Двенадцать стульев (22) - ДОСКА ОБЪЯВЛЕНИЙ ГИПЕРИНФО

994 Просмотра

Глава XXI. Баллотировка по-европейски

В то время как друзья вели культурно-просветительный образ жизни -- посещали музеи и делали авансы дамочкам, затосковавшим по мясу, -- в Старгороде, на улице Плеханова, двойная вдова Грицацуева, женщина толстая и слабая, совещалась и конспирировала со своими соседками. Все скопом рассматривали оставленную Бенде-ром записку и даже разглядывали ее на свет. Но водяных знаков на ней не было, а если бы они и были, то и тогда таинственные каракули великолепного Остапа не стали бы более ясными.

Прошло три дня. Горизонт оставался чистым. Ни Бендер, ни чайное ситечко, ни дутый браслетик, ни стул -- не возвращались. Все эти одушевленные и неодушевленные предметы пропали самым загадочным образом.

Тогда вдова приняла радикальные меры. Она пошла в контору "Старгородской правды", и там ей живо состряпали объявление:

Умоляю

лиц, знающих местопребывание.

Ушел из дому тов. Бендер, лет 25--30. Одет в зеленый костюм, желтые ботинки и голубой жилет. Брюнет.

Указавш. прош. сообщить за приличн. вознагражд. Ул. Плеханова, 15, Грицацуевой.

-- Это ваш сын? -- участливо осведомлялись в конторе.

-- Муж он мне! -- ответила страдалица, закрывая лицо платком.

-- Ах, муж!

-- Законный. А что?

-- Да ничего, ничего. Вы бы в милицию все-таки обратились.

Вдова испугалась. Милиции она страшилась. Провожаемая странными взглядами конторщиков, вдова удалилась.

Троекратно прозвучал призыв со страниц "Старгородской правды". Но великая страна молчала. Не нашлось лиц, знающих местопребывание брюнета в желтых ботинках. Никто не являлся за приличным вознаграждением. Соседки судачили.

Чело вдовы омрачалось с каждым днем все больше. И странное дело. Муж мелькнул, как ракета, утащив с собой в черное небо хороший стул и семейное ситечко, а вдова все любила его. Кто может понять сердце женщины, особенно вдовой?

К трамваю в Старгороде уже привыкли и садились в него безбоязненно. Кондуктора кричали свежими голосами: "Местов нет", и все шло так, будто трамвай заведен в городе еще при Владимире Красное Солнышко. Инвалиды всех групп, женщины с детьми и Виктор Михайлович Полесов садились в вагоны с передней площадки. На крик "получите билеты" Полесов важно говорил -- "годовой" -- и оставался рядом с вагоновожатым. Годового билета у него не было и не могло быть.

Инженер Треухов руководил постройкой новых трамвайных линий и деятельно переписывался с заводоуправлением, поторапливая с высылкой вагонов.

Пребывание Воробьянинова и великого комбинатора оставило в городе глубокий след.

Заговорщики тщательно хранили доверенную им тайну. Молчал даже Виктор Михайлович, которого так и подмывало выложить волнующие его секреты первому встречному. Однако, вспоминая оловянный взгляд и могучие плечи Остапа, Полесов крепился. Душу он отводил только в разговорах с гадалкой.

-- А как вы думаете, Елена Станиславовна, -- говорил он, -- чем объяснить отсутствие наших руководителей?

Елену Станиславовну это тоже весьма интересовало, но она не имела никаких сведений.

-- А не думаете ли вы, Елена Станиславовна, -- продолжал неугомонный слесарь, -- что они выполняют сейчас особое задание?

Гадалка была убеждена, что это именно так. Того же мнения придерживался, видно, и попугай в красных подштанниках. Он смотрел на Полесова своим круглым разумным глазом, как бы говоря: "Дай семечек, и я тебе сейчас все расскажу. Виктор, ты будешь губернатором. Тебе будут подчинены все слесари. А дворник дома No 5 так и останется дворником, возомнившим о себе хамом".

-- А не думаете ли вы, Елена Станиславовна, что нам нужно продолжать работу? Как-никак, нельзя сидеть сложа руки.

Гадалка согласилась и заметила:

-- А ведь Ипполит Матвеевич герой.

-- Герой, Елена Станиславовна. Ясно. А этот боевой офицер с ним? Деловой человек! Как хотите, Елена Станиславовна, а дело так стоять не может. Решительно не может.

И Полесов начал действовать. Он делал регулярные визиты всем членам тайного общества "Меча и орала", особенно допекая осторожного владельца "Одесской бубличной артели -- "Московские баранки" гражданина Кислярского. При виде Полесова гражданинКислярский чернел. А слова о необходимости действовать доводили боязливого бараночника до умоисступления.

К концу недели все собрались у Елены Станиславовны в комнате с попугаем. Полесов кипел.

-- Ты, Виктор, не болбочи, -- говорил ему рассудительный Дядьев, -- чего ты целыми днями по городу носишься?

-- Надо действовать! -- кричал Полесов.

-- Действовать надо, а вот кричать совершенно не надо. Я, господа, вот как себе это все представляю. Раз Ипполит Матвеевич сказал -- дело святое. И, надо полагать, ждать нам осталось недолго. Как все это будет происходить, нам и знать не надо. На то военные люди есть. А мы часть гражданская -- представители городской интеллигенции и купечества. Нам что важно? Быть готовыми. Есть у нас что-нибудь? Центр у нас есть? Нету. Кто станет во главе города? Никого нет. А это, господа, самое главное. Англичане, господа, с большевиками, кажется, больше церемониться не будут. Это нам первый признак. Все переменится, господа, и очень быстро. Уверяю вас.

-- Ну, в этом мы и не сомневаемся, -- сказал Чарушников, надуваясь.

-- И прекрасно, что не сомневаетесь. Как ваше мнение, господин Кислярский? И ваше, молодые люди?

Молодые люди всем своим видом выразили уверенность в быстрой перемене. А Кислярский, понявший со слов главы торговой фирмы "Быстроупак", что ему не придется принимать непосредственного участия в вооруженных столкновениях, обрадованно поддакнул.

-- Что же нам сейчас делать? -- нетерпеливо спросил Виктор Михайлович.

-- Погодите, -- сказал Дядьев, -- берите пример со спутника господина Воробьянинова. Какая ловкость! Какая осторожность! Вы заметили, как он быстро перевел дело на помощь беспризорным? Так нужно действовать и нам. Мы только помогаем детям. Итак, господа, наметим кандидатуры.

-- Ипполита Матвеевича Воробьянинова мы предлагаем в предводители дворянства! -- воскликнули молодые люди.

Чарушников снисходительно закашлялся.

-- Куда там! Он не меньше чем министром будет. А то и выше подымай -- в диктаторы!

-- Да что вы, господа, -- сказал Дядьев, -- предводитель -- дело десятое! О губернаторе нам надо думать, а не о предводителе. Давайте начнем с губернатора. Я думаю...

-- Господина Дядьева! -- восторженно закричал Полесов. -- Кому же еще взять власть над всей губернией?

-- Я очень польщен доверием, -- начал Дядьев.

Но тут выступил внезапно покрасневший Чарушников.

-- Этот вопрос, господа, -- сказал он с надсадой в голосе, -- следовало бы провентилировать.

На Дядьева он старался не смотреть.

Владелец "Быстроупака" гордо рассматривал свои сапоги, на которые налипли деревянные стружки.

-- Я не возражаю, -- вымолвил он, -- давайте пробаллотируем. Закрытым голосованием или открытым?

-- Нам по-советскому не надо, -- обиженно сказал Чарушников, -- давайте голосовать по-честному, по-европейски -- закрыто.

Голосовали бумажками. За Дядьева было подано четыре записки. За Чарушникова -- две. Кто-то воздержался. По лицу Кислярского было видно, что это он. Ему не хотелось портить отношений с будущим губернатором, кто бы он ни был.

Когда трепещущий Полесов огласил результаты честной европейской баллотировки, в комнате воцарилось тягостное молчание. На Чарушникова старались не смотреть. Неудачливый кандидат в губернаторы сидел как оплеванный.

Елене Станиславовне было очень его жалко. Это она голосовала за него. Другой голос Чарушников, искушенный в избирательных делах, подал за себя сам. Добрая Елена Станиславовна тут же сказала:

-- А городским головой я предлагаю выбрать все-таки мосье Чарушникова.

-- Почему же все-таки? -- проговорил великодушный губернатор. -- Не все-таки, а именно его и никого другого. Общественная деятельность господина Чарушникова нам хорошо известна.

-- Просим, просим! -- закричали все.

-- Так считать избрание утвержденным?

Оплеванный Чарушников ожил и даже запротестовал:

-- Нет, нет, господа, я прошу пробаллотировать. Городского голову даже скорее нужно баллотировать, чем губернатора. Если уж, господа, вы хотите оказать мне доверие, то, пожалуйста, очень прошу вас -- пробаллотируйте!

В пустую сахарницу посыпались бумажки.

-- Шесть голосов -- за, -- сказал Полесов, -- и один воздержался.

-- Поздравляю вас, господин голова! -- сказал Кислярский, по лицу которого было видно, что воздержался он и на этот раз. -- Поздравляю вас!

Чарушников расцвел.

-- Остается выпить, ваше высокопревосходительство, -- сказал он Дядьеву. -- Слетайте-ка, Полесов, в "Октябрь". Деньги есть?

Полесов сделал рукой таинственный жест и убежал. Выборы на время прервали и продолжали их уже за ужином.

Попечителем учебного округа наметился бывший директор дворянской гимназии, ныне букинист, Распопов. Его очень хвалили. Только Владя, выпивший три рюмки водки, вдруг запротестовал:

-- Его нельзя выбирать. Он мне на выпускном экзамене двойку по логике поставил.

На Владю набросились.

-- В такой решительный час, -- кричали ему, -- нельзя помышлять о собственном благе. Подумайте об отечестве.

Владю так быстро сагитировали, что даже он сам голосовал за своего мучителя. Распопов был избран всеми голосами при одном воздержавшемся.

Кислярскому предложили пост председателя биржевого комитета. Он против этого не возражал, но при голосовании на всякий случай воздержался.

Перебирая знакомых и родственников, выбрали полицмейстера, заведующего пробирной палатой, акцизного, податного и фабричного инспекторов, заполнили вакансии окружного прокурора, председателя, секретаря и членов суда, наметили председателей земской и купеческой управы, попечительства о детях и, наконец, мещанской управы. Елену Станиславовну выбрали попечительницей обществ "Капля молока" и "Белый цветок". Владю и Никешу назначили, за их молодостью, чиновниками для особых поручений при губернаторе.

-- Паз-звольте! -- воскликнул вдруг Чарушников. -- Губернатору целых два чиновника! А мне?

-- Городскому голове, -- мягко сказал губернатор, -- чиновников для особых поручений по штату не полагается.

-- Ну, тогда секретаря.

Дядьев согласился. Оживилась и Елена Станиславовна.

-- Нельзя ли, -- сказала она робея, -- тут у меня есть один молодой человек, очень милый и воспитанный мальчик. Сын мадам Черкесовой... Очень, очень милый, очень способный. Он безработный сейчас. На бирже труда состоит. У него есть даже билет. Его обещали на днях устроить в союз... Не сможете ли вы взять его к себе? Мать будет очень благодарна.

-- Пожалуй, можно будет, -- милостиво сказал Чарушников, -- как вы смотрите на это, господа? Ладно... В общем, я думаю, удастся.

-- Что ж, -- заметил Дядьев, -- кажется, в общих чертах... все? Все как будто?

-- А я? -- раздался вдруг тонкий волнующийся голос.

Все обернулись. В углу, возле попугая, стоял вконец расстроенный Полесов. У Виктора Михайловича на черных веках закипали слезы. Всем стало очень совестно. Гости вспомнили вдруг, что пьют водку Полесова и что он вообще один из главных организаторов Старгородского отделения "Меча и орала". Елена Станиславовна схватилась за виски и испуганно вскрикнула.

-- Виктор Михайлович! -- застонали все. -- Голубчик! Милый! Ну как вам не стыдно? Ну чего вы стали в углу? Идите сюда сейчас же!

Полесов приблизился. Он страдал. Он не ждал от товарищей по мечу и оралу такой черствости.

Елена Станиславовна не вытерпела.

-- Господа! -- сказала она. -- Это ужасно! Как вы могли забыть дорогого всем нам Виктора Михайловича?

Она поднялась и поцеловала слесаря-аристократа в закопченный лоб.

-- Неужели же, господа, Виктор Михайлович не сможет быть достойным попечителем учебного округа или полицмейстером?

-- А, Виктор Михайлович? -- спросил губернатор. -- Хотите быть попечителем?

-- Ну конечно же, он будет прекрасным, гуманным попечителем! -- поддержал городской голова, глотая грибок и морщась.

-- А Распо-опов? -- обидчиво протянул Виктор Михайлович. -- Вы же уже назначили Распопова?

-- Да, в самом деле, куда девать Распопова?

-- В брандмейстеры, что ли?..

-- В брандмейстеры? -- заволновался вдруг Виктор Михайлович.

Перед ним мгновенно возникли бесчисленные пожарные колесницы, блеск огней, звуки труб и барабанная дробь. Засверкали топоры, закачались факелы, земля разверзлась, и вороные драконы понесли его на пожар городского театра.

-- Брандмейстером? Я хочу быть брандмейстером!

-- Ну вот и отлично! Поздравляю вас, вы -- брандмейстер. Выпей, брандмейстер!

-- За процветание пожарной дружины! -- иронически сказал председатель биржевого комитета.

На Кислярского набросились все.

-- Вы всегда были левым! Знаем вас!

-- Господа! Какой же я левый?

-- Знаем, знаем!..

-- Левый!

-- Все евреи левые.

-- Но, ей-богу, господа, этих шуток я не понимаю.

-- Левый, левый, не скрывайте!

-- Ночью спит и видит во сне Милюкова!

-- Кадет! Кадет!

-- Кадеты Финляндию продали, -- замычал вдруг Чарушников, -- у японцев деньги брали! Армяшек разводили!

Кислярский не вынес потока неосновательных обвинений. Бледный, поблескивая глазками, председатель биржевого комитета ухватился за спинку стула и звенящим голосом сказал:

-- Я всегда был октябристом и останусь им.

Стали разбираться в том, кто какой партии сочувствует.

-- Прежде всего, господа, -- демократия, -- сказал Чарушников, -- наше городское самоуправление должно быть демократичным. Но без кадетишек. Они нам довольно нагадили в семнадцатом году!

-- Надеюсь, -- ядовито заинтересовался губернатор, -- среди нас нет так называемых социал-демократов?

Левее октябристов, которых на заседании представлял Кислярский, -- не было никого. Чарушников объявил себя "центром". На крайнем правом фланге стоял брандмейстер. Он был настолько правым, что даже не знал, к какой партии принадлежит.

Заговорили о войне.

-- Не сегодня завтра, -- сказал Дядьев.

-- Будет война, будет.

-- Советую запастись кое-чем, пока не поздно.

-- Вы думаете? -- встревожился Кислярский.

-- А вы как полагаете? Вы думаете, что во время войны можно будет что-нибудь достать? Сейчас же мука с рынка долой! Серебряные монетки, как сквозь землю, -- бумажечки пойдут всякие, почтовые марки, имеющие хождение наравне, и всякая такая штука.

-- Война -- дело решенное.

-- Мне один видный коммунист уже об этом говорил. Говорил, что будто бы СТО уже решительно повернуло в сторону войны.

-- Вы как знаете, -- сказал Дядьев, -- а я все свободные средства бросаю на закупку предметов первой необходимости.

-- А ваши дела с мануфактурой?

-- Мануфактура само собой, а мука и сахар своим порядком. Так что советую и вам. Советую настоятельно.

Полесов усмехался.

-- Как же большевики будут воевать? Чем? Сормовские заводы делают не танки, а барахло! Чем они будут воевать? Старыми винтовками? А воздушный флот? Мне один видный коммунист говорил, что у них, ну как вы думаете, сколько аэропланов?

-- Штук двести?

-- Двести? Не двести, а тридцать два! А у Франции восемьдесят тысяч боевых самолетов.

-- Да-а... Довели большевички до ручки...

Разошлись за полночь.

Губернатор пошел провожать городского голову. Оба шли преувеличенно ровно.

-- Губернатор! -- говорил Чарушников. -- Какой же ты губернатор, когда ты не генерал?

-- Я штатским генералом буду, а тебе завидно? Когда захочу, посажу тебя в тюремный замок. Насидишься у меня.

-- Меня нельзя посадить. Я баллотированный, облеченный доверием.

-- За баллотированного двух небаллотированных дают.

-- Па-апрашу со мной не острить! -- закричал вдруг Чарушников на всю улицу.

-- Что же ты, дурак, кричишь? -- спросил губернатор. -- Хочешь в милиции ночевать?

-- Мне нельзя в милиции ночевать, -- ответил городской голова, -- я советский служащий...

Сияла звезда. Ночь была волшебна. На Второй Советской продолжался спор губернатора с городским головой.

Никто не решился оставить свой комментарий.
Будь-те первым, поделитесь мнением с остальными.