ДИОНИСИЙСКИЕ ДИФИРАМБЫ (1) - ДОСКА ОБЪЯВЛЕНИЙ ГИПЕРИНФО

1243 Просмотра

ГНОСЕОЛОГИЯ ( 1 ) ( 2 ) ( 3 ) ( 4 ) / ГНОСЕОЛОГИЧЕСКИЙ
ГРУППА / ГРУППОВОЕ / КОЛЛЕКТИВ / КОЛЛЕКТИВНОЕ / СОЦИАЛЬНЫЙ / СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ
ПСИХИКА / ПСИХИЧЕСКИЙ / ПСИХОЛОГИЯ / ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ / ПСИХОАНАЛИЗ
ФИЛОСОФИЯ / ЭТИКА / ЭСТЕТИКА / ФИЛОСОФ / ПСИХОЛОГ / ПОЭТ / ПИСАТЕЛЬ
РИТОРИКА \ КРАСНОРЕЧИЕ \ РИТОРИЧЕСКИЙ \ ОРАТОР \ ОРАТОРСКИЙ

FRIEDRICH WILHELM NIETZSCHE / ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ НИЦШЕ

НИЦШЕ / NIETZSCHE / ЕССЕ HOMO / ВОЛЯ К ВЛАСТИ / К ГЕНЕАЛОГИИ МОРАЛИ / СУМЕРКИ ИДОЛОВ /
ТАК ГОВОРИЛ ЗАРАТУСТРА / ПО ТУ СТОРОНУ ДОБРА И ЗЛА / ЗЛАЯ МУДРОСТЬ / УТРЕННЯЯ ЗАРЯ /
ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ СЛИШКОМ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ / СТИХИ НИЦШЕ / РОЖДЕНИЕ ТРАГЕДИИ

Фридрих Вильгельм Ницше

ФРИДРИХ НИЦШЕ
ДИОНИСИЙСКИЕ ДИФИРАМБЫ

ГЛУПЕЦ! ПИИТА!

В часы, когда убывает свет.
когда роса утешеньем
расстилается по земле,
невидима и ступая неслышно –
ибо обута в мягкое.
как все поспешающие с утешеньем, -
вспоминаешь ли ты тогда, вспоминаешь ли,
раскаленное сердце,
как встарь ты стремилось
к слезам и росам Небесным,
устало и исступленно,
покуда на желтых осенних тропах
злые взоры вечернего солнца
сквозь черные ветви деревьев к тебе
спускались, слепящие и смертоносные?
"Взыскующий истины – ты? – Насмешники!
Всего лишь пиита!
Зверь, хитрый, хищный, крадущийся,
на ложь обреченный.
на заведомую неизбывную ложь,
добычи алчущий,
личину носящий,
с личиной сроднившийся,
добычею ставший,
не это ли значит –
взыскующий истины?
Глупец! Пиита!”
Пестро глаголящий,
в шутовском обличье пестро глаголящий,
по лукавым виадукам словес восходящий,
по лживым радугам
меж поддельными небесами
крадущийся и шныряющий –
глупец! Пиита!
Взыскующий истины?..
Лишенный покоя, гладкости, круглости и прохлады
воплощенного образа
колонны Божьей,
не возвышающийся у врат
Храма Божьего, -
нет! ненавидя подобные идолы добродетели,
в любой пустыне природнее, чем в храме,
полный кошачьего своеволия,
прыгать в любое и из любого окна –
шварк! – При каждом удобном случае
принюхиваясь к признакам первобытности,
первозданности перволесов,
где, в кругу разномастных хищников,
жил ты, разбойничал,
грешен, здоров, прекрасен,
сладострастно стеная,
блаженно надменен, блаженно гееннен.
блаженно кровожаден,
хищно, крадучись, жил во лжи…
Или подобно орлу, который
долго-долго глаз не отводит
от бездны, от собственной бездны…
О, как они вглядываются,
допытываются, впиваются,
упиваются глубочайшей глубью!
И вдруг,
сразу,
стрелой,
стремглав,
обрушиваются на овечек,
горячие, алчные,
овечек алчущие,
овечинки-человечинки алчущие,
увечной добросердечной овечинки,
благостной, беззащитной и безотказной,
исполненной подневольного благоволения…
Следовательно,
орлоподобны, пантерообразны
страсти, владеющие тобою,
твои страсти под тысячею личин,
глупец! Пиита!
Тебе, углядевшему в человеке
божественную овечку,
суждено разодрать в человеке Бога,
как разодрал в нем овечку,
и, раздирая, расхохотаться –
вот в чем, вот в чем твоя благость,
орла благость, пантеры благость,
глупца благость, пииты благость!..
В часы, когда убывает свет,
когда, завистливо зеленея, серп месяца
взрезает пурпурную высь
и крадется в ночь, -
возненавидев день,
на каждом шагу украдкою
срезая своим серпом
стебли роз, чтоб поникли,
чтобы во тьму поникли, -
так я поник и сам:
из безумия истины,
из ежедневных желаний,
устав, заболев от света,
выпал
вниз, в вечер, в страну теней,
Единою Истиной
Опаленный и алчущий, -
вспоминаешь ли ты, вспоминаешь ли ты,
раскаленное сердце,
свою тогдашнюю жажду? –
не ведать впредь никакой
Истины!
Быть глупцом! Быть пиитой!

ПОСРЕДИ ДЩЕРЕЙ ПУСТЫНИ

1

Не уходи, - молвил странник, назвавший себя Заратустровой тенью, - останься, не то нас опять одолеет прежняя скорбь, и глухая.

Уже не пенял нам то старый кудесник, уже нас нахваливал, и погляди-ка, у доброго честного попика слезы сверкнули в глазах, и заскользил он опять всей душою в пучину печали.

Этим царям делать нынче хорошую мину вольно, но, не будь здесь свидетелей, биться готов об заклад, зло своею игрой и над ними бы возобладало:

зло своею игрой тяжких туч, влажной скорби, туманного неба, пропавшего солнца, глухого осеннего ветра,

зло своею игрой нашим плачем и нашей нуждой: оставайся у нас, Заратустра! Здесь хватит сокрытых несчастий, стремящихся к слову, здесь вечера хватит, и туч, и немного пространства!

Ты напитал нас могучею пищей мужчины и сочною речью: ужели позволишь на сладкое жертвенным женственным призракам нас одолеть!

Ты, только ты сделал воздух вокруг тебя сильным и ясным! Где будет дышаться мне так хорошо, как с тобою в пещере?

Многие страны я видел и воздухом всяким дышал и умел различать его: только с тобою попал я на пир обонянья!

Разве что… разве что… Но да прости мне и память об этом! Прости мне ту старую сладкую песнь, что сложил я когда-то меж дщерей пустыни.

Ибо и там мне дышалось светло и свежо на заре азиатской; там был я безмерно далек от печальной, подернутой влажными тучами, старой Европы!

Любы мне были тогда азиатские девы и прочее небесносинее царство, которое не застилали ни тучи, ни мысли.

Вам не поверить, как статно они восседали, когда не плясали, - глубокие, но без раздумий, - как малые тайны, как скрытые в чреслах загадки, как сладкое блюдо, орешки, -

Пестро и чуждо воистину! но не под тяжестью туч: как загадки, посильные сердцу, и этим-то девам в угоду сложил я мой сладкий псалом!

Так молвил странник, назвавший себя Заратустровой тенью, и прежде чем кто-нибудь что-то на это ответил, арфу схватил он кудесника старого, ноги скрестил и взглянул отрешенно и мудро вокруг, - но ноздрями он втягивал воздух, медленно и испытующе – так, словно пробовал новое блюдо. И наконец, он запел, если это рычание – песнь.

2

Не прячь пустыню, ведь она растет…