Джордж Гордон Байрон (133)

Всем страх его внушает вид.
 Он службу мрачно наблюдает,
 Но тотчас церковь оставляет,
 Заслышав антифон святой
 Над преклоненною толпой.
 Стоит он мрачно в отдаленье,
 Пока не кончится моленье.
 Стоит он там, печален, тих,
 Молитвы слушая других.
 Тень от стены его скрывает...
 Но вот он капюшон срывает,
 И пряди темные кудрей
 На лоб спускаются прекрасный,
 Как будто самых черных змей
 Из всей семьи своей ужасной
 Ему Горгона отдала,
 Их срезав с бледного чела.
 Хоть он монаха платье носит,
 Обета все ж не произносит,
 Кудрей упрямых не стрижет,
 Свободно им расти дает.
 Не из усердья - из гордыни
 Он щедро сыплет благостыни.
 Обет, молитву кто из нас
 Услышал от него хоть раз?
 О, как его черты бледнеют,
 Пока моленья пламенеют,
 И вместе с горем виден там
 Надменный вызов небесам.
 Франциск! Святой наш покровитель!
 Очисти от него обитель,
 Пока не видим мы чудес
 В знак гнева грозного небес.
 Коль дьявол плотью облекался,
 Он в этом облике являлся.
 Клянусь спасеньем - только ад
 Мог породить подобный взгляд!"
 И сердцу слабому волненья
 Любви знакомы, но уменья
 Отдаться чувству целиком
 Ты в сердце не найдешь таком.
 Оно боится мук напрасных,
 Отчаянья порывов страстных.
 Одни суровые сердца
 Сносить умеют до конца
 Неисцелимые страданья,
 Годов презревшие влиянье.
 Металла виден блеск, когда
 Перегорит в нем вся руда.
 Его в горниле расплавляют,
 Его, как нужно, закаляют,
 И он служить потом готов
 Иль как защита от врагов,
 Иль как орудье нападенья -
 Зависит все от назначенья;
 Иль панцирь он, иль острый меч.
 Как должен тот себя беречь,
 Кто наточил своей рукою
 Кинжал, теперь готовый к бою.
 Любви так пламень роковой
 Смирит свободный дух мужской,
 И в том огне, забывши гордость,
 Он принимает форму, твердость, -
 И лишь сломаться может он
 В горниле страсти закален.
 . . . . . . . . . . . . . . . .
 Коль сменит скорбь уединенье,
 То от страданий избавленье
 Не веселит души больной.
 Томясь холодной пустотой,
 Минувшие страданья снова
 Перенести она готова.
 Как тяжело нам жить одним,
 Не поверяя чувств другим...
 И счастье нам не в утешенье!
 Но если сердце в исступленье
 От одиночества придет,
 Оно исход себе найдет
 В неугасимой, горькой злобе.
 Терзался б так в холодном гробе
 Мертвец, когда б он мог страдать
 И с содроганьем ощущать
 Вокруг себя червей могилы,
 Их сбросить не имея силы.
 Так страждет бедный пеликан,
 Когда он ряд кровавых ран
 Себе наносит, чтоб с любовью
 Кормить птенцов горячей кровью, -
 И видит в ужасе немом,
 Что их уж нет в гнезде родном.
 И жизни тяжкие ненастья
 Порой нам дороги, как счастье,
 В сравненье с хладной пустотой
 Души бесстрастной и немой.
 Перенести кто в состоянье
 Небес пустынных созерцанье
 И вечно видеть лишь лазурь,
 Без туч, без солнца и без бурь?
 Когда на море шторм стихает
 И на песок волна бросает
 Пловца, - очнется он потом
 Один на берегу пустом,
 И грозной бури вой ужасный
 Бледнеет перед мыслью страшной,
 Что он обязан с этих пор
 Забыть с волнами жаркий спор
 И здесь, застыв в тоске глубокой,
 Погибнуть смертью одинокой.
 Коль гибель небом суждена,
 Приходит сразу пусть она.
 . . . . . . . . . . . . . . .
 "Отец! Вдали от шума битвы,
 Шепча лишь тихие молитвы
 За прегрешения других,
 Ты кончишь счет годов своих.
 Не зная праздного волненья,
 Ни суеты, ни согрешенья,
 Ты мирно прожил длинный век,
 Порой, как всякий человек,
 Встречая мелкие напасти.
 Ты не изведал бурной страсти
 Своих духовных слабых чад,
 Что без утайки говорят
 Тебе о муках преступленья
 И чьи грехи и угрызенья
 На дне души твоей лежат.
 Прошли мои младые лета
 В волненьях суетного света,
 В них много счастья, больше мук.
 Любви и битвы был я друг,
 В кругу друзей, в разгаре боя
 Я чужд был хладного покоя...
 Теперь, когда не греет кровь
 Ни гнев, ни слава, ни любовь
 И в сердце места нет надежде,
 И жить я не могу, как прежде, -
 Мне прозябанье слизняка
 В сырой темнице под землею
 Милей, чем мертвая тоска
 С ее бесплодною мечтою.
 И я в сердечной глубине
 Стремлюсь к покою, к тишине,
 Ко сну без жгучего сознанья.
 Исполнится мое желанье,
 Дарует рок мне крепкий сон...
 Без сновидений будет он;
 Мечты, надежды в вечность канут
 И грезы прошлого не встанут.
 Ведь память лишь непрочный след,
 Могила прежних, лучших лет.
 Я умереть хотел бы с ними;
 Погибнуть с грезами такими
 Мне лучше было бы, чем жить
 И яд мук медленных испить.
 Но у меня достало силы
 Своей рукой не рыть могилы,
 Как сумасброд былых времен
 Иль дней новейших ветрогон,
 На смерть взирая равнодушно,
 На гибель я пойду послушно,
 С охотой смерть приму в бою,
 Но руку подниму свою
 Не для любви, но лишь для славы.
 Честолюбивые забавы
 Я всей душою презирал,
 Хоть в битвах смерть не раз встречал.
 Пусть за лавровыми венками
 Иль за презренными деньгами
 Бросаются другие в бой,
 Но если бы передо мной
 Поставил ставку ты иную,
 Поставил бы любовь былую,
 Или врага - пойду я вновь,
 Где звон клинков, где льется кровь;
 Куда б судьба ни захотела
 Меня толкнуть - пойду я смело,
 Чтоб деву милую спасти,
 С лица земли врага смести.
 Ты можешь верить мне. Доселе
 Я подтверждал слова на деле.
 Что смерть? С улыбкою храбрец
 Встречает доблестный конец,
 Мирится с нею слабый в страхе
 И трус лишь ползает во прахе.
 Кто дал мне жизнь, пускай же Тот
 Теперь назад ее берет.
 Я в счастье смерти не боялся,
 Чего б теперь я опасался?
 . . . . . . . . . . . . . . . .
 Когда б ты знал, как я любил,
 Как я ее боготворил...
 Что это не слова пустые,
 Пусть скажут пятна кровяные
 На этой стали. Никогда
 Следов их не сотрут года.
 Ведь эта кровь была ценою
 За ту, в чьей смерти я виною.
 Из сердца вражьего взята,
 Но совесть в том моя чиста,
 Не ужасайся - враг сраженный
 Был враг религии твоей,
 И гнев в душе ожесточенной
 Будило имя "Назарей".
 Неблагодарный! Умирая
 От рук гяура, заслужил
 Он сладкие утехи рая, -
 Его рой гурий окружил
 У входа в дивный сад пророка.
 Да, я любил ее глубоко...
 Любовь ведет порою нас
 Тропинкой узкой. Волк подчас
 По той тропе идти боится.
 Тому ж из нас, кто не страшится
 За страстью следовать, она
 Награду дать потом должна.
 И вот за вздохи, за волненье
 Я получил вознагражденье,
 А как - не все ль равно тебе?
 Я шлю порой упрек судьбе,
 Зачем она меня любила...
 Да, умерла моя Леила,
 И гибели ее печать
 Хранит чело мое. Читать
 Ты можешь там следы мученья;
 Следы позора, преступленья.
 Не содрогайся, погоди,
 Меня легко так не суди...
 Ведь этот грех свершен не мною,
 Хоть я и был тому виною...
 Да, суд Гассана был жесток,
 Но ведь иным он быть не мог.
 Ее измена погубила,
 Его же месть моя сразила...
 Леила, изменив ему,
 Осталась сердцу моему
 Верна до смертного мгновенья,
 И без борьбы, без сожаленья
 Все отдала, что от цепей
 Свободным оставалось в ней.
 Ее спасти уж было поздно,
 Зато отметить успел я грозно:
 За смерть я смертью отплатил, -
 И разом сердце облегчил,
 Врага в могилу посылая.
 Но все ж Леилы доля злая
 Меня гнетет: твой гнев святой
 Бужу я мрачною душой.
 Конец его неотвратимый
 Тагир, предчувствием томимый,
 Ему зловеще предсказал;
 Свист пуль недаром он слыхал,
 Пока отряд в ущелье крался,
 Где враг коварный дожидался.
 Но, вихрем битвы опьянен,
 Легко, без боли умер он.
 Одно к Пророку обращенье,
 Аллаху тихое моленье -
 И только... Больше ничего
 Из уст не вырвалось его.
 Узнав меня, ко мне он рвался,
 Со мною встретиться старался...
 За ним я жадно наблюдал,
 Когда, сраженный, он лежал
 Передо мной и уходила
 Из жил его и жизнь и сила.
 Зияло много ран на нем...
 Так леопард лежит, копьем
 Врагов безжалостных пронзенный.
 Следов тоски неутоленной
 Я тщетно в нем тогда искал.
 Нет, я сильней его страдал!
 Умел он только ненавидеть,
 Но мук раскаянья увидеть
 В его чертах мне не пришлось.
 Тогда б лишь мщенье удалось,
 Когда бы в этот миг ужасный
 Раскаянья прилив напрасный
 Его душой овладевал
 И он бы ясно сознавал,
 Что невозможно искупленье,
 Что нет надежды на спасенье.
 . . . . . . . . . . . . . . .
 Кровь северян так холодна,
 Любовь у них всегда спокойна...
 Едва ль на севере достойна
 Такого имени она.
 Моя же страсть была потоком,
 Рожденным в кратере глубоком
 Горячей Этны... И всегда
 Мне болтовня была чужда
 О красоте, о страсти жаркой.
 Но если щек румянец яркий,
 Но коль пожар в моей крови,
 Уста сомкнутые мои
 И сердце, что так быстро бьется
 И из груди на волю рвется,
 Коль смутных мыслей ураган,
 Отважный подвиг, ятаган,
 Залитый вражескою кровью, -
 Коль это все зовут любовью,
 Так я любил и сердца пыл
 Не раз на деле проявил!
 Я сердцем тверд. Мое желанье -
 Иль смерть, иль счастье обладанья.
 Да, я умру, но я любил,
 Я радость жизни ощутил,
 И хоть моя печальна доля,
 Ее моя ж избрала воля.
 Я духом бодр. Готов я жить
 И вновь готов кипеть страстями,
 Когда бы мог ее забыть.
 Там, под холодными волнами,
 Она лежит, - и лишь о ней
 Печаль моих унылых дней.
 Когда б у ней была могила,
 То с ней бы ложе разделила
 Моя печаль. Была она
 Любви и жизни воплощенье;
 Она, как светлое виденье,
 Печальной красотой полна,
 Стоит повсюду предо мною
 Прелестной утренней звездою.

 Любовь на небе рождена
 Аллаха властью всеблагою
 И нам, как ангелам, дана
 Святая искра. Над землею
 Поднять желания свои
 Мы можем с помощью любви.
 В молитве ввысь мы воспаряем,
 В любви - мы небо приближаем
 К земле. Аллах ее послал,
 Чтоб человек порой смывал
 Всю грязь, все помыслы дурные.
 Пока вокруг души горят
 Лучи Создателя живые.
 Пускай мою любовь клеймят
 Грехом, позором, преступленьем,
 Карай и ты ее презреньем,
 Но благость сердца докажи
 И про ее любовь скажи,
 Что ты греха не видишь в этом,
 Она была единым светом
 Моей всей жизни. Из-за туч
 Не промелькнет мой светлый луч...
 За ним на муки в сумрак вечный
 Пошел бы я с душой беспечной.