Егор Исаев (3)

6

  Рассвет! Рассвет! 
Он далеко пока ещё. 
Не полный свет, а полусвет, 
На утро намекающий. 
Но петухи поют, поют 
И, словно эстафету, 
Из клюва в клюв передают 
Приветствие рассвету. 
Из клюва -в клюв. Из клюва -в клюв. 
От горлышка до горлышка 
Идёт волна: «Ку-ка-ре-ку-у!», 
Опережая солнышко, 
Через Печору, через Прут, 
Через поля полесские... 

Отпелись волжские. Поют 
Дунайские и рейнские. 
Поют, обсиженный шесток 
Подкалывая шпорами, 
Алеет, ширится восток 
Над синими просторами. 

И ночь уходит. Ей пора 
Свои раздвинуть завеси. 
Она приветлива, добра, 
Пора любви и завязи. 
И не приписывайте ей 
Разбоя и коварства. 
Она баюкала детей, 
Края и государства. 
Она росой не обнесла 
Ни бугорка, ни листика. 
Пришла спокойно и ушла, 
А посмотрите, чисто как 
Поля умыла, города, 
Как добрая работница. 

Встаёт рассвет - пора труда. 
И время делом полнится. 

Пчела срывается с летка 
И тонет в рюмочке цветка, 
В его душистом венчике... 
А в этот миг, а в этот миг 
В зелёных кузницах своих 
Ударили кузнечики! 

Да так, что травы на лугах 
Очнулись вдруг и выгнулись. 
Да так, что в заспанных стенах 
Будильники откликнулись. 

Звучат шаги, звенят ключи, 
И двери, двери хлопают. 

Лучи! Лучи! Летят лучи 
Над утренней Европою. 
Они, как лёгкие смычки, 
Лица её касаются - 
И все края и уголки, 
Проснувшись, озвучаются. 

Гудки! Гудки! Гудят гудки 
Всё громче, всё напористей. 
Стучат повсюду каблуки, 
И нарастают скорости 
Обычных дел, и первый пот 
На лицах серебрится. 

Встаёт рассвет. И Хорст встаёт, 
Он начинает бриться. 

***

Ведёт во двор велосипед, 
А там безногий Курт - сосед. 
- Салют! - хрипит. - Постой! - хрипит. 
И, приподнявшись с лавочки, 
Наперерез скрипит, скрипит 
На костылях, на палочках. 
- Ты представляешь, Хорст!.. Опять... 
Ты понимаешь, Герман, 
Опять не мог спокойно спать, 
Опять, наверно, нервы. 
Как будто я, как в том году, 
Иду на третий круг - 
В крестах иду - и на ходу 
Огонь пускаю с рук. 
Пускаю маленьким. А он 
Огромным возвращается 
И на меня со всех сторон 
И на тебя кидается. 
Ревё-ёт, полнеба очертя, 
И обрывает фланги нам... 
Разры-ыв! И я... Ко всем чертям 
Лечу-у безногим ангелом! 
«Ура!» - кричу. А боль в груди 
Выламывает душу... 
Да ты не смейся, подожди. 
Да ты постой, дослушай. 

А сам смеётся. Сам скрипит 
На костылях, на палочках. 

- За облака лечу... В зенит! 
Шинель - в кровавых бабочках. 
Лечу-у! Лечу-у! Лечу-у... до звёзд... 
И приземляться некуда. 
Ты представляешь, Хорст! А Хорст: 
- Потом доскажешь. Некогда. 

7

Всё тот же вал. Всё тот же старый дот, 
Самим собой недвижно отягчённый. 
На нём скворец оставил свой помёт, 
Склевал росу на лысине бетонной 
И улетел. 
 А дот к земле приник 
И тупо смотрит в трепетную точку. 
Казалось, миг - и огненный язык 
Покажет он и пулемётной строчкой 
Сорвёт скворца на утренней заре... 
А где-то встрепенётся сердце матери. 
На Рейне ли, а может, на Днепре, 
А может быть, и дальше - на экваторе. 

Но ти-ши-на. Замри и не дыши! 
И ты услышишь, как восходит солнце. 

Хорст заглянул в бетонное оконце, 
В холодный мрак: там тоже ни души. 
Взошёл на вал. Полынные кусты 
Ещё с себя росу не отряхнули. 
Черпнул песок. И вот они в горсти, 
В его горсти, чуть сплющенные пули. 
Одна. Две. Три. В горсти! А сколько их 
Под ним, в земле, в крутых песчаных скосах, 
Остроконечных пуль и тупоносых, 
Любых систем и образцов любых! 

Им счёту нет. Здесь каждый сантиметр 
Исклёван ими с боевых дистанций. 
Здесь столько отстрелялось новобранцев, 
Что им, пожалуй, тоже счёту нет. 
Что божий храм, где с именем Исус 
Святой водой кропят новорождённых! 
Сюда, на цель, под знаком «Готт мит унс!» 
Вели крещёных всех и некрещёных 
Простых парней. Вели весь род мужской, 
Вели за поколеньем поколенье - 
И стрельбище тачало в отдаленье 
Пошивочно-убойной мастерской. 

И вот молчит. Молчит, как никогда 
За долгий век, быть может, не молчало. 

Здесь три войны берут своё начало, 
И ни одна не вскрылась борозда. 

***

Здесь пули, пули, пули - сплошь. 
Скажи вот так - и скажут: врёшь. 
Да он и сам, да он и сам 
Не верил собственным глазам. 
Как будто ночью, час назад, 
Ушёл в песок свинцовый град 
И от людей таится... 
Пройдут года, пройдут века - 
Он не вернётся в облака, 
Водой не испарится. 
Какой посев! Огромный вал 
Набит им до предела. 

И Хорст копал, и отсевал, 
И удивляться забывал: 
Он просто дело делал. 
Как будто вышел в огород 
И роет, роет, роет... 
Теперь ни бог его, ни чёрт 
Отсюда не уволит. 
Теперь он сам хозяин здесь, 
Батрак и управляющий. 
И сила есть, и хватка есть 
В его руках пока ещё. 
И никаких тебе машин, 
И никаких деталей. 
Он здесь один, совсем один. 
И все четыре дали 
Лежат вокруг. Луга, поля 
С парными ветерками. 
И просто песенка шмеля, 
И пули под руками. 
Он отсевал их и - в рюкзак. 
А жарко стало - снял пиджак, 
Рубаху снял, и снова рыл, 
И сам собой доволен был. 

А день-то, день! Как неземной: 
Прозрачен весь и ярок. 
Метался крестик именной - 
Серебряный комарик - 
Туда-сюда, туда-сюда 
Над волосатой грудью... 
А где-то мчались поезда, 
И громоздились города, 
И суетились люди 
В чаду и в лязге городском, 
В цехах и в рудном штреке - 
В своём убойно-скоростном 
И потогонном веке. 

А здесь - простор! Лучей поток. 
И Рейн в крутой излуке... 

Хорст отшвырнул лопату, лёг, 
Крестом раскинув руки. 
Ударил в ноздри трав настой, 
Крылом взмахнула птица, 
И небо синей высотой 
Упало на ресницы, 
Ушло в глаза и тишиной 
Души его коснулось. 
И вдруг ладьёй берестяной 
Земля под ним качнулась. 

И он в ладье, и он плывёт 
В неведомые дали 
От всех тревог, от всех забот, 
От всех земных печалей. 
Плывёт, скользит его ладья 
Без времени, без меры 
Куда-то в гавань забытья, 
В края до нашей эры. 
Где только штиль, где только синь 
И солнечные пятна... 
Но звук нацеленной осы 
Вернул его обратно, 
К своим делам. И решето 
Кружит в руках, качается - 
И пули, пули всех сортов, 
Толкаясь, обнажаются. 
Совсем спокойные, совсем, 
Без высвиста, без высверка, 
Любых калибров и систем, 
От Фридриха до Бисмарка, 
От Бисмарка и далее - 
До дней последних Гитлера. 
Оглаженные в талии, 
Нетленные, нехитрые. 

Одна к одной - века и дни. 
Одна в одну - как сёстры. 
Лопатой ткни - и вот они 
Уже в руках у Хорста. 
Совсем спокойные. 
 Он рыл 
И на коленях ползал. 
Он - первый! Первый, кто открыл 
В них - бесполезных - пользу! 

8

Ведёт во двор велосипед, 
А во дворе - опять! - сосед 
Сидит на лавочке. Штаны, 
Как флаги, треплет ветер. 
А на развалинах войны 
В войну играют дети. 

Хорст вынул пачку сигарет 
И закурил. - Ну что, сосед? 
Сидишь? 
 - Давно сижу, старик. - 
И веки сузил в щёлку. - 
А было, брат, стоял как штык 
И каблуками щёлкал. 
А как шагал! Бетон и тот, 
Как палубу, шатало. 
«На-право, взвод! На-лево, взвод!» 
Шагал, а думал мало. 
Вперёд! За жизненный простор! 
И я стрелял и топал, 
Да так, что шаг мой до сих пор 
В печёнках у Европы. 
И вот сижу, бедняга Курт, 
Сижу безногой тумбою, 
Подобно той, во что плюют. 
И - представляешь! - думаю. 

Он закурил и снизу вверх 
Взглянул и сплюнул зло. 
- Во-первых, думаю о тех, 
Кому не повезло. 
Да-да, старик! А во-вторых, 
О вас я думаю - живых. 
Поскольку я, как видишь сам, 
Вполтела жив, вполтела там - 
На фронте, у Валдая. 
А иногда я по ночам, 
Представь себе, летаю. 
Разры-ыв! И я, как головня, 
В созвездье Зодиака 
Лечу! А ноги без меня 
Ещё бегут в атаку. 
И представляешь, старина, 
На полпути до рая 
Вдруг подвела меня волна, 
Не донесла, взрывная. 

Срываюсь вниз - и сам не рад: 
Земля горит! Моря горят! 
И костыли мои в огне, 
В огне окно и двери... 

Проснусь - мурашки по спине. 
Смотрю - глазам не верю: 
Рассвет на улице, и я 
Не на краю воронки. 
Штаны - мои. Кровать - моя. 
И костыли в сторонке 
Стоят, фабричные, впритык, 
Как дополненье к мебели... 

Лежу и думаю, старик: 
А может, ног и не было? 
А может, я таким и рос 
Всегда по божьей милости? 

Хорст по плечу его: - Ты брось! 
Ведь всё равно не вырастут. 
- Ты гений, Хорст! - Воскликнул Курт. - 
А вот они... они растут. 
Схватил костыль и костылём 
Он ткнул перед собой 
Туда, где дети за углом 
Разыгрывали бой. 

- А подрастут - в шинельку их 
И - под кулак фельдфебеля, 
Чтоб в них, верзилах строевых, 
Ни человека не было. 
«А ну-ка, бравые, ра-авняйсь! 
А ну, болваны, р-руиг!» 
И в настоящую, как нас, 
В кровавую игру их. 
Вперёд! Как велено судьбой 
И богом! Дранг нах Остен! 
Разры-ыв! Разры-ыв! И Хорст второй, 
Твой Руди - блиц! - и к звёздам. 
Моим путём. Ни рукава, 
Ни пряжки не останется. 

Запомни, Хорст, как дважды два: 
Огонь - он возвращается. 

Разры-ыв! И - в крошку города, 
В лавину камнепада. 
Тогда ни памяти... Тогда 
Ни костылей не надо. 
Всё к чёрту, Хорст! Железный чад 
И чёрный снег на грудах. 
И только тени закричат 
О нас, о бывших людях. 

Он смолк, порывисто дыша, 
И вдруг вперёд подался. 
Во все глаза кричит душа, 
А рот ещё смеялся. 
- Смотри и думай, кавалер 
Железного креста. 
Я памятник! Меня бы в сквер 
Живым на пьедестал. 
Не как героя, нет! А как 
Наглядное пособие. 
И костыли вот так и так 
Скрестить, как у надгробия, 
Чтоб каждый вспомнил, кто б ни шёл, 
Про тот начальный выстрел. 
Меня бы - чёрт возьми! - на стол 
Военного министра! 

Он усмехнулся и поник, 
Устало спину сгорбив. 
Одни глаза... Глаза, а в них 
Плескалось море скорби. 
Закат, как память, полыхал 
На пепельном лице. 
Хорст понимающе вздыхал, 
Но думал о свинце.