- 969 Просмотров
- Обсудить
Мальчик жаловался, горько плача... Мальчик жаловался, горько плача: «В пять вопросов трудная задача! Мама, я решить ее не в силах, У меня и пальцы все в чернилах, И в тетради места больше нету, И число не сходится с ответом!» «Не печалься!— мама отвечала.— Отдохни и всё начни сначала!» Жизнь поступит с мальчиком иначе: В тысячу вопросов даст задачу. Пусть хоть кровью сердце обольется — Всё равно решать ее придется. Если скажет он, что силы нету,— То ведь жизнь потребует ответа! Времени она оставит мало, Чтоб решать задачу ту сначала,— И покуда мальчик в гроб не ляжет, «Отдохни!» — никто ему не скажет.
Дмитрий Кедрин. Стихотворения. Поэмы.
Москва: "Московский Рабочий", 1982.
Шло донское войско на султана, Табором в степи широкой стало, И казаки землю собирали — Кто мешком, кто шапкою бараньей. В холм ее, сырую, насыпали, Чтоб с кургана мать полуслепая Озирала степь из-под ладони: Не пылят ли где казачьи кони? И людей была такая сила, Столько шапок высыпано было, Что земля струей бежала, ширясь, И курган до звезд небесных вырос. Год на то возвышенное место Приходили жены и невесты, Только, как ни вглядывались в дали, Бунчуков казачьих не видали. Через три-четыре долгих года Воротилось войско из похода, Из жестоких сеч с ордой поганой, Чтобы возле прежнего кургана Шапками курган насыпать новый — Памятник годины той суровой. Сколько шапок рать ни насыпала, А казаков так осталось мало, Что второй курган не вырос выше Самой низкой камышовой крыши. А когда он встал со старым рядом, То казалось, если смерить взглядом,— Что поднялся внук в ногах у деда... Но с него была видна победа!
Дмитрий Кедрин. Стихотворения. Поэмы.
Москва: "Московский Рабочий", 1982.
Никанор первопутком ходил в извоз, А к траве ворочался до дому. Почитай, и немного ночей пришлось Миловаться с женой за год ему! Ну, да он был старательный мужичок: Сходит в баньку, поест, побреется, Заберется к хозяюшке под бочок — И, глядишь, человек согреется. А Матрена рожать здорова была! То есть экая баба клятая: Муж на пасху воротится — тяжела. На крещенье придет — брюхатая! Никанор, огорченья не утая, Разговор с ней повел по-строгому: «Ты, Матрена, крольчиха аль попадья? Снова носишь? Побойся бога, мол!» Тут уперла она кулаки в бока: «Спрячь глаза,— говорит,— бесстыжие! Аль в моих куличах не твоя мука? Все ребята в тебя. Все — рыжие!» Начала она зыбку качать ногой, А мужик лишь глазами хлопает: На коленях — малец, у груди — другой, Да еще трое лазят по полу! Он, конешно, кормил их своим трудом, Но однако же не без жалобы: «Положительно, граждане, детский дом: На пять баб за глаза достало бы!» Постарел Никанор. Раз — глаза протер, Глядь-поглядь, а ребята взрослые. Стал Никита шахтер, а Федот — монтер, Все — большие, ширококостые! Вот по горницам ходит старик, ворча: «Без ребят обернулся где бы я? Захвораю — так кличу сынка-врача, Лук сажу — агронома требую! Про сынов моих слава идет окрест, Что ни дочка — голубка сизая! А как сядут за стол на двенадцать мест, Так куда тебе полк — дивизия!..» Поседела Матренина голова: Уходилась с такою оравою. За труды порешила ее Москва Наградить «Материнской славою». Муж прослышал и с поля домой попер, В тот же вечер с хозяйкой свиделся. «Нынче я,— заявляет ей Никанор,— На Верховный Совет обиделся. Нету слов,— говорит,— хоть куда декрет: Наградить тебя — дело нужное, Да в декрете пустячной статейки нет: Про мои про заслуги мужние! Наше дело, конечно, оно пустяк, Но меня забижают, вижу я: Тут, вертись не вертись, а ведь как-никак — Все ребята в меня. Все — рыжие! Девять парней — что соколы, и опять — Трое девок, и все красавицы! Ты Калинычу, мать, не забудь сказать! Без опары пирог не ставится, Уж коли ему орден навесить жаль, Все ж пускай обратит внимание И велит мужикам нацеплять медаль — Не за доблесть, так за старание. Коль поправку мою он внесет в декрет — Мы с тобой, моя лебедь белая, Поживем-поживем да под старость лет Октябренка, глядишь, и сделаем!»
Дмитрий Кедрин. Стихотворения. Поэмы.
Москва: "Московский Рабочий", 1982.
Все мне мерещится поле с гречихою, В маленьком доме сирень на окне, Ясное-ясное, тихое-тихое Летнее утро мерещится мне. Мне вспоминается кляча чубарая, Аист на крыше, скирды на гумне, Темная-темная, старая-старая Церковка наша мерещится мне. Чудится мне, будто песню печальную Мать надо мною поет в полусне, Узкая-узкая, дальняя-дальняя В поле дорога мерещится мне. Где ж этот дом с оторвавшейся ставнею, Комната с пестрым ковром на стене... Милое-милое, давнее-давнее Детство мое вспоминается мне.
Дмитрий Кедрин. Стихотворения. Поэмы.
Москва: "Московский Рабочий", 1982.
Л. К. Нам, по правде сказать, в этот вечер И развлечься-то словно бы нечем: Ведь пасьянс — это скучное дело, Книги нет, а лото надоело... Вьюга, знать, разгуляется к ночи: За окошком ненастье бормочет, Ветер что-то невнятное шепчет... Завари-ка ты чаю покрепче, Натурального чаю, с малиной: С ним и ночь не покажется длинной! Да зажги в этом сумраке хмуром Лампу ту, что с большим абажуром. У огня на скамеечке низкой Мы усядемся тесно и близко И, чаек попивая из чашек, Дай-ка вспомним всю молодость нашу, Всю, от ветки персидской сирени (Положи-ка мне ложку варенья). Вспомню я,— мы теперь уже седы,— Как ты раз улыбнулась соседу, Вспомнишь ты,— что уж нынче за счеты,— Как пришел под хмельком я с работы, Вспомним ласково, по-стариковски, Нашей дочери русые коски, Вспомним глазки сынка голубые И решим, что мы счастливы были, Но и глупыми всё же бывали... Постели-ка ты мне на диване: Может, мне в эту ночь и приснится, Что ты стала опять озорницей!
Дмитрий Кедрин. Стихотворения. Поэмы.
Москва: "Московский Рабочий", 1982.
...Итак, приезжайте к нам завтра, не позже! У нас васильки собирай хоть охапкой. Сегодня прошел замечательный дождик — Серебряный гвоздик с алмазною шляпкой. Он брызнул из маленькой-маленькой тучки И шел специально для дачного леса, Раскатистый гром — его верный попутчик — Над ним хохотал, как подпивший повеса. На Пушкино в девять идет электричка. Послушайте, вы отказаться не вправе: Кукушка снесла в нашей роще яичко, Чтоб вас с наступающим счастьем поздравить! Не будьте ленивы, не будьте упрямы. Пораньше проснитесь, не мешкая встаньте. В кокетливых шляпах, как модные дамы, В лесу мухоморы стоят на пуанте. Вам будет на сцене лесного театра Вся наша программа показана разом: Чудесный денек приготовлен на завтра, И гром обеспечен, и дождик заказан!
Дмитрий Кедрин. Стихотворения. Поэмы.
Москва: "Московский Рабочий", 1982.
В потертых сапогах и в полотняных Косынках, вылинявших добела, Толпа освобожденных полонянок По городу готическому шла. Был этот город — хмурый и старинный — Сырой, как погреб, прочный, как тюрьма. Склонявшийся над свечкой стеаринной, В нем Гофман некогда сходил с ума. Как мумия, сухой, как смерть, курносый, Свободный от ошибок и грехов,— В нем жил когда-то старичок философ, Не выносивший пенья петухов. Морщинистой рукой котенка гладя, Поднявши чашечку в другой руке, Он пил свой кофе — в байковом халате, В пошитом из фланели колпаке. Румянец выступал на щечках дряблых, Виски желтели, как лежалый мел. В неволе ослепленный гарцкий зяблик Над старичком в плетеной клетке пел. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Дмитрий Кедрин. Стихотворения. Поэмы.
Москва: "Московский Рабочий", 1982.
Бывало, в детстве я в чулан залезу, Где сладко пахнет редькою в меду, И в сундучке, окованном железом, Рабочий ящик бабушки найду. В нем был тяжелый запах нафталина И множество диковинных вещиц: Старинный веер из хвоста павлина, Две сотни пуговиц и связка спиц. Я там нашел пластинку граммофона, Что, видно, модной некогда была, И крестик кипарисовый с Афона, Что, верно, приживалка привезла. Я там нашел кавказский пояс узкий, Кольцо, бумаги пожелтевшей десть, Письмо, написанное по-французски, Которое я не сумел прочесть. И в уголку нашел за ними следом Колоду бархатных венгерских карт, Наверное, отобранных у деда: Его губили щедрость и азарт. Я там нашел мундштук, зашитый в замшу, На нем искусно вырезан медведь. Судьба превратна: дед скончался раньше, Чем тот мундштук успел порозоветь. Кольцо с дешевым камушком — для няни, Таблетки для приема перед сном, Искусственные зубы, что в стакане Покоились на столике ночном. Два вышитые бисером кисета, Гравюр старинных желтые листы, Китовый ус из старого корсета,— Покойница стыдилась полноты. Тетрадка поварских рецептов старых, Как печь фриштык, как сдобрить калачи, И лентой перевязанный огарок Ее венчальной свадебной свечи. Да в уголку за этою тетрадкой Нечаянно наткнуться мне пришлось На бережно завернутую прядку Кудрявых детских золотых волос. Что говорить,— неважное наследство, Кому он нужен, этот вздор смешной? Но чья-то жизнь — от дней златого детства До старости прошла передо мной. И в сердце нету места укоризне, И замирает на губах укор: Пройдет полвека — и от нашей жизни Останется такой же пестрый сор!
Дмитрий Кедрин. Стихотворения. Поэмы.
Москва: "Московский Рабочий", 1982.
Для того ль цветочек синий В косу мне вплетала мать, Чтоб в неметчине рабыней Довелось мне умирать? У меня в тот день проклятый Белый свет в очах померк: Привезли меня солдаты К немке в дом, под Кенигсберг. Дождь идет. Собака брешет. У крыльца шумит дубок. Здесь ничто меня не тешит,— Только спичек коробок. Ночью нету спать охоты, Все сижу я, глядя вверх: Может, наши самолеты Налетят на Кенигсберг? Налетят — тайком из дому Босиком на двор сбегу, Соберу в хлеву солому И хозяйку подожгу. Умирать не так обидно, Если знать, что, может быть, Нашим в небе — лучше видно Вражью станцию бомбить!
Дмитрий Кедрин. Стихотворения. Поэмы.
Москва: "Московский Рабочий", 1982.
Маленький фельетон «Русским,— врал фашистский пес, Под Москвою битый,— Помогает Дед Мороз, Генерал сердитый! Дни зимы — не наш сезон: Подождем до лета...» Что же нынче сбрешет он И его газета? В стужу битые в былом, Воры и бандиты,— В зной июльский под Орлом Нынче снова биты. И под градом русских пуль Салом пятки мажут! «Слишком жарок был июль!» — Вновь фашисты скажут. Верно — правду как ни прячь, Правда выйдет скоро: Этот месяц был «горяч» Для фашистской своры!.. В силу логики прямой Падает их марка: Слишком зябко им зимой, Летом — слишком жарко!
Дмитрий Кедрин. Стихотворения. Поэмы.
Москва: "Московский Рабочий", 1982.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.