Джордж Гордон Байрон (276)

 А ты, о Льюис {39}, о поэт гробов!
 Парнас кладбищем сделать ты готов.
 Ведь в кипарис уж лавр твой превратился;
 Ты в царстве Аполлона подрядился
 В могильщики... Стоишь ли ты, поэт,
 А вкруг тебя, покинув вышний свет
 Толпа теней ждет родственных лобзаний,
 Или путем стыдливых описаний
 Влечешь к себе сердца невинных дам, -
 Всегда, о член парламента, воздам
 Тебе я честь! Рождает ум твой смелый
 Рой призраков ужасных, в саван белый
 Закутанных... Идут на властный зов
 И ведьмы старые, и духи облаков,
 Огня, воды, и серенькие гномы,
 Фантазии расстроенной фантомы, -
 Все, что дало тебе такой почет,
 За что с тобой прославлен Вальтер Скотт.
 Коль в мире есть друзья такого чтенья,
 Святой Лука {40} взорвет и их терпенье;
 Не стал бы жить с тобой сам Сатана,
 Так бездн твоих ужасна глубина!

 Кто, окружен внимательной толпою
 Прекрасных дев, поет им? Чистотою
 Невинности их взоры не блестят
 Румянцем страсти лица их горят.
 То Литтль, Катулл {41} наш. В звуках лиры томной
 Передает он нам рассказ нескромный.
 Его не хочет муза осудить,
 Но как певца распутства ей хвалить?
 Она к иным привыкла приношеньям,
 Нечистых жертв бежит она с презреньем,
 Но, снисхожденьем к юности полна,
 "Ступай, исправься", - говорит она. [...]
 В "Симпатии" {42} сквозь дымку легких грез
 Виднеется погибший в море слез
 Кислейших бардов принц косноязычный...
 Ведь ты их принц, о Боульс мой мелодичный?
 Всегда оракул любящих сердец, -
 Поешь ли царств печальный ты конец,
 Иль смерть листа осеннею порою,
 Передаешь ли с нежной простотою
 Колоколов Оксфордских перезвон,
 Колоколов Остендэ медный стон...
 К колокольцам когда б колпак прибавить {43},
 Они могли б сильней тебя прославить!
 О, милый Боульс! Ты мир обнять бы рад,
 Пленяя всех, особенно ребят.
 Ты с скромным Литтлем славу разделяешь
 И пыл любви у наших дам смиряешь.
 Льет слезы мисс над сказочкой твоей,
 Пока она не вышла из детей.
 Но лет тринадцать минет, - пресных песен
 Тоскливый рокот ей неинтересен,
 И бедный Боульс, смотришь, уж забыт. [...]
 О Боульс, марай сонетами страницы,
 Но тут поставь фантазии границы!
 Когда же вновь родившийся каприз
 Иль впереди мелькнувший крупный приз
 Одушевят вдруг мозг твой недозрелый;
 Когда поэт, бич тупоумья смелый,
 Лежит в земле, достойный лишь похвал;
 Когда наш Поп, чей гений побеждал
 Всех критиков, нуждается в глупейшем, -
 Тогда дерзай! При промахе малейшем
 Ликуй! Поэт ведь тоже человек...
 В той куче, что оставил прошлый век,
 Ищи ты перлов, с Фанни совещайся
 И с Курлем также {44}, вытащить старайся
 Скандалы все давно прошедших лет,
 Бросай с фальшивой кротостью их в свет
 И зависть скрой под маскою смиренной,
 И, как Святым Иоанном {45} вдохновленный,
 Пиши из злобы так же как Маллет
 Писал для звона подлого монет! {46}
 Ах, если б ты родился в век достойный,
 Когда нес вздор Деннис и Ральф {47} покойный,
 И если б дать совместно с ними мог
 Больному льву ослиный свой пинок,
 Познал бы ты за подвиг свой награду,
 Попавши вместе с ними в Дунциаду! [...]

 Теперь черед за драмой... Что за вид!
 Здесь тьма чудес взор робкий удивит.
 И шуточки, и принц, сидящий в бочке,
 И глупости Дибдиновой {48} цветочки...
 Насытитесь новинками вы всласть.
 Хотя Рошиоманов пала власть {49},
 Хоть есть у нас актеры с дарованьем, -
 К чему они со всем своим стараньем,
 Коль критика все терпит этот вздор,
 Коль шлет Рейнольдс ругательств дикий хор {50}:
 "Черт вас дери", "Проклятье", "Леший с вами",
 Смысл здравый портя общими местами;
 Коль Кенни "Мир" {51}, - где Кенни ум живой? -
 Едва журчит пред сонною толпой;
 Коль "Каратач" Бомонов похищают {52}
 И в глупый фарс бесстыдно превращают!
 Кто слез своих над сценой не прольет?
 Ее упадок с каждым днем растет.
 Иль гениев уж нет под небесами,
 Или исчезла совесть между нами?
 Да где же ты, таланта яркий свет?
 Увы, средь нас его давно уж нет!
 Проснитесь же Джордж Кольман {53} благородный
 И Кумберланд {54}! Будите дух народный!
 Пусть ваш набат прогонит глупость вон.
 О Шеридан {55}, восстанови же трон
 Комедии, и пусть не знает сцена
 Германской школы тягостного плена.
 Отдай ты тем Пизарра перевод
 Кому Господь таланта не дает {56},
 И драмой нас порадуй на прощанье;
 Оставь ее потомкам в завещанье
 И нашу сцену вновь переустрой.
 Доколь, с поднятой гордо головой,
 На тех подмостках глупость будет править,
 Где Гаррик {57} наш ум, искусство славить,
 Где Сиддонс {58} волновала нам сердца?
 Доколь черты презренного лица
 Посмеет фарс скрывать под маской смеха?
 Когда же эта кончится потеха?
 Доколь мы будем громко хохотать
 Над тем, как Гук {59} пытается сажать
 Своих героев в бочки? Режиссерам
 Доколь не надоест нас пичкать вздором
 То Скеффингтона, Гуза, то Шерри {60}?
 А Массинджер, Отвэй, Шекспир внутри
 Своих шкапов доколь же позабыты
 И плесенью от времени покрыты?
 Об аргонавтах славы взапуски
 Меж тем кричат газетные листки,
 Гуз с Скеффингтоном славу разделяют {61},
 Их призраки Льюиса не пугают! [...]

 Так вот, друзья, наш век теперь каков!
 Как больно вспомнить нам про жизнь отцов.
 Убило ль совесть в бриттах вырожденье?
 Всегда ли глупость встретит поклоненье?
 Я не могу всецело нашу знать
 За восхищенье Нольди обвинять,
 За щедрые их итальянцам дани
 Иль панталонам славным Каталани {62}.
 Что ж делать им, когда дают у нас
 Для мысли - смех, для смеха - ряд гримас.

 Пусть нравы нам Авзония смягчает {63},
 Пускай сердца искусно развращает,
 Своими пусть безумствами дивит,
 Хваля порок, приличий не щадит.
 Пусть наших дам блестят восторгом глазки
 При виде форм Дегэ, сулящих ласки,
 Пусть тешит вид Гайтоновских прыжков
 Мальчишек знатных, знатных стариков,
 Любуются пусть снобы в упоенье
 На формы Прэль, презревшие стесненье
 Несносной ткани. Пусть, - о дивный вид, -
 Анджиолини бюст свой обнажит,
 И так красиво ручки округляет,
 И грациозно ножки выставляет.
 Пускай Коллини прелестью рулад
 Влюбленных песен разливает яд, -
 Но вы, пророки грозные, молчите!
 Своей косы разящей не точите,
 Гонители пороков наших всех,
 Для коих кружка пива в праздник - грех,
 Как в воскресенье - помощь брадобрея;
 Непочатых бутылок батарея,
 Небритой бороды густая тень -
 Вот знак, как чтите вы субботний день. [...]

 Вот занавесь упала. Настает
 Для зрителей безумствовать черед!
 Там шествуют богатые вдовицы,
 Там носятся раздетые юницы,
 Отдавшись вальса сладостной волне.
 Походкой плавной движутся одне.
 Гордятся членов гибкостью другие.
 Одне, чтобы ирландцы удалые
 Могли попасть скорей в их сладкий плен,
 Косметиками побеждают тлен
 Их прелестей. С любовными сетями
 Охотятся другие за мужьями
 И узнают, гоня стыдливость прочь,
 Что узнается в брачную лишь ночь. [...]

 О истина! Создай ты нам поэта
 И дай ему ты вырвать язву эту!
 Ведь я из этой шайки озорной
 Едва ль не самый член ее шальной,
 Умеющий в душе ценить благое,
 Но, в жизни, часто делавший другое,
 Я, помощи не знавший никогда,
 Столь надобной в незрелые года
 Боровшийся с кипучими страстями
 Знакомый с теми чудными путями,
 Что к наслажденью завлекают нас,
 Дорогу там терявший каждый раз, -
 Уж даже я свой голос возвышаю
 И в развращенье нравов обвиняю
 Всех тех господ. Насмешливый мой друг
 С коварною улыбкой скажет вдруг:
 "Да чем же ты их лучше, сумасшедший!" {64}
 Над переменой, чудно происшедшей
 В моих речах, подивятся друзья.
 Пусть так! Когда поэта встречу я,
 Который, как Джифорд, с душою редкой
 Соединит талант к сатире едкой
 И станет защищать от зла добро,
 Тогда свое я положу перо,
 Я подниму лишь голос, чтоб приветом
 Его почтить, хоть и меня при этом,
 Как всех других, он будет бичевать
 И со стези порока совлекать. [...]

 Вот вам пример какой прекрасный дан!
 Чем Блумфильду уступит брат Натан? {65}
 Иль Феб ему откажет в одобренье?
 Зажглось в Натане - коль не вдохновенье,
 То рвение к рифмованным строкам.
 Священный пыл больным его мозгам
 Всецело чужд, хоть ум его затмился...
 Крестьянина ль век горький прекратился,
 Иль кто-нибудь огородил свой луг {66}, -
 Хвалебной оды тотчас слышен звук!
 Ну что ж, когда британская натура
 Так восприяла яркий свет культуры, -
 Пусть властвует поэзия в сердцах,
 И в мастерских цветет, и в деревнях.
 Смелее в путь, башмачники-поэты {67}
 Тачайте стансы так же, как штиблеты!
 Вы музою плените милых дам,
 А, кстати, сбыт найдете башмакам.
 Пусть вдохновеньем неуч-ткач кичится,
 И пусть портной в стихах распространится
 Свободнее, чем в счетах. Светский франт
 Вознаградит живой его талант
 И за стихи ему заплатит сразу,
 Лишь за свои расплатится заказы.

 Воспев поэтов славных, я готов,
 Парнаса чтить непризнанных сынов.
 Раскрой, Камбель {68}, свое нам дарованье!
 К бессмертию святое притязанье
 Кто, коль не ты, осмелится иметь?
 А ты, Роджерса {69}! Умел ты раньше петь
 Так сладко нам... Припомни блеск былого {70}
 И вдохновись воспоминаньем снова...
 Дай нам услышать нежный голос твой
 И Феба возведи на трон пустой!
 Будь славен сам, прославь свою отчизну.
 Не вечно ж муза будет править тризну
 Перед могильным Коупера {71} холмом,
 Переходя в отчаянье немом
 Плести венок над скромною могилой,
 Где Борнс {72} лежит, ее поклонник милый?
 Не вечно, нет! Хоть презирает Феб
 Певцов которых манит только хлеб,
 Которым глупость служит вдохновеньем,
 Все ж видит он порою с утешеньем,
 Как бард иной без вычурных гримас
 Бесхитростною песней тронет нас.
 В свидетели Джифорда вызываю,
 С ним Макнэйля и Сотби приглашаю! {73} [...]

 Случалось слышать мне, что в наши дни
 Лишь призраки блестящие одни,
 Лишь вымыслы одни воображенья
 Влекут к себе поэтов вдохновенье.
 Художники и прозы и стиха
 И впрямь теперь, как смертного греха,
 Чураются словца "обыкновенный";
 Но иногда свой луч проникновенный
 В певца захочет правда заронить,
 Очарованье песне сообщить...
 Пускай, ценя высоко добродетель,
 Докажет это мой живой свидетель,
 Мой Крабб {74} любезный, музы сельской жрец,
 Природы лучший, преданный певец. [...]

 О Вальтер Скотт, пусть твой оставит гений
 Кровавую поэзию сражений {75}
 Ничтожествам! Пусть ожиданье мзды
 Их вдохновляет жалкие труды!
 Талант ведь сам всегда себя питает.
 Свои сонеты Соути пусть кропает,
 Хотя к весне и так уж каждый год
 Его обильной музы зреет плод.
 Вордсворт поет пусть детские рулады,
 Пускай Колриджа милые баллады
 Грудным младенцам навевают сны;
 Льюисовой фантазии сыны
 В читателей пускай вселяют трепет;
 Пусть стонет Мур {76}, а Мура сонный лепет
 Пускай Странгфорд {77} бессовестный крадет
 И с клятвою Камоэнсом зовет.
 Пускай Гейлей плетется хромоногий,
 И Монтгомери бред несет убогий
 И Грамм-ханжа {78} пускай громит грехи,
 И полирует Боульс свои стихи {79},
 В них до конца и плача и вздыхая;
 Карлейль, Матильда {80}, Стотт, - вся банда злая,
 Что населяет сплошь теперь Груб-стрит
 Или Гросвенор-плэй {81} - пускай строчит,
 Покуда смерть от них нас не избавит
 Иль здравый смысл молчать их не заставит.
 Ужель к тебе, наш славный Вальтер Скотт,
 Язык ничтожных рифмачей идет?
 Ты слышишь ли призыв проникновенный
 Давно уж звуков лиры ждут священной
 И девять муз, и вся твоя страна, -
 А лира та тебе ведь вручена!
 Иль Каледонии {82} твоей преданья
 Тебе сумели дать для воспеванья
 Лишь похожденья клана молодцов,
 Мошенников презренных и воров,
 Иль, сказочек достойная Шервуда
 И подвигов геройских Робин Гуда,
 Лишь темные Мармьоновы дела {83}?
 Шотландия! Хотя твоя хвала
 Певца ценнейшим лавром украшает,
 Но все ж его бессмертьем увенчает
 Весь мир, не ты одна. Наш Альбион {84}
 Разрушится, в сон мертвый погружен.
 Но не умрет певец наш вдохновенный!
 О славе той страны благословенной,
 Об Англии потомкам он споет
 И перед миром честь ее спасет.