Он бледен был - она еще бледней.
Она украдкой что - то прошептала,
Лорд Генри невпопад ответил ей,
Что на тартинках масла слишком мало.
Графиня шалью шелковой своей
Спокойно и задумчиво играла,
Аврора же - святое существо -
Во все глаза глядела на него.
Печали без достаточной причины,
Как водится, не терпит высший свет.
"Здоровы ль вы?" - спросила Аделина.
Жуан ответил: "Да... Немножко... нет..."
Домашний врач осведомился чинно
По части сердца и других примет,
На что Жуан ответил лаконично,
Что, право, чувствует себя отлично.
"Да", "нет", "отлично" - странные слова,
И выглядел Жуан довольно странно:
У бедного кружилась голова,
Да и в глазах темнело непрестанно.
Он отвечал врачу едва - едва,
И понял тот по виду Дон-Жуана,
Что ежели недуг его лечить,
То не врача бы надо пригласить.
Лорд Генри между тем разговорился,
Свой шоколад откушав превосходный,
Сказал, что гость, наверно, простудился,
Хотя погода не была холодной, -
Потом к графине мило обратился:
"Что граф? И как недуг его природный -
Подагра, эта ржавчина господ,
Суставы благородные грызет?"
Жуану, как хозяин благосклонный,
Он улыбнулся: "Вид у вас такой,
Как будто наш монах неугомонный
Нарушил ваш полуночный покой!"
С гримасою притворно - удивленной,
Но все-таки бледнея, мои герой
Сказал, тревогу тайную скрывая:
"Какой монах? Я ничего не знаю!"
"Помилуйте! Фамильный наш монах!
Легенда, впрочем, часто привирает;
Но все - таки хоть в нескольких словах
Вам рассказать об этом подобает,
Хотя уже давно в моих стенах
Сей древний посетитель не бывает
Не знаю - он ли стал смирней, чем был,
Иль наше зренье разум притупил".
"Ax, милый мой! - миледи возразила
(Взглянув на Дон-Жуана моего,
Она весьма легко сообразила,
Что эта тема трогала его), -
Я много раз, уж кажется, просил
Не говорить об этом ничего;
Шутить на эти темы неуместно,
А древнее преданье всем известно",
"Да я шутить совсем и не желал" -
Сказал милорд. - Припомни, дорогая,
Как нас он после свадьбы напугал,
По галерее в сумерки блуждая!"
Но тут он поневоле замолчал,
Увидев, что супруга молодая
Взялась за арфу, в струнах пробудив
Задумчивый и жалобный мотив.
"Баллада о монахе! Это мило! -
Вскричал милорд - Но ты прибавь слова,
Которые сама же сочинила"
Без текста эта музыка мертва!"
Все общество тотчас же попросило
Хозяйку спеть, на что она сперва
Поколебалась, несколько смутилась
И под конец, понятно, согласилась.
Прелестные певицы каждый раз
Разыгрывают милое смятенье,
Обычно умиляющее нас, -
И Аделина, начиная пенье,
Ни на кого не поднимала глаз,
Но проявила тонкое уменье
И высший дар изящной простоты
(Что для меня дороже красоты).
Песня леди Амондевилл
Спаси нас, помилуй, пречистая сила!
Монах на могиле сидит,
В полночной тиши за помин души
Молитвы и мессы твердит.
Когда разорил лорд Амондевилл
Обитель отцов честных,
Один не забыл священных могил
Почивших братьев своих.
Губя и деля мечом короля
Угодья господних слуг,
Топтали солдаты леса и поля
И села сжигали вокруг.
Но, строг и суров, не боясь оков,
Печален, угрюм и упрям,
В часовню и в дом, невидимый днем,
Монах приходил по ночам.
Порожденье злых или добрых сил -
Не нам рассуждать о том, -
Он в замке лордов Амондевилл
Обитает ночью и днем;
Он тенью туманной мелькает, незваный,
На свадебных их пирах
И в смертный их час, не спуская глаз,
Стоит у них в головах.
Встречает он стоном, страданьем бессонным
Рожденье наследников их;
Предвидя невзгоду, грозящую роду,
Является в залах пустых.
Тревожною тенью скользит привиденье,
Но лик капюшоном закрыт,
И взор его странный тоской постоянной,
Могильной тоскою горит.
Спаси нас, помилуй, пречистая сила:
Хозяева в этих стенах
Днем - внуки лорда Амондевилла,
А ночью - этот монах.
В обители древней гнездится страх,
А тень продолжает блуждать,
Ни лорд, ни вассал еще не дерзал
Права его отрицать.
Не трогай монаха, что бродит по залам, -
И не тронет тебя монах.
Как ночи туманы, беззвучно, устало
Он движется тихо впотьмах.
Спаси его душу, пречистая сила,
От темных страстей защити,
И что бы страданьем его ни томило, -
Грехи его отпусти!
Слова замолкли. Слабое дрожанье
Последних струн растаяло, как сон,
И после трехминутного молчанья
(Обычный акустический закон)
Посыпались восторги, восклицанья
Наперебой, но все же в унисон:
Хвалили все в порыве восхищенья
И голос, и манеру исполненья.
Прелестная хозяйка им в ответ
Лениво и небрежно улыбалась.
Ведь никакого дива в этом нет,
Она давно уж этим занималась;
Она, мол, дилетант, а не поэт!
(И потому ей как бы позволялось
И творчество других знакомых дам
Причислить к дилетантским пустячкам!)
Так, в детской книжке я не раз читал,
Что киник Диоген в дому Платона
Платона гордость с гордостью топтал,
Его ковер порвав бесцеремонно.
На ссору он собрата вызывал,
Но тот хранил довольно непреклонно
В душе философический покой
И был весьма доволен сам собой.
Я вспомнил этот маленький рассказ,
Поскольку нашей леди Аделине
Случалось обесценивать не раз
Улыбкой дилетантскую гордыню
И восхвалений родственный экстаз,
Когда порой маркиза иль графиня
Пыталась проявить в кругу семьи
Таланты и способности свои.
О, нежные, чувствительные трио!
О, песен итальянских благозвучие!
О, "Mamma mia!"* или "Amor mio!"**
И "Tanti palpiti"*** при всяком случае,
"Lasciami"***** и дрожащее "Addio"******
И, наконец, как верх благополучия,
Романсик португальский "Tu chamas"e
(Слова, непостижимые для нас!).
{* "Мамочка моя!" (итал.).}
{** "Любовь моя!" (итал.).}
{*** "С таким трепетом" (итал.).}
{**** "Оставь меня" (итал.).}
{***** "Прощай" (итал.).}
{****** "Ты зовешь" (португ.).}
Миледи пела мрачные баллады,
Туманной Каледонии преданья,
Унылые, как рокот водопада,
И скорбные Ирландии рыданья,
Что за морем изгнанникам отрада,
Уже не ждущим с родиной свиданья.
Стихи и эпиграммы иногда
Миледи сочиняла без труда.
И не была чужда ее натуре
Простая краска синего чулка, -
То не был цвет возвышенной лазури,
Оттенок бирюзы и василька,
Что ныне принят так в литературе;
Она ценила ясность языка,
Считала Попа подлинным поэтом
И откровенно признавалась в этом.
Аврора Рэби по сравненью с ней
Была скромна и говорила мало;
Она невинной грацией своей
Шекспира героинь напоминала.
В стране фантазии, призраков и феи
Ее душа прелестная витала,
Высоких чувств и мыслей глубина
В ее очах была отражена.
Но грацией, достойной граций Греции,
Графиня Фиц-Фалк затмевала всех;
Как в небе легкомысленной Венеции,
В ее глазах сиял лукавый смех.
Но тонких яств отнюдь не портят специи -
Лукавство не считается за грех.
А чересчур безгрешная красавица
Нам, грешникам, гораздо меньше нравится.