Джон Китс (11)

ИЗАБЕЛЛА, ИЛИ ГОРШОК С БАЗИЛИКОМ

 

 Повесть из Боккаччо

1

 

 Вассал любви - Лоренцо молодой,
 Прекрасна, простодушна Изабелла!
 Возможно ль, чтоб под кровлею одной
 Любовь сердцами их не овладела;
 Возможно ль, чтоб за трапезой дневной
 Их взгляды не встречались то и дело;
 Чтобы они средь ночи, в тишине,
 Друг другу не пригрезились во сне!

II

 

 9 Любовь их становилась все нежнее,
 С зарею каждой - глубже и нежней.
 Он мысленно не расстается с нею
 Ни в доме, ни в саду, ни средь полей;
 Ей звуки голоса его милее,
 Чем шелест ручейка в тени ветвей.
 "Лоренцо!" - шепчет дева, как признанье,
 И путает узоры вышиванья.

III

 

 17 Еще не видя, знал он, чья рука
 Беззвучно на щеколду опустилась;
 Он зорче был, чем сокол, в облака
 Взмывающий: лишь к небу обратилось
 Ее лицо - в окно издалека
 Он профиль различит; она молилась,
 Идя ко сну, - а он уж был готов
 Ждать звука утренних ее шагов.

IV

 

 25 Весь май тянулось это наважденье,
 Июнь совсем извел румянец щек;
 "Нет, завтра умолять о снисхожденье
 Я буду у ее прекрасных ног!" -
 "Лоренцо, слово вымолви спасенья,
 Чтоб день меня живой застать бы мог!"
 Так по ночам в подушку плакал каждый,
 А день томил их горечью и жаждой,

V

 

 33 Когда болезнь на розы щек ее
 Повеяла, и Изабелла стала
 Бледна, как мать над впавшим в забытье
 Больным младенцем, - "Как она устала!"
 Тогда подумал он. - "Прервать мое
 Молчание уже давно пристало:
 Скажу "люблю" (хоть ни за что на свете
 Сказать нельзя!) - и выпью слезы эти!"

VI

 

 41 Подумал так - и сердце оробело
 И в ребрах заметалось. Он всю ночь
 Его молил, чтобы оно посмело
 Признанье сделать. Но решимость прочь
 Толчками крови гнало. То хмелело,
 Гордясь невестой, сердце, то, точь-в-точь
 Как у ребенка, робким становилось:
 То нежностью, то буйством плоть томилась.

VII

 

 49 Он встретил бы без сна рассветный час,
 Любови полн, терзаем немотою,
 Когда бы Изабеллы быстрый глаз
 Обвенчан не был с каждою чертою
 Его лица: оно не в первый раз
 Покрылось бледностию восковою!
 "Лоренцо!.." Тут сорвался голосок,
 Но взгляд ее все досказать помог.

VIII

 

 57 "Ах, правда ли, - все то, что я лелею
 В душе, клонящейся к небытию,
 Ты разгадала? Да, не одолею
 Смущенья, руку оскорбить твою
 Непрошенным пожатьем не посмею,
 Но верь мне, верь: я что ни день встаю
 С одним желанием, с одной мечтою -
 Склониться в исповеди пред тобою".

IX

 

 65 "Любовь моя! Меня от холодов
 Уводишь ты в страну, где вечно лето,
 Где я созревшее тепло цветов
 Отведаю с тобой!" Признанье это
 Их губы, осмелевшие от слов,
 Зарифмовало. Нежностью согрето,
 Их счастье так блаженно расцвело,
 Как сад, впитав июньское тепло.

Х

 

 73 Простясь, они как по небу ступали:
 Зефир разъединил макушки роз,
 Чтобы друг к другу, встретившись, припали
 Еще тесней; его восторг вознес
 На холм, откуда открывались дали,
 Где пряталось светило в кущах лоз,
 А дева в спальне песенку твердила
 О тех, кого стрела любви сразила.

XI

 

 81 Вдвоем они, едва пора ночная
 Со звезд покров откинет голубой,
 Вдвоем они, когда пора ночная
 Со звезд покров откинет голубой;
 Вела в беседку тропка потайная:
 Душистый свод и гиацинтов строй...
 Ах, лучше бы навек все так осталось,
 Чтоб их бедой молва не упивалась!

XII

 

 89 Они несчастны были? Нет, едва ли!
 Влюбленным наша не нужна печаль, -
 Унылые стихи о них слагали,
 Их после смерти было нам так жаль,
 А должно, чтобы золотом писали
 Их радостей и горестей скрижаль
 (Но не о том, как средь морских зыбей
 Был к стонам Ариадны глух Тезей).

XIII

 

 97 Кто любит, тот уже вознагражден,
 Единый взгляд всю горечь убивает.
 Пусть тень Дидоны сдерживает стон,
 Пусть Изабелла слезы проливает,
 Пусть благовоньями не умащен
 Лоренцо бедный... Право же, бывает,
 Что из цветов сладчайший - ядовит:
 Для побирушки-пчелки смерть таит.

XIV

 

 105 Два брата с Изабеллой вместе жили,
 Купцы потомственные - и для них
 Кто в шахтах слеп, где факелы чадили,
 Кто в приисках томился золотых
 По грудь в воде, кто сох в фабричной пыли,
 И даже тех, кто мог назвать своих
 Могучих предков, быстро усмиряло
 Кнута окровавляющее жало.

XV

 

 113 Для них индус нырял, отринув страх,
 К прожорливым акулам, разрывая
 Дыханьем легкие; для них во льдах
 Тюлень, от острых копий издыхая,
 Скулил и лаял. Изнывал в трудах
 Рабочий люд, - а их рука лихая
 Вращала страшной дыбы рукоять,
 Чтоб у бедняг последний грош отнять.

XVI

 

 121 Что гордость в них питало? Что пространны
 Владенья их, а нищих тесен кров?
 Что гордость в них питало? Что фонтаны
 Приметнее, чем слезы бедняков?
 Что гордость в них питало? Что сохранны
 Дукаты в банке, а напев стихов
 Гомеровых забыт? Я вновь устало
 Спрошу - так что же гордость в них питало?

XVII

 

 129 А жили скрытно, в спеси, - нет, скорей
 В трусливой жадности, как за забором
 От нищих укрывается еврей;
 Два коршуна, кружащие над бором
 Мачт корабельных; мулы со своей
 Поклажей: золотом и старым вздором;
 Плуты, что держат простаков в когтях
 И ловко лгут на многих языках.

XVIII

 

 137 Как от гроссбухов этих Изабелле
 Не утаиться было? Как их взор
 Приметил, что не так прилежен в деле
 Лоренцо стал? Пускай сразит их мор,
 Мрак ослепит! Зачем они глядели
 Поверх своих счетов? Но зорок вор!
 За хитрым честные пускай следят,
 Как чуткий заяц, что глядит назад.

XIX

 

 145 Прославленный Боккаччо! У тебя
 Прощенья я прошу; у белых лилий
 Твоих, что вянут, по тебе скорбя;
 У струн, что среди миртов говорили;
 У роз, которые, Луну любя,
 Душистым вздохом душу упоили -
 За стихотворный слог моей поэмы:
 Не годен он для столь печальной темы.

XX

 

 153 Прости меня - и дале речью чинной
 Повествованье поведу смелей.
 Безумен я, решившись слог старинный
 Украсить рифмами новейших дней.
 Но начат труд - спешу к тебе с повинной;
 Хорош он или плох - тебе видней:
 Но в честь твою пишу английским метром -
 Напев твой северным подхвачен ветром.

XXI

 

 161 Так братья, догадавшись по всему,
 Что к их сестре Лоренцо полон страсти
 И что она не холодна к нему,
 Поведали друг другу о напасти,
 От злобы задыхаясь, - потому,
 Что Изабелла с ним находит счастье,
 А для нее им нужен муж иной:
 С оливковыми рощами, с казной.

XXII

 

 169 Кусая губы, хмурясь, точно тучи,
 И день и ночь рядили без конца
 О том, как безопаснее и лучше
 С дороги навсегда убрать юнца.
 Что Милосердье перед злобой жгучей,
 Как кислотой, им выжегшей сердца!
 Убить Лоренцо - так они решили,
 А труп зарыть потом в лесной могиле.

XXIII

 

 177 Стоял Лоренцо, опершись рукой
 О балюстраду. Солнце чуть всходило.
 К нему приблизясь росною тропой,
 Они сказали: "Мы хотели было
 Не нарушать твой утренний покой,
 Но нас благоразумье торопило:
 Лоренцо, поскорей седлай коня,
 Пока не пробудилось пекло дня.

XXIV

 

 185 Нам к Апеннинам непременно надо
 Успеть, пока жара не начала
 Перебирать на листьях винограда
 Росинок четки". - Не предвидя зла,
 Учтиво выслушав тот полный яда
 Змеиный шип, он взялся за дела
 И приготовил для поездки в горы
 Охотничью одежду, пояс, шпоры.

XXV

 

 193 Пересекая двор наискосок,
 Все медлил он, надеждою влекомый:
 Ее шажков легчайший шепоток
 Услышать бы - или напев знакомый...
 Вдруг до него, как легкий мотылек,
 Смех долетел сквозь узкие проемы
 Оконные. Взглянул наверх - она
 Стоит, улыбкою озарена.

XXVI

 

 201 "Любимая, - сказал он, - что за мука
 Уехать, не увидевшись с утра!
 На три часа каких-нибудь разлука,
 А тяжко так... И все же мне пора!
 Но то, что отнял день, войдя без стука,
 Нам возвратит полночная пора.
 Я ненадолго, слышишь, Изабелла?"
 Она ему кивнула и запела.

XXVII

 

 209 Вдоль стен Флоренции во весь опор
 С убийцами их жертва проскакала -
 Туда, где Арно рвался на простор,
 Из камышей устроив опахало,
 Где лещ теченью шел наперекор;
 Вода и бледность братьев отражала,
 И пыл Лоренцо. За рекою - лес.
 Убийство скрыл глухой его навес.

XXVIII

 

 217 Лоренцо там зарыт, мечом пронзенный,
 Его любовь с ним вместе сражена.
 Но тягостно душе, освобожденной
 Насильственно, и мается она...
 С мечей и рук смыв кровь водой студеной
 Как гончие, чья пасть обагрена, -
 Домой убийцы мчат, как в упоенье:
 На этот раз их прибыль - преступленье.

XXIX

 

 225 Сестре сказали братья, будто вдруг
 Они его на корабле послали
 В далекий край, затем что среди слуг
 Честнее человека не сыскали.
 Надежду прокляни! Замкнулся круг,
 В одеждах вдовьих девичьи печали!
 Ни нынче он, ни завтра не придет,
 Ни через день, ни даже через год.

XXX

 

 233 Ах, как бедняжка до ночи томилась
 И плакала о радости былой!
 В урочный час к ней не любовь явилась -
 Воспоминаний сладострастный рой;
 И вдруг лицо Лоренцо наклонилось, -
 Так ей почудилось - и пред собой
 Она точеные простерла руки,
 Но обняла лишь пустоту разлуки.

XXXI

 

 241 Недолго Эгоизм - Любви собрат
 Терзал ее, и часа золотого
 Ждал девичий нетерпеливый взгляд
 Недолго... ибо в грудь ее сурово
 Вошел иных забот высокий лад,
 И вслед Любви из-под родного крова
 Отправились в неведомую даль
 Ее тревога и ее печаль.

XXXII

 

 249 Издалека пришло зимы дыханье
 И Запад, позолоту потеряв,
 Спешил, поблекший, песню увяданья
 Пропеть средь рощ и в логовах дубрав,
 Все обнажить и, осмелев заране,
 Из северных пещер свой гневный нрав
 На волю выпустить. А Изабелла
 Потухшим взором в пустоту глядела

XXXIII

 

 257 И становилась с каждым днем бледней.
 Уста девичьи братьев вопрошали:
 - "Какой тюрьмой пленен он столько дней?"
 Чтобы ее утешить, братья лгали.
 Как адским дымом злобою своей
 И ненавистью палачи дышали.
 Из ночи в ночь преследовал их сон:
 Труп Изабеллы, в саван облачен.