежит ее бездыханное тело, жалостно оплакиваемое многими дамами. Тогда я вспомнил, что видел усопшую в обществе Благороднейшей, и не смог удержаться от слез; пребывая в слезах, я решил сказать несколько слов о ее смерти в воздаяние за то, что я видел ее некогда с моею дамой. Этого предмета я коснулся в последней части слов, мною сложенных, как это ясно тем, кто умеет слышать. Я написал два сонета; первый начинается: "Амор рыдает...", а второй: "О неприятельница состраданья..."

Амор рыдает1, и рыдать должны

Влюбленные. Причину слез узнают:

Здесь дамы к милосердию взывают,

4 И скорбью очи их поражены.

Краса и молодость погребены

Презренной смертью. Все, что восхваляют

На этом свете, пелены скрывают;

8 И сердца тайники обнажены.

Любви владыка даме честь воздал,

И было истинно его явленье.

11 Амор, склонясь над дамой, плакал сам,

Но, взор свой обращая к небесам,

Благой души узрел он вознесенье;

14 И лик усопшей радостью сиял.

Первый сонет делится на три части: в первой я призываю верных Амору и побуждаю их к плачу, ибо сам владыка их рыдает. Я говорю также, что они узнают причину слез, чтобы убедить их выслушать меня; во второй части я повествую об этой причине; в третьей я говорю о чести, которую Амор воздал даме. Вторая часть начинается: "...здесь дамы...", третья: "Любви владыка..."

О неприятельница состраданья,

Мать древняя страданья,

О смерть, неумолимый судия!

В тебе -- вся скорбь земного бытия.

5 Иду, задумчив, я,

Уста устали клясть твои прозванья.

Твои нарушил я очарованья.

Поведаю деянья

Преступные, ничто не утая,

10 Дабы вина открылась всем твоя.

В сердца печаль лия,

Я вновь влюбленных вызову рыданья.

Куртуазии высшее стремленье

И добродетель покидают свет.

15 Беспечность юных лет

Изгнало древней смерти дерзновенье.

Вы видели блаженное успенье.

Но кто она? Что всем скажу в ответ?

Услышит тот ее привет,

20 Кто в грешном мире обретет спасенье.

Сонет разделен2 на четыре части: в первой я называю смерть теми именами, которые она заслужила; во второй, обращаясь к ней, я говорю о причине, заставившей меня ее проклинать; в третьей я ее хулю; в четвертой я обращаюсь к неопределенному лицу, хотя в мыслях моих я знаю, кто это. Вторая начинается: "В тебе -- вся скорбь..."; третья: "Поведаю деянья..."; четвертая: "Услышит тот..."