И подгорюнясь, думы полный,
На синие морские волны
Угрюмый юноша взирал:
Меж Дарданелл они сверкали,
Струились тихо и плескали
В излучинах прибрежных скал;
Но он, унылый, не видал
Ни моря с синими волнами,
Ни поля с дальними холмами,
Ни чалмоносцев удалых,
Стремящихся перед пашою
Шум грозный сечей роковых
Представить бранною игрою;
Не видит он, как к облакам
Их кони вихрем прах взвевают,
Как сабли острые мелькают
И как с размаха пополам
Чалмы двойные рассекают;
Не слышит он, как громкий крик
За свистом дротиков несется,
И как в долине раздается:
Алах! Алах! Их дикий клик;
Душа полна мечтой одною -
Яфара дочерью младою.
Задумчиво сидел Селим,
Печален, бледен, недвижим, -
И сквозь решетки он безмолвно
Взор мрачный в поле устремлял...
Вздохнула дева, вздох невольно
Ее все думы рассказал.
Такой внезапною грозою
Душа Зулейки смущена;
Ах, разной с ним, но и она
Уже волнуется тоской
В любви младенческой, живой:
У ней так нежно сердце билось;
Но вдруг теперь в груди младой
Невнятно что-то пробудилось,
Какой-то стыд, какой-то страх,
И речь немеет на устах;
И можно ль долго ей таиться?
И как начать? И в чем открыться?
"Что может так его томить?
Зачем ему меня чуждаться?
Не так мы с ним привыкли жить,
Не так нам должно расставаться!"
И вот нарочно вкруг него
Прекрасная в раздумье ходит:
А он и взора своего
Уже на деву не возводит.
Но что ж - кувшин в углу блестит
С персидской, розовой водою;
Она к ней весело летит,
И плещет легкою рукою
На стены мраморны с резьбою,
На златотканые ковры,
Восточной роскоши дары;
Потом на милого взглянула;
К нему бросается стрелой, -
И вдруг душистою водой,
Резвясь, на юношу плеснула;
Но он не слышит, не глядит,
И под одеждой парчевою
Вода душистая бежит
Студеною по нем струею,
А он не чувствует. - Селим
Сидит, как мрамор, недвижим.
"Он все молчит, тоской томимый;
Но разгоню его мечты...
Бывало, он любил цветы,
И я ему цветок любимый
Сама сорву, сама подам".
И дева кинулась к цветам,
Весельем детским оживилась.
И роза мигом сорвана -
И вот бежит, и вот она
У ног Селима очутилась.
"Любовник розы - соловей
Прислал тебе цветок свой милый;
Он станет песнею своей
Всю ночь пленять твой дух унылый.
Он любит петь во тьме ночей, -
И песнь его дышит тоскою;
Но с обнадеженной мечтою,
Споет он песню веселей.
И с думой тайною моей
Тебя коснется пенья сладость,
И напоет на сердце радость
Любовник розы - соловей".
"Но ты цветка не принимаешь,
И гнев на горестном челе, -
Уж ты со мною не играешь!
Скажи, кому ж ты мил, как мне?
О, мой Селим! О, сердцу милый!
Меня страшит твой взор унылый,
Ужель меня ты разлюбил?
Ах! Если выдумкой напрасной
Твоей тоски не усладил
И соловей мой сладкогласный, -
На грудь ко мне склонись, склонись.
Вот поцелуй - развеселись!
Родитель грозный мой с тобою,
Я знаю, и суров и строг;
Но ты к нему привыкнуть мог,
И как за то любим ты мною!
Увы! Не то ль крушит тебя,
Что замуж выдают меня?
Осман, жених мой нареченный,
Он, может быть, он недруг твой!
Клянусь же Меккою святой,
Клянусь любовью неизменной,
Когда не ты велишь мне сам,
Султану я руки не дам!
Ужель, Селим, тебя лишиться
И сердцем мне с другим делиться?
О! Если б что, какой судьбой,
Меня с тобою разлучило, -
Кто будет друг-хранитель мой.
И быть кому твоею милой?
Не бил и не пробьет для нас
Ужасный расставанья час!
Сам Азраил, явясь пред нами,
С колчаном смерти за плечами,
Стрелой одною нас сразит
И в прах один соединит!"
Он ожил, дышит, зрит, внимает;
Он деву тихо поднимает,
Печали нет, исчез укор,
И вся душа в очах сверкает, -
И думы тайной полон взор.
Как спертый дубами
Поток, разъярясь,
Бушует волнами,
В долину стремясь;
Как ночью зарницы
Из тучи блестят, -
Сквозь темны ресницы
Так очи горят.
Ни конь, оживленный
Военной трубой,
Ни лев, уязвленный
Внезапной стрелой,
Ни варвар, смятенный
Полночной порой,
Страшней не трепещет,
Когда вдруг заблещет
Кинжал роковой.
Как он, в пылу любви мятежной,
Дрожал при клятве девы нежной,
И все, что думал, что таил,
В порыве пламенном открыл:
"Моя, и будешь ты моею!
Моя и здесь, моя и там!
Мы клятвой связаны твоею,
Она свята обоим нам;
Ту клятву, верь, - ее внушила
Тебе таинственно любовь.
Не знаешь ты, какую кровь
Она одна остановила!
Но не бледней - тобой, в тебе
Все мило, все священно мне.
Я всех сокровищ драгоценных,
У Истакара сокровенных
В пещерах глубоко в земле,
За кудри не возьму младые,
Небрежно в кольца завитые
На девственном твоем челе.
Как страшно тучи надо мною
Сегодня грянули грозою...
Мне смел сказать родитель твой,
Что вял и робок я душой,
Что будто я рожден рабой...
Теперь узнает он, надменный,
Кто сын рабы его презренной!..
Увидит он, таков ли я,
Чтоб мог он устрашить меня!
И по тебе, быть может, снова
Я назову его отцом.
Но о сердечном, о святом
Обете нашем ты ни слова.
Известен мне коварный бей...
Он смел искать руки твоей!
Его чины, его именья, -
Плоды неправды, ухищренья.
Он с Негропонтских берегов,
Не лучше родом он жидов.
Но знай, судьба не так сурова,
Лишь тайной клятвы не открой,
А спор ему иметь со мной!
Уж месть на черный день готова -
Есть и кинжалы, и друзья...
И ты не ведаешь, кто я".
"Кто ты? О! Что ж ты изменился?
Давно ль румяная заря
Веселым видела тебя,
И вдруг тоскою омрачился;
Ты знал, нельзя любви моей
Ни охладеть, ни быть живей;
Дышу надеждою одною
Твой взгляд, улыбку, речь ловить,
Тобою сердце веселить,
И жить, и умереть с тобою.
И, может быть, ночную тень
За то одно я ненавижу, -
Что лишь когда сияет день,
Селима я свободно вижу;
Целуй меня, целуй, целуй
В уста, и в очи, и в ланиты!
Но, ах! Он жжет - твой поцелуй,
Пылает в нем огонь сокрытый;
Уж и меня объемлет страх,
Я вся дрожу и пламенею, -
И стелется туман в очах, -
И чувствую, что я краснею.
Хочу я нежностью живой
Лелеять милого покой,
С ним разделять и жизнь, и сладость,
И бедность весело сносить!..
С тобой во всем найду я радость,
Лишь бы тебя не пережить...
О, нет, нельзя желать Селиму
Еще нежнее быть любиму.
Любить нежней могу ли я!
Но ты и взором, и речами
Наводишь ужас на меня!
Что за кинжалы, за друзья?
Какая тайна между нами?
И клятву наших двух сердец
Хотя б узнал Яфар угрюмый,
Уж над моей сердечной думой
Не властен грозный мой отец.
Но верь, Селим, моей надежде -
Не приневолит он меня!
Могу ль я не любить тебя,
Тебя, кого любила прежде?
С тобою вместе детских дней
Часы веселые летели,
С тобой играла в колыбели, -
Ты спутник младости моей.
Что ж хочешь ты, чтоб мы таились
В любви прекрасной и святой,
Невинной нашею мечтой,
Которой прежде мы гордились?
Законы наши, вера, бог
Велят нам жить безвестно в свете;
Но для меня ль пророк был строг
В своем таинственном завете?
В уделе, сердцу дорогом,
Он все мне дал в тебе одном.
Ах! И меня печаль терзала! -
Как руку незнакомцу дать?
Отцу я все бы рассказала:
Но ты, Селим, велишь молчать.
С душой неопытной, простою,
Ужасен мне обмана вид,
И что-то все, грозя бедою,
Как тяжкий грех, тебя страшит.
Но вот уж кончился джирид,
И Чекодар летит обратно,
И вот отец с забавы ратной!
Боюсь взглянуть я на него...
Селим, скажи мне, отчего?"
"Зулейка, ты спеши укрыться
В высоком тереме своем,
Я должен, я могу явиться
Перед разгневанным отцом.
Внезапно с берегов Дуная
К нам весть примчалась роковая,
Визирь писал, что враг разбит,
А сам от гяуров бежит;
Но подвигам вождя такого
И у султана мзда готова!
Когда же барабанный бой
Военным ужин и покой
С вечерней возвестит зарею,
Тогда во тьме, никем незрим,
В гарем прокрадется Селим, -
И мы уйдем порой ночною
Чрез сад, - на берегу морском,
Уединенном и крутом,
В тиши беседовать с тобою.
Не бойся, будут нас стеречь
И темна ночь, и острый меч. -
Гарун за нас, и в час урочный...
Решись, Зулейка, не робей!"
- "Робеть с тобой!.."
- "Иди ж скорей,
Гарема ключ в руке моей;
Узнаешь ты, во тьме полночной,
Мой рок, мой страх, мои мечты.
И я не то, что мнила ты".