Джэк Скайскрэп (был подвижен он, как ртуть, -
Как веер - легок; и перепорхнуть
Чрез все горазд; не мужествен, но смел;
Дерзнуть бы он и умереть сумел,
Но духом падал в длительном боренье)-
"God damn!" {Черт возьми! (англ.).} - наш Джэк воскликнул в разъяренье:
Два крепких слога, корень всех красот
Британского витийства, и исход
Из всяких затруднений! Исламиту
"Аллах" - как встарь "Proh Juppiter" {О Юпитер (лат.).} квириту -
Равно любезны... В затрудненьи Джэк, -
Он в худшем не бывал за весь свой век, -
И все, что мог, сказал тем восклицаньем.
Сочувственным отплюнул прорицаньем,
Рот оторвав на миг от чубука,
Мыслитель Бантинг: глянул свысока -
И округлил двумя словами фразу...
Она не поддается пересказу.
Затихнув, как изливший гнев вулкан,
Был величав угрюмый Христиан.
Но тишину, как туча, облегло,
Глухими вспышками браздя чело,
Души неуспокоенное горе.
Внезапно, с мрачным пламенем во взоре,
Он огляделся, Торквиля приметил, -
Тот слабым восклонением ответил, -
Вскричал: "Дитя! Так жертвой стал и ты
Безумства моего и слепоты?"
И к юноше, забрызганному кровью,
Ступил, взял руку слабую с любовью,
К груди своей прижал - и отпустил, -
Пожать не смел... Лишь Торквиль возвестил,
Что легче ранен, чем ему примнилось, -
На миг чело страдальца прояснилось.
Он молвил: "Так! Ждала нас волчья яма:
Но мы не трусы, и падем без срама,
И дорого ж мы обойдемся им!
Пусть гибну я: как вам спастись одним?
Уж мало нас: нам не бороться боле.
Мне вся забота - были б вы на воле!
Будь здесь хоть челн, хоть малая ладья -
Вас с упованьем отпустил бы я!
Мне смерть - венец моей желанной доли:
Не ведать страха, не терпеть неволи"...
Не кончил он - из-за скалы понурой,
Поникшей над волной громадой хмурой,
В дали морской означилось пятно;
Как чайки тень, к земле неслось оно.
Другое вслед, - то зримо, то сокрыто, -
Мелькнет на миг, на миг волной закрыто.
Все ближе... Две ладьи... И взор открыл
В них темнокожий люд... Как взмахи крыл,
В пучине весла быстрые сверкают,
Челны прибой вспененный рассекают,
То вдруг взлетят на завиток гряды,
То ухнут вниз, в гремящие бразды,
А глубь кипит и в кипень влагу мелет,
Вверх мечет хлопьями, холстами стелет...
И прорвались чрез мощные валы,
Как малых птицы две из бурной мглы...
Товарищам зыбей второй природой
Искусство стало - биться с непогодой.
Не Нереиду вынесла волна
На раковине: первой из челна
Порхнула, темной наготой сверкая
И взором влажным милого лаская,
Светла надеждой, - Ньюга!.. То она,
Любимая, испытанно-верна!
Смеясь и плача, тело к телу, Ньюга
Прильнула к Торквилю, и держит друга,
Как бы не веря, что не грезит сон...
Дрожит: он ранен!.. Но легко... Спасен
Возлюбленный!.. Смеется, плачет вновь...
Ей, дочери бойца, не диво кровь,
И мужествовать деве не впервые.
Миг полон. Что угрозы роковые!
Восторг бежит из глаз ее в слезах,
Ей сердце сжал и замер на устах,
Рыданьем грудь спирает и колышет:
Рай первый чувства в каждом вздохе дышит.
Где тот суровый, кто бы не был тронут,
Когда два сердца так в блаженстве тонут?
Благословляет, затаив участье,
Сам Христиан их молодое счастье;
И с горьким сном погибших дней своих
Слил радость умиленную - за них...
Последний луч обманного огня
Его надежд - угас... "Из-за меня!" -
Проскрежетал он, отвернулся прочь, -
Но не глядеть на тех ему не в мочь:
Так лев на львят косится из берлоги...
Потом застыл - без грусти, без тревоги.
Но краток срок благих иль темных дум:
Слышны за мысом чрез стихийный шум
Удары вражьих весел. Кто сей звук
Угрозой смерти сделал? Все вокруг
Их предает, - одна спасает дева!
Она, завидев, что дружины гнева
Плывут, грозя восполнить дело сеч
И путь спасенья беглецам пресечь, -
Туземцам знак дала - спешить к снастям
И даровать убежище гостям
В ладьях крылатых. Христиан, два друга,
Два верных, с ним - сошли на доски. Ньюга
Расстаться с Торквилем не хочет: челн
Другой их примет... И по гребням волн
Ладьи летят. И цель их окрылений -
Цепь островков, где логова тюленей
Да чайки водятся, - из мглы встает.
Ладьи летят, - и враг не отстает.
Вот-вот настиг... избегнут... гонит снова...
Как ускользнуть от недруга лихого?
И разлучились бедные челны,
В две разных разлетелись стороны -
Смутить погоню... Мчитесь! Каждый взмах
Весла - вам жизнь!.. За жизнь ли только страх?
Ты, Ньюга, за любовь дрожишь! И хил
Твой челн для этой ноши. В нем, кто мил
Тебе, - с тобой!.. Так цель близка пути, -
Так близок враг... Ковчег любви, лети!
Как белый парус над пучиной бурной,
Когда в ущербе дали блеск лазурный
Меж мраком волн и мутью черной туч, -
Надежды так последний бьется луч.
И якорь сорван. Но чрез вихрь мятежный
Все взору светит парус белоснежный,
Хоть каждый вал его уносит прочь
И сирый брег объемлют мгла и ночь.
На Тубонайском взморье, острой грудью
Утес чернеет, обречен безлюдью,
Свой рыбакам пернатым; где тюлень
В пещере сонную лелеет лень,
Ютясь от бурь, но солнце чуть проблещет,
Взыграет он и грозно влагу хлещет.
На скрип ладьи случайной птичий крик
Откликнется из скал, пуглив и дик;
Там грудью голой греет мать птенцов,
Пучины вольной хищников-ловцов.
Где с моря доступ к тесному ущелью,
Пески желтеют в устье плоской мелью.
И черепаший выводок, в броне
Влачась тяжелой, тянется к волне;
Их зной взрастил, и влага благосклонно
Кормящее им простирает лоно.
Часть остальная - дикий ад трущоб, -
Сюда прибитым бурей - брег и гроб.
Вздохнет спасенный, что под ним земля,
Не рухлые останки корабля...
Гостеприимен не был кров убежный,
Изысканный для друга девой нежной
В годину крайнюю. Но ведом ей
Тайник спасенья, скрытый от очей.
В последний миг она велит гребцам
Перешагнуть с ладьи к другим пловцам,
Чтоб челн другой их мышцы подкрепили
И бегство тех дружнее торопили.
Ей прекословить хочет Христиан;
Но знак надежный девой светлой дан:
Она за все порукой; ускользнуть
Из волн сумеют оба. - "Добрый путь!"
И челн пустился, окрылен подмогой,
Как в небе катится своей дорогой
Звезда падучая. Его врагам
Уж не догнать... К угрюмым берегам
Гребет чета, - а враг не отступает.
Но силе юноши не уступает
Рука девичья. На ладьи длину
Приблизились к местам, где в глубину
Уходят глыб отвесных основанья.
На сто челнов, не боле расстоянья,
За ними недруг. Неприступен брег.
Куда ж они направят свой побег?
И юноша возвел с немым укором
На деву взор, и вопрошает взором;
"На гибель ты, любовь, меня вела?
Гробницей нам - пустынная скала!.."
Из рук упали весла. Ньюга встала,
На близкую погоню указала, -
"За мной!" - сказала: "Торквиль, не робей!" -
И ринулась, и скрылась в ночь зыбей.
Миг промедленья - и ловцам он лов;
В его ушах бряцанье кандалов.
Ему кричат, и с мощию гребут,
По имени преступника зовут.
Рожденный водолаз, в пучину волн
Стремглав он прянул, темной веры поли;
Исчез из глаз - и вновь не появился.
На зыбь глухую враг глядел, дивился, -
На скалы, скользкие, как гладкий лед:
Не вынырнул, не всплыл беглец из вод.
Вспухает ровными валами хлябь,
И лишь, кругами расплываясь, рябь
От тяжких всплесков двух не замерла.
Да пена снежная по ней плыла,
Как белое подобье саркофага
Над теми, чьей любви раскрылась влага
Могилою ревнивой и немой.
Играла зыбь с покинутой кормой, -
И более ничто не выдавало,
Что здесь два сердца билось, изнывало
За миг единый. И без сих улик
Все было б призрак, сон, что встал и сник
Марой морской... Еще глядят окрест -
И прочь спешат: уплыть от этих мест
Смущенных гонит ужас суеверный...
Он не нырнул, - как огонек неверный
На кладбище, он сгинул: так одним
Пригрезилось. Что светом неземным
Он весь светился, людям не подобный, -
Другим примнилось. Бледности загробной
Все видели печать в его чертах...
Но, и плывя назад, во всех кустах
Плавучей водоросли ищут тела
Того, чья тень, как пена вод, истлела.
Но где ж он был, паломник глубины,
С вожатой Нереидой? Спасены
От бед земли, на дне ли темно-алом
Они живут под сводчатым кораллом?
В ревучие ли раковины дуют
С богами бездн, что по валам кочуют?
С Наядами ли Ньюга косы чешет,
Что зыбь струит, - и лаской деву тешит
Не ветр весны, а реянье волны?
Иль в сон без грез они погружены?
Поглощена сомкнувшейся волной, -
Как чадо струй, в стихии ей родной
Она неслась. За ней он плыл умело.
В зеленой мгле отсвечивало тело,
Мерцал амфибии волшебной след,
Путеводя того, кто с первых лет,
Сын северных морей, был с влагой дружен,
Как сверстники его, ловцы жемчужин,
Таящихся на сумеречном дне.
Ему привольно в смутной глубине...
Она скользнула вниз, в глухие жерла,
Наверх рванулась, руки распростерла -
И вынырнула вдруг из душной бездны
В глубокий сумрак и под свод беззвездный,
И шелк кудрей от пены осушала,
И смехом свод отзвучный оглашала.
Под ними - брег; над ними свой шатер
Не небосвод, - пространный грот простер.
Дробит портал подводный в полдень яркий
Луч, преломленный стрельчатою аркой,
В струях зеленых, где, как огоньки,
Игривых рыб мерцают плавники.
Лик милого власами отирает
Дикарка юная. Он озирает
Вертеп, дивясь. Она в ладони бьет,
К норе Тритоновой его ведет,
В расселину скалы. Со свода в щели
День тусклый сходит в тайну подземелий;
И, как церквей готическая сень,
Сонм серых статуй прячет в полутень, -
Все очертанья в их приюте новом
Полупрозрачным скрадены покровом.
В листах банана скрытый, факел смольный
Привязан был на грудь дикарки вольной,
Повит гнату зеленым, чтоб волной
Подмочен не был светоч смоляной.
Кремень, сухие ветки были тож
В листах защитных. Торквиль дал свой нож:
Клинок в кремень ударил, искра тлеет,
Пещера ярким заревом светлеет.
То был чертог великий, где природа
Ваяла сень готического свода
И смелых дуг сплетенья возвела.
Землетрясений сила подняла
Надстолпия и выперла колонны
Из горных недр, когда с земного лона
Не сбыл потоп и трескалась кора.
В пожарище всемирного костра
Стен первозданных плавились опоры.
Тьма - древний зодчий - трапезу, притворы,
Резной намет воздвигла. И коль ты
Не вовсе чужд внушению мечты, -
Твой встретит взор в святилище сих мест
Алтарь, и трон, и балдахин, и крест.
И в кружевных капеллах, перевиты
Сквозною сенью, виснут сталактиты.