- 954 Просмотра
- Обсудить
Когда кислородных подушек Уж станет ненадобно мне - Жена моя свечку потушит, И легче вздохнется жене. Она меня ландышем сбрызнет, Что в жизни не жаловал я, И, как подобает на тризне, Не очень напьются друзья. Чахоточный критик, от сплетен Которого я изнемог, В публичной "Вечерней газете" Уронит слезу в некролог. Потом будет мартовский дождик В сосновую крышку стучать И мрачный подпивший извозчик На чахлую клячу кричать. Потом, перед вечным жилищем Простясь и покончив со мной, Друзья мои прямо с кладбища Зайдут освежиться в пивной. Покойника словом надгробным Почтят и припомнят, что он Был малость педант, но способный, Слегка скучноват, но умен. А между крестами погоста, Перчаткой зажавшая рот, Одета печально и просто, Высокая дама пройдет. И в мартовских сумерках длинных, Слегка задохнувшись от слез, Положит на мокрый суглинок Весенние зарева роз.
Дмитрий Кедрин. Стихотворения. Поэмы.
Москва: "Московский Рабочий", 1982.
...Имеющий в кармане мускус не кричит об этом на улицах. Запах мускуса говорит за него. Саади У поэтов есть такой обычай - В круг сойдясь, оплевывать друг друга. Магомет, в Омара пальцем тыча, Лил ушатом на беднягу ругань. Он в сердцах порвал на нем сорочку И визжал в лицо, от злобы пьяный: "Ты украл пятнадцатую строчку, Низкий вор, из моего "Дивана"! За твоими подлыми следами Кто пойдет из думающих здраво?" Старики кивали бородами, Молодые говорили: "Браво!" А Омар плевал в него с порога И шипел: "Презренная бездарность! Да минет тебя любовь пророка Или падишаха благодарность! Ты бесплоден! Ты молчишь годами! Быть певцом ты не имеешь права!" Старики кивали бородами, Молодые говорили: "Браво!" Только некто пил свой кофе молча, А потом сказал: "Аллаха ради! Для чего пролито столько желчи?" Это был блистательный Саади. И минуло время. Их обоих Завалил холодный снег забвенья. Стал Саади золотой трубою, И Саади слушала кофейня. Как ароматические травы, Слово пахло медом и плодами, Юноши не говорили: "Браво!" Старцы не кивали бородами. Он заворожил их песней птичьей, Песней жаворонка в росах луга... У поэтов есть такой обычай - В круг сойдясь, оплевывать друг друга.
Дмитрий Кедрин. Стихотворения. Поэмы.
Москва: "Московский Рабочий", 1982.
Несчастный, больной и порочный По мокрому саду бреду. Свистит соловей полуночный Под низким окошком в саду. Свистит соловей окаянный В саду под окошком избы. "Несчастный, порочный и пьяный, Какой тебе надо судьбы? Рябиной горчит и брусникой Тридцатая осень в крови. Ты сам свое горе накликал, Милуйся же с ним и живи. А помнишь, как в детстве веселом Звезда протирала глаза И ветер над садом был солон, Как детские губы в слезах? А помнишь, как в душные ночи, Один между звезд и дубов, Я щелкал тебе и пророчил Удачу твою и любовь?.." Молчи, одичалая птица! Мрачна твоя горькая власть: Сильнее нельзя опуститься, Страшней невозможно упасть. Рябиной и горькой брусникой Тропинки пропахли в бору. Я сам свое горе накликал И сам с этим горем умру. Но в час, когда комья с лопаты Повалятся в яму, звеня, Ты вороном станешь, проклятый, За то, что морочил меня!
Дмитрий Кедрин. Стихотворения. Поэмы.
Москва: "Московский Рабочий", 1982.
На улице пляшет дождик. Там тихо, темно и сыро. Присядем у нашей печки и мирно поговорим. Конечно, с ребенком трудно. Конечно, мала квартира. Конечно, будущим летом ты вряд ли поедешь в Крым. Еще тошноты и пятен даже в помине нету, Твой пояс, как прежде, узок, хоть в зеркало посмотри! Но ты по неуловимым, по тайным женским приметам Испуганно догадалась, что у тебя внутри. Не скоро будить он станет тебя своим плачем тонким И розовый круглый ротик испачкает молоком. Нет, глубоко под сердцем, в твоих золотых потемках Не жизнь, а лишь завязь жизни завязана узелком. И вот ты бежишь в тревоге прямо к гомеопату. Он лыс, как головка сыра, и нос у него в угрях, Глаза у него навыкат и борода лопатой, Он очень ученый дядя - и все-таки он дурак! Как он самодовольно пророчит тебе победу! Пятнадцать прозрачных капель он в склянку твою нальет. "Пять капель перед обедом, пять капель после обеда - И всё как рукой снимает! Пляшите опять фокстрот!" Так, значит, сын не увидит, как флаг над Советом вьется? Как в школе Первого мая ребята пляшут гурьбой? Послушай, а что ты скажешь, если он будет Моцарт, Этот не живший мальчик, вытравленный тобой? Послушай, а если ночью вдруг он тебе приснится, Приснится и так заплачет, что вся захолонешь ты, Что жалко взмахнут в испуге подкрашенные ресницы И волосы разовьются, старательно завиты, Что хлынут горькие слезы и начисто смоют краску, Хорошую, прочную краску с темных твоих ресниц?.. Помнишь, ведь мы читали, как в старой английской сказке К охотнику приходили души убитых птиц. А вдруг, несмотря на капли мудрых гомеопатов, Непрошеной новой жизни не оборвется нить! Как ты его поцелуешь? Забудешь ли, что когда-то Этою же рукою старалась его убить? Кудрявых волос, как прежде, туман золотой клубится, Глазок исподлобья смотрит лукавый и голубой. Пускай за это не судят, но тот, кто убил,- убийца. Скажу тебе правду: ночью мне страшно вдвоем с тобой!
Дмитрий Кедрин. Стихотворения. Поэмы.
Москва: "Московский Рабочий", 1982.
И ПРО ШМИДТОВУ БОРОДУ
Дочке Светлане То не странник идет, не гроза гремит, Не поземка пылит в глаза ему,- То приехал в Кремль бородатый Шмидт К самому Большому Хозяину. И сказал ему тот: "Снарядить вели Самолет, коль саньми не едется. Полетай ты на Север, на пуп земли, Там живет госпожа ведмедица. Перед нею костер изо льда горит, Пролетают снежки, как голуби. В колдовском котелке она дождь варит И туман пущает из проруби. Оттого где не надо идут дожди, А где надобен дождь, там засуха. Ты к ведмедице той долети-дойди И котел этот спрячь за пазуху". Возле пупа земли на плавучий лед Опускался с неба туманного Краснокрылый конь - гидросамолет Михаила свет Водопьянова. Выползал на снега голубой песец, Говорил человечьим голосом: "Не довольно ли вам в облаках висеть? Не зазорно ль шуметь над полюсом? Подобру говорю: убирайтесь прочь!- Лаял, злобно наморщив усики.- Напущу я на вас на полгода ночь, Поглядим тогда, как вы струсите!" Отвечал Водопьянов: "Уймись, дружок! На полгода ночь? Эка невидаль!- На борту самолета фонарь зажег: - Вишь, мы солнце поймали неводом". Выплывал тогда из моря кит-кашалот, Говорил человечьим голосом: "Это кто в окиян опускает лот, Колет льдину киркой над полюсом? Полно в море вымеривать глубину! Я незваных гостей не жалую. Я хвостом махну - целый дом сомну, А не то вашу льдину малую!" Тут, картечной пулей заряжено, Громыхнуло ружье Папанина. Охнул кит-кашалот и ушел на дно, Меткой пулей под сердце раненный. И пошли они, и пришли они На огонь, что в сугробах светится. Под скалой ледяной в голубой тени Там сидит госпожа ведмедица. Перед нею костер изо льда горит, Пролетают снежки, как голуби, В колдовском котелке она дождь варит И туман пущает из проруби. Увидала людей госпожа ведмедь, Говорит человечьим голосом: "Понапрасну вы вздумали володеть Моей вотчиной - белым полюсом. Я хозяйка тут ровно тыщу лет. Против белых стуж вам не выстоять: У вас шерсти нет, у вас реву нет, У вас нет в ногах бегу быстрого. Чтоб никто из вас попенять не мог, По угодьям моим немереным Вы поспорьте-ка быстротою ног С моей лошадью - ветром северным. Как стрелу, я спущу его с тетивы, С золотого лука-оружия, И назавтра в железную дверь Москвы Он задует дождем и стужею. Коли после его хоть на миг придешь - Признавай тогда мою волю сам, А скорее его добежишь - ну-к што ж!- Володей тогда белым полюсом!" Не окончила старая похвальбы, Ан глядит: через миг без малого Над плавучею льдиною из Москвы Загудела машина Чкалова. "Это кто же над полюсом в аккурат Пролетел, не причалив к берегу?" Отвечает Папанин: "Молодший брат Погулять полетел в Америку". "Снимем,- просит ведмедь,- мой заклад с коня, А давай-ка поспорим голосом: Коли ежели крикнешь громчей меня, Володей тогда белым полюсом!" Пасть раскрыла ведмедица, как жерло... Тут, не знаю - с небес, со стенки ли, Точно гром, раскатилось: "Алло! Алло!" То Москва вызывала Кренкеля. "Это кто же такой великан большой, Да и где он у вас хоронится?" "Из кремлевской палаты мой брат старшой Запросил об моем здоровьице". "Ну,- сказала ведмедица,- голос - да! А давай же поспорим волосом: У кого повальяжнее борода, Так тому володеть и полюсом!" Тут на лед из палатки выходит Шмидт. Что ведмежий мех? Так, безделица. Борода у него на ветру дымит, Развороченным флагом стелется! Взял в кулак свою крепкую седину, Осрамил ведмедицу белую: "Вот сейчас,- говорит,- бородой тряхну, Так такую ль бурю изделаю! Что ты есть?- говорит.- Ничего! Ведмедь! Так тебе ль верховодить полюсом? Не умеешь ни бегать, а ни реветь, Ни умом не вышла, ни волосом! Уходи-ка, убогая, от греха. Ведь игра-то велась по правилам?.." И ушла ведмедь. Даже впопыхах Колдовской котелок оставила. А на льдине плавучей маяк зажгли, Засиял он звездою белою. Там Папанин сидит на пупу земли, Он сидит и погоду делает. Перед ним костер изо льда горит, Пролетают снежки, как голуби. Он и вёдро варит, и дожди варит, И туман пущает из проруби. Если тучу сварит - путевой листок Нацепляет на брюхо сразу ей: "Полетай, мол, ты, облако, на Восток, Покропи над Середней Азией". Если сварит вёдро - Папанин рад. Направляет он светлым донышком На далекий на город на Ленинград Золотое красное солнышко. И пылает маяк на пупу земли, Будто острый алмаз отточенный, И плывут на огонь его корабли По морям нашей вольной вотчины!
Дмитрий Кедрин. Стихотворения. Поэмы.
Москва: "Московский Рабочий", 1982.
Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.