Егор Исаев (5)

11

Вы думаете, павшие молчат? 
Конечно, да - вы скажете. Неверно! 
Они кричат, пока ещё стучат 
Сердца живых и осязают нервы. 
Они кричат не где-нибудь, а в нас. 
За нас кричат. Особенно ночами, 
Когда стоит бессонница у глаз 
И прошлое толпится за плечами. 
Они кричат, когда покой, когда 
Приходят в город ветры полевые, 
И со звездою говорит звезда, 
И памятники дышат, как живые. 
Они кричат и будят нас, живых, 
Невидимыми, чуткими руками. 
Они хотят, чтоб памятником их 
Была Земля с пятью материками. 
Великая! Она летит во мгле, 
Ракетной скоростью до глобуса уменьшена. 
Жилая вся. И ходит по Земле 
Босая Память - маленькая женщина. 

Она идёт, переступая рвы, 
Не требуя ни визы, ни прописки. 
В глазах - то одиночество вдовы, 
То глубина печали материнской. 
Её шаги неслышны и легки, 
Как ветерки на травах полусонных. 
На голове меняются платки - 
Знамёна стран, войною потрясённых. 

То флаг французский, то британский флаг, 
То польский флаг, то чешский, то норвежский... 

Но дольше всех не гаснет на плечах 
Багряный флаг страны моей Советской. 
Он флаг победы. Заревом своим 
Он озарил и скорбь и радость встречи. 
И может быть, сейчас покрыла им 
Моя землячка худенькие плечи. 

И вот идёт, печали не тая, 
Моя тревога, боль моя и муза. 
А может, это гданьская швея? 
А может, это прачка из Тулузы? 
Она идёт, покинув свой уют, 
Не о себе - о мире беспокоясь. 
И памятники честь ей отдают. 
И обелиски кланяются в пояс 
От всех фронтов, от всех концлагерей, 
От всех могил от Волги до Ла-Манша 
И молча путь указывают ей 
На Рейн, на Рейн, на огоньки реванша. 

Они горят - запальные - во мгле 
Преступного, как подлость, равнодушия - 
У генералов на штабном столе 
И в кабинетах королей оружия. 
И где-то там, на Рейне, где-то там 
Начальный выстрел зреет, нарастая. 
Но Память не заходит к королям. 
Она-то знает, женщина простая: 
Что королям! Им слёзы не нужны, 
Как шлак войны, как прочие отходы. 

Встаёт заря с восточной стороны 
И обещает добрую погоду. 
Уже алеют облаков верхи. 
И над Москвой и над моей деревней. 
Поют на Волге третьи петухи. 
Вот-вот ударят первые на Рейне. 
И ночь уйдёт. 
 Пора бы спать. Но Хорст 
Ещё не спит, не выключает плитки. 
Ещё немного, маленькая горсть - 
Остаток пуль. И голубые слитки 
Лежат у ног, округлы, как язи, 
И тяжелы, как мельничные гири. 

Теперь - в постель. Он пламя погасил. 
Который час? Без четверти четыре. 
А ровно в шесть он должен встать. Жена 
К нему в рюкзак положит бутерброды. 
Он так устал... И в этот миг она 
Вошла. - Ты что? - И отшатнулся. - Кто ты?! 

- Не узнаёшь? Я Память о войне. - 
И запахнулась красным полушалком. 
- Ты русская! Тогда зачем ко мне? 
Я не был там. - Но я и парижанка, 
И чешка я... Побудь в моих ночах. 
Моей печалью и тревогой маясь. 

Менялись флаги на её плечах, 
Черты лица и голоса менялись. 
И лишь слеза - одна на всех. Со дна 
Людского немелеющего горя. 
В ней боль одна. И скорбь одна. Она 
Везде и всюду солона, как море. 
Одна слеза. И гнев из-под бровей 
Один. В глазах, как исповедь, открытых. 

- Я мать тобой убитых сыновей. 
Тобой убитых. И тобой забытых. - 
Одна слеза. И блеск седин один, 
Как блеск свинца и пепельного снега. 

- Ты слышишь, как гремит в моей груди 
Твоим огнём разбуженное эхо? 
Ты слышишь, Хорст?! 
 И грозно, как судья, 
Свою, в мозолях, занесла десницу. 

- Так пусть войдёт бессонница моя 
В твои глаза и опалит ресницы 
Моей бедой и гневом глаз моих. 
А днём уснёшь - она и днём разбудит! 
- Но я же рядовой... А рядовых, 
Сама ты знаешь, за войну не судят. 

- Нет, судят, Хорст! 

12

 И в тот момент, 
Не пробивая тюля, 
Из прошлых лет, забытых лет 
В окно влетела пуля: 
- Твоя! - как миг, как чёрный штрих, 
Как пепельная молния. - 
Я без тебя, без глаз твоих 
Нецелеустремлённая. - 
Ещё одна! Ещё! Потом... 
Построчно - пуля к пуле - 
Разнокалиберным дождём 
На шкаф! На стол! На стулья! 
- Твои! Твои! Не бойся нас. 
Тобой мы были вылиты 
И возвращаемся сейчас 
К тебе - к началу вылета. 
- К тебе! - К тебе! - Из тьмы! - Из тьмы! 
То мелкие, то крупные. 
- Ты человек! - А мы! - А мы! 
- А мы, как пули, глупые. 

И мы не сами по себе 
Срывались, как магнитные. 
Ты человек! Они к тебе 
Идут - тобой убитые. 
- К тебе! Из мглы пороховой. 
- К тебе! С земного ложа. 
- Нет, врёте вы! 
 Но крик его 
Ушёл назад, в него же. 
Обжёг его. По телу дрожь 
И пот. И пот, как в бане. 
Открыл глаза: обычный дождь 
По стёклам барабанит. 
Лицо?! - жены. Рука?! - жены 
На лихорадке пульса. 

Хорст повернулся со спины 
И тихо улыбнулся 
Жене за ласковость руки, 
За этот локон милый, 
За эту явь, и лишь зрачки 
Кричат о том, что было 
Во сне и там - в огне, в дыму, 
В крови - и там осталось. 
И не придёт. 
 А наяву 
Одно тревожит - старость. 
А наяву, как по часам, 
Что надо, то исполнит. 
Он не такой, чтоб помнить. 
Он слишком занят. Потому 
Ему неважно спится. 
Он то открыл, что никому 
Другому не приснится: 
Свинец! Не где-то глубоко, 
А под ногами - крупный! 
Его высеивать легко 
И собирать, как клубни, 
Легко. Он всю его семью 
Почти всё лето кормит. 

А дальше что? Во что вольют 
И как его оформят - 
Неважно было. Наплевать! 
Не в том его забота. 
Он не такой, чтоб рассуждать. 
Работа есть работа. 

За рейсом - рейс. И график прост 
И до предела точен. 
И лишь одним сегодня Хорст 
Серьёзно озабочен. 
Дожди... Дожди... Идут дожди, 
Как будто небо плачет. 
Сезон дождей. А впереди - 
Зима. А это значит: 
Снега закроют полигон. 
И все расчёты - к чёрту! 
Для полевых работ сезон, 
Как говорится, мёртвый. 
Сиди и жди и лезь в долги 
До посевной. Во-первых. 
А во-вторых... 
 И вдруг - шаги! 
По мостовой, по нервам. 
Шаги! Шаги! Знакомо так, 
Размеренно и грубо. 
За шагом - шаг. За шагом - шаг. 
Как будто камни рубят. 
Заплакал сын. О чём? О ком? 
И побледнела Лотта. 
И Хорст вскочил. Одним рывком - 
К окну! А там - пехота... 

За рядом ряд, как до войны, 
Живые - не убитые, 
Идут, затянуты в ремни, 
По брови в каски влитые. 
За строем - строй. За строем - строй. 
Не призраки, а роботы. 
Как он когда-то молодой, 
Без памяти, без опыта. 
За взводом - взвод. За взводом - взвод. 
Всё в том же прусском стиле. 

Постой, который это год? 
Шестидесятый! Или... 
Начальный тот, тридцать восьмой, 
Давным-давно забытый?! 
По мостовой! По мостовой! 
Как по лицу - копыта. 
В одно сукно, в один пошив 
Подогнанные люди... 

А может быть, и Гитлер жив? 
И то, что было, будет? 
И годы те? И раны те? 
И кровь? И крематорий? 
Шаги! Шаги! По памяти, 
По мировой истории. 

Безногий Курт на мостовой, 
На стрежне их движения, 
Сидит, униженный войной, 
Как вопль опровержения. 
Шаги! Шаги! По костылям. 
Прикажут - по могилам! 

***

Я тоже, Хорст, не верю снам, 
Но помню всё, что было. 
И слышу я, как на плацу 
Команда прозвучала... 
Поэма близится к концу, 
А их ведут к началу - 
На стрельбище. Тебе ль не знать! 
Ты это знаешь точно. 
Ведут, чтоб ими убивать 
Примерочно, заочно. 
А ты молчишь - ни в зуб ногой! 
Как раньше, на патронном. 
Но я-то знаю: твой огонь - 
Он не был посторонним. 

Я каждый шаг твой проследил 
И записал к тому же. 
От тех мишеней до могил, 
Что указала муза. 

И нам священен этот прах. 
Мы принимаем близко 
И эту явь, что рубит шаг, 
И ту, что в обелисках. 
И я встаю, тревогу бью 
Всей многотрубной медью! 
Я Курту руку подаю. 
Я Гансу руку подаю. 
Тебе же, Хорст, помедлю... 

1956-1962

Готт мит унс! (нем.) - С нами бог!

юберменш (нем.) - сверхчеловек.

руиг! (нем.) - тихо!

Дранг нах Остен! (нем.) - Вперёд, на Восток!

блицкриг (нем.) - молниеносная война.

Цурюк (нем.) - назад.