Джордж Гордон Байрон (205)

 Календаро

 Кто попадется мне или моим -
 Мы пощадим, как нас они щадили.

 Заговорщики

 Всем смерть! Болтать о жалости не время!
 А нас они жалели, хоть притворно?

 Израэль

 Все это хныканье, Бертрам, нелепо
 И оскорбляет нас и наше дело!
 Как не понять, что пощаженный будет
 Мстить за погибших и для мести жить?
 Как отличить невинных от преступных?
 Все их дела - одно, одно дыханье
 Единой плоти: все они срослись,
 Чтоб нас давить. Уже того довольно,
 Что мы детей их пощадим; и то
 Сомнительно: щадить ли все отродье?
 Порой охотник одного тигренка
 Из выводка оставит, но не будет
 Щадить самца и самку полосатых,
 Чтоб не погибнуть в их когтях. Но, впрочем,
 Я поступлю, как дож Фальеро скажет;
 Пусть он решит - щадить нам? и кого?

 Дож

 Не спрашивайте. Искушать не надо.
 Решите сами.

 Израэль

 Вам известны лучше
 Их личные достоинства; мы знаем
 Общественный разврат их, гнет их гнусный -
 И ненавидим. Если есть меж ними
 Достойный жить - скажите, назовите.

 Дож

 Отец Дольфино был мне другом; с Ландо
 Я бился рядом; был с Корнаро вместе
 В посольстве в Геную; я спас Веньеро -
 Спасу ль его опять? О, если б мог я
 Их - и равно Венецию - спасти!
 Они, отцы их - были мне друзьями,
 Пока не стал я государем их;
 Теперь отпали все, как лепестки
 Цветка увядшего, и - сохлый стебель,
 Один - кого укрою? Что ж! Я ими
 Оставлен вянуть; пусть же гибнут все!

 Календаро

 Их жизнь несовместима со свободой!

 Дож

 Известна вам вся тяжесть наших общих
 Обид, но не известно вам, какой
 Смертельный яд для всех истоков жизни,
 Для связей человечьих, для добра -
 В установленьях скрыт венецианских!
 Я с этими людьми дружил, любил их,
 И тем же мне они платили; вместе
 Служили мы и бились; мы делили
 Восторг и горе, слезы и улыбки;
 Нас кровь роднила и скрепляли браки;
 С годами наши почести росли.
 Когда ж по их - не моему - желанью
 У них я князем стал, тогда прощай
 Воспоминанья общие и мысли,
 Прощай все узы нашей дружбы давней,
 Столь сладкие для деятелей старых.
 Чей след - в анналах, чьи деянья стали
 Сокровищем остатка дней, и старцы
 При встречах видят блеск полустолетья
 На братском лбу; и тени стольких близких,
 Теперь почивших, возле них кружат,
 Нашептывая о прошедших днях,
 И мертвыми не кажутся, покуда
 Хоть двое из лихой, беспечной, храброй
 Семьи, с одной душой, хранят еще
 Вздох об ушедших и язык, чтоб славить
 Завещанные мрамору дела...
 О, горе мне! На что решился я?


 Мой дож! Вы так взволнованы! Но время ль
 Теперь об этом размышлять?

 Дож

 Терпенье!
 Не отступаю я. Но проследим
 Постыдные пороки нашей власти.
 Лишь стал я дожем, - их же волей стал, -
 Прощай, былое! Для всего я умер,
 Вернее - для меня они. Где дружба?
 Где нежность? Где очаг? - Все сметено...
 Я отчужден: моя пятнает близость;
 Я не любим: такого нет закона;
 Я ущемлен: политика Сената;
 Я высмеян: патрицианский долг;
 Я попран: это право государства;
 Я беззащитен: так верней, спокойней;
 Вот так я стал у подданных рабом,
 Вот так я стал врагом друзей! Шпионы
 Мне стали стражей, ризы - властью, пышность -
 Свободой, инквизиторы - друзьями,
 Тюремщики - советом, жизнью - ад!
 Остался мне один родник покоя -
 И он отравлен ими. Боги дома
 Разбиты - и на алтаре сидят
 С ухмылкой наглой Клевета и Мерзость!

 Израэль

 Глубоко оскорбили вас! Но вы
 Им отомстите - не позднее суток.

 Дож

 Я все терпел; терзался, но терпел;
 Покуда в чашу горечи не пала
 Последней каплей дерзкая обида
 И поощренье встретила, не плеть.
 Вот лишь когда я те отбросил чувства,
 Что в них давно погасли - с той поры,
 Когда они мне присягали лживо!
 Да, в этот миг они презрели друга,
 Венчая дожа. Так ребенок лепит
 Игрушку, чтобы, поиграв, сломать!
 С тех пор я знал лишь происки глухие
 Сената против дожа, тайный рост
 Взаимной ненависти и боязни;
 Дрожала знать, за власть свою цепляясь,
 И тиранию ненавидел дож.
 И нет меж нами личных отношений,
 Нет прежних уз; порвали их они.
 Я вижу в них сенаторов, повинных
 В самоуправстве, - и пускай как должно
 Поступят с ними.

 Календаро

 А теперь - за дело!
 Все по местам. Пусть будет эта ночь
 Последней ночью слов; я схватки жажду!
 Меня звон Марка сонным не найдет!

 Израэль

 Все на посты! Спокойствие и зоркость!
 Мысль - о страданьях наших и правах!
 Лишь ночь пройдет, и нам не знать угрозы!
 Сигнал - и все вперед. К моей дружине
 Иду я. Пусть никто не медлит в деле.
 А дож вернется во дворец - готовить
 Все для удара. Разойдемся мы
 Для новой встречи в славе и в свободе!

 Календаро

 При встрече - голову Микеле Стено
 Я на мече преподнесу вам, дож.

 Дож

 Нет, нет, его оставим напоследок;
 Не отвлекайся мелкой дичью в гоне
 За красным зверем. Оскорбленье Стено -
 Лишь результат распущенности общей,
 Разврата, порожденного в глубинах
 Порочной знати. Он не мог, не смел бы
 Рискнуть на это в лучшие года.
 Мой личный гнев я растворил в заботе
 О нашем общем и великом деле.
 Я наказанья требую рабу
 У гордого хозяина. Откажет?
 Он сам обидчик и ответит - сам!

 Календаро

 Но он - причина нашей связи с вами,
 Что освящает наше начинанье;
 Ему я благодарностью обязан
 И жажду отплатить как должно. Можно?

 Дож

 Ты руку рубишь - голову рублю я;
 Ты к школяру - к учителю я с розгой;
 Ты Стено мстишь - Сенат караю я.
 Могу ль я медлить ради личной злобы
 С огромным, полным, всесторонним мщеньем,
 Палящим все, как тот огонь небесный,
 Что пал когда-то, - и горячий пепл
 Двух городов был залит Мертвым морем?

 Израэль

 Ступайте ж на посты. Я задержусь
 И дожа провожу до места встречи,
 Удостоверюсь, нет ли где шпионов,
 За ним следящих. А потом бегу
 К моим бойцам, сжимающим оружье.

 Календаро

 Прощай же - до рассвета.

 Израэль

 Всем успеха!

 Заговорщики

 Все будем в срок. Вперед! Прощайте, дож!

 Заговорщики приветствуют дожа и Израэля Бертуччо
 и удаляются во главе с Филиппе Календаро. Дож и Израэль
 Бертуччо остаются.

 Израэль

 Ну, враг - в тенетах и не ускользнет!
 Теперь ты - подлинный монарх, чье имя
 Славнее славных обретет бессмертье.
 Свергал царей народ свободный; цезарь
 Пал не один; диктаторов крушили
 Патриции; патрициев - плебейский
 Пронзал клинок. Но был ли князь, вступивший
 С народом в заговор свободы - жизнью
 За вольность подданных своих рискуя?
 Спокон веков князья трудились втайне
 Во вред народу, цепь с него снимая
 Лишь для того, чтоб дать оружье против
 Народов братских, чтоб ярмо рождало
 Ярмо, и смерть и рабство лишь дразнили
 Пасть ненасытного Левиафана!
 Теперь - о нашем деле; риск велик,
 Награда - больше. Что же вы недвижны?
 Вы миг назад весь были - нетерпенье!

 Дож

 Итак, все решено? И все погибнут?

 Израэль

 Кто?

 Дож

 Близкие мои по крови, дружбе,
 Трудам и дням, - сенаторы.

 Израэль

 Вы сами
 Произнесли им правый приговор.

 Дож

 Пожалуй, правый, для тебя - бесспорно.
 Ты патриот, плебейский Гракх, оракул
 Мятежников, трибун народный; что же
 Тебя хулить? Ты действуешь, как должен.
 Ты попран ими, притеснен, унижен -
 Как я, - но с ними ты не вел бесед,
 Ты хлеба с ними не делил и соли,
 Ты кубка их не подносил к губам,
 Не рос ты с ними, не смеялся вместе,
 Не плакал, в их кругу не пировал;
 Не отвечал улыбкой на улыбку,
 Не требовал улыбки их в обмен,
 Им не вверялся, не хранил их в сердце,
 Как я! Взгляни: я сед, и так же седы
 Старейшие в Сенате; но, я помню,
 Их кудри были черными как смоль,
 Когда мы вместе за добычей гнались
 Меж островов, отбитых у неверных!
 И видеть всех - утопленных в крови?
 Сталь в их груди - мое самоубийство!

 Израэль

 Дож, дож! Такая слабость недостойна
 Ребенка! Если вы не впали в детство,
 Верните нервам крепость, не срамите
 Вас и меня. Клянусь, я предпочел бы
 Успеха в нашем деле не добиться,
 Чем видеть мужа чтимого упавшим
 С высот решимости в такую дряблость!
 В боях вы кровь видали, лили кровь
 Свою и вражью; вам ли страшны капли
 Из жил вампиров старых, отдающих
 Лишь выпитую у мильонов кровь?!

 Дож

 Прости мне! Все шаги и все удары
 Я с вами разделю. Нет, я не дрогнул,
 О нет! Но именно моя _решимость_
 Все совершить - меня волнует. Пусть же
 Они пройдут, томительные мысли,
 Чему лишь ты - свидетель равнодушный
 Да ночь... Наступит миг - и это я
 Набат обрушу и ударом гряну,
 Что обезлюдит не один дворец,
 Что подсечет древа родов древнейших,
 Развеет их кровавые плоды,
 Цветы их обрекая на бесплодье;
 Я так хочу, так должен, так свершу я -
 Клянусь! Ничто не отвратит мой рок!
 И все ж, подумав, кем я должен стать
 И кем я был, - я трепещу!.. Прости мне!

 Израэль

 Бодритесь! Я подобных угрызений
 Не знаю вовсе. Что меняться вам?
 По доброй воле действуете вы.

 Дож

 Да, ты не знаешь. Но и я! Иначе
 Тебя на месте б я убил, спасая
 Жизнь тысяч, - и убил, не став убийцей.
 Не знаешь ты, как бы мясник, на бойню
 Идя, куда патрициев согнали!
 Всех вырезав, ты светел станешь, весел,
 Спокойно руки алые обмыв.
 Но я, тебя с друзьями превзойдя
 В резне ужасной, - чем я должен стать,
 Что чувствовать, что видеть? Боже, боже!
 Ты прав, сказав, что я "по доброй воле"
 Затеял все; но и ошибся ты:
 Я _вынужден_. Но ты не бойся: я -
 Вам соучастник самый беспощадный!
 Ни доброй воли нет во мне, ни чувства
 Обычного - они б мешали мне;
 Теперь во мне и вкруг меня - геенна,
 И, точно бес, кто верит и трепещет,
 Я, с отвращеньем, действую!.. Идем!
 Ступай к своим, а я - моих вассалов
 Спешу собрать. Не бойся: всю разбудит
 Венецию набат, за исключеньем
 Сенаторов зарезанных. И солнце
 Над Адрией не встанет в полном блеске,
 Как всюду вопль раздастся, заглушив
 Роптанье волн ужасным криком крови.
 Решился я. Идем.

 Израэль

 Готов всем сердцем!
 Но обуздай порывы этих чувств,
 Не забывай, что сделали с тобою,
 И помни, что плодом расправы этой
 Придут века довольства и свободы
 Для города раскованного! Истый
 Тиран опустошит страну любую,
 Не зная вовсе мук твоих - при мысли
 О каре для предателей народа,
 Для горстки! Верь, что жалость к ним преступна
 Не менее, чем снисхожденье к Стено!

 Дож

 Ну, человек, ты дернул ту струну,
 Что рвет мне сердце!.. Так! Вперед, за дело!

 Уходят.