Дриады

Дриады

Дриады - в древнегреческой мифологии нимфы (божества) деревьев, обитательницы лесов и рощ. 

По верованиям греков, дриады - дочери Зевса и деревьев, жили и умирали вместе с деревом. 

Иногда дриады именовались по названиям деревьев: например дриады родившиеся из капель крови Урана и связанные с ясенем, именовались дриады-мелии. 

В греческой мифологии считалось, что люди, сажающие деревья и ухаживающие за ними, пользуются особым покровительством дриад.

Как и многие другие мифологические существа, дриады успешно заселили фэнтези-миры, перекочевав из фольклора в художественную литературу и игры. 

Так, к примеру, в книге «Цвет волшебства» (из цикла о Плоском Мире) Терри Пратчетт со свойственной ему иронией описывает дриад, как отдельную расу:

«Девушка была зеленого цвета — телесно-зеленого цвета. Ринсвинд мог утверждать это с абсолютной уверенностью, потому что единственной ее одеждой был висящий на шее медальон. 

Ее длинные волосы слегка напоминали мох. Глаза не имели зрачков и сияли яркой зеленью.»

«Узкие ладони, зеленые, как молодые листочки, изящная рука... Ухватив изумленного Ринсвинда с той растительной силой, которая легко вгоняет испытующий корень в скалу, дриада втащила волшебника в дерево. 

Плотная кора расступилась, как туман, и сомкнулась, как створки устрицы.»

И, что неизбежно, кроме дриад-девушек появляются и дриады мужского пола.

«За ее спиной стояли трое дриадов — дриад мужского пола. Как и девушка, они были обнажены... Они выглядели так, словно плечом могли проложить себе путь сквозь монолитную скалу, а по пути перебить полк троллей. 

Трое красавцев-великанов смотрели на волшебника с деревянной угрозой. 

Их кожа походила цветом на скорлупу грецкого ореха, и под ней огромными валунами перекатывались мускулы.»

«— Знаешь, мне никогда не приходило в голову, что бывают мужчины-дриады. Даже когда я смотрел на дуб.

Один из великанов ухмыльнулся.

Дриада фыркнула.

— Болван! А откуда, по-твоему, берутся желуди?»

Гамадриады — дриады, связывавшие свою жизнь с определенным деревом, живущие и умирающие вместе с ним, были наиболее уязвимы из всех нимф потому, что их жизни зависели от здоровья деревьев, в которых они обитали. 

Так, в мифе об Эрисихтоне, зарубки на дереве, в котором обитала гамадриада, кровоточили, и из ствола исходили стоны — нимфа просила не рубить ее дерово...

«Он топором — говорят — оскорбил Церерину рощу,

Будто железом нанес бесчестье древней дубраве.

Дуб в той роще стоял, с долголетним стволом, преогромный, 

С целую рощу один,— весь в лентах, в дощечках на память,

В благочестивых венках, свидетельствах просьб не напрасных

Часто дриады под ним хороводы в праздник водили,

Часто, руками сплетясь по порядку, они окружали

Дерева ствол; толщина того дуба в обхват составляла 

Целых пятнадцать локтей. Остальная же роща лежала

Низменно так перед ним, как трава перед рощею всею,

Но, несмотря ни на что, Триопей топора рокового

Не отвратил от него; приказал рабам, чтоб рубили

Дуб. Но, как медлили те, он топор из рук у них вырвал. 

«Будь он не только любим богиней, будь ею самою,

Он бы коснулся земли зеленою все же вершиной!» —

Молвил. И только разить топором он наискось начал,

Дуб содрогнулся, и стон испустило богинино древо.

В то же мгновенье бледнеть и листва, и желуди дуба 

Стали; бледностью вдруг его длинные ветви покрылись.

А лишь поранили ствол нечестивые руки, как тотчас

Из рассеченной коры заструилася кровь, как струится

Пред алтарями, когда повергается тучная жертва,

Бык,— из шеи крутой поток изливается алый. 

Остолбенели кругом; решился один святотатство

Предотвратить, отвести беспощадный топор фессалийца.

Тот поглядел,— «За свое благочестье прими же награду!» —

Молвил и, вместо ствола в человека направив оружье,

Голову снес — и рубить стал снова с удвоенной силой. 

Вдруг такие слова из средины послышались дуба:

«В дереве я здесь живу, Церере любезная нимфа,

Я предрекаю тебе, умирая: получишь возмездье

Ты за деянья свои, за нашу ответишь погибель!»

(Овидий «Метаморфозы». Книга 8, 742-773)

«В наказание по предсмертной просьбе гамадриады, обитавшей в дубе, богиня обрекла Эрисихтона на вечные муки, наделив святотатца ощущением неутолимого голода.» 

«Так нечестивого рот Эрисихтона множество разных

Блюд принимает и требует вновь: в нем пища любая

К новой лишь пище влечет. Он ест, но утроба пустует.

Вот истощает уже, голодая пустою утробой,

Средства отцовские. Ты лишь один, о безжалостный голод, 

Не притуплялся внутри; не смирённое пламя пылало

В глотке его. Наконец все имущество кануло в чрево.»

(Овидий «Метаморфозы». Книга 8, 840-846)